- А кто решал? — наконец нарушил молчание Троцкий, сощурив глаза.

- Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях.

- Ильич? – Троцкий отставил в сторону чашку. Он хотел с издёвкой оповестить о том, что мимоходом видел Ленина, и что тот был мрачнее тучи, но вовремя прикусил язык. Нужно было выведать у Свердлова больше лживой подробности.

- Почему ты так удивлён? – тем временем недоумевал Свердлов. – Разве не ты сам настаивал на том, чтобы процесс по Николаю был скорее произведён?

- Да, настаивал, – кивнул Троцкий.

- Так в чём дело?

- Как ты осмелился без ведома ЧК?

- Зачем мне её ведомо, если Ильич так сказал?

- Нет, Яков, судопроизводство, тем более над бывшим императором вещь тонкая или ты скажешь, что Феликс тоже дал добро на это? – Словно стремительный ураган мысли пронеслись в голове Троцкого, расставляя всё на свои места. Он сверкнул глазами и резко приподнялся с кресла, что ошарашило безмятежного Свердлова. – Так вот истинная причина его ареста! Нет, сиди-сиди, я всё понял…

- Но арест был твоей инициативой, – поправил Свердлов, насторожившись. – Ты желал того, чтобы Феликс, преданный Ильичом, перешёл на твою позицию. Долго ты будешь юлить или мне продолжить?

- Ох, не стоит, – Троцкий тяжело вздохнул, убрав выбившуюся прядь растрепавшихся волос за затылок. – Мне осточертело видеть то, как подавляя свои собственные интересы и мысли, он, как пёс безропотно носится за Лениным! Если бы Ильич не появился, откуда ни возьмись в России, революция была бы исключительно моей заслугой, и мне бы не пришлось по воле случая делить моё торжество с кем-либо! Ты же знаешь, Яков, что орден мне всё поручил, мне. Так почему это видят и понимают все, кроме Дзержинского? Ослепший фанатик, так по-собачьи преданный своему герою. Который, между прочим, подозревает его в измене. Я не могу этого понять, и ты мне клялся, Яков, что подвергнутый такой опасности, как смерть, Феликс больше не будет поддерживать сквозь зубы Брест. Но продумать всё до такой степени...

- Лёва… – протянул Свердлов. – Эта твоя ревностная гордость тебя когда-нибудь погубит. Задумайся, ведь ты ценишь в «Железном» только его преданность и ничего более, ведь так? Чем он тебя так зацепил – лишь тем, что до сих пор противостоит тебе? Однако... А то, что он знал и также противостоял моему стремлению положить конец Романовской семейке – ты это знал? Будь он в это время председателем ВЧК, он бы никогда не позволил бы сделать это. Но я обещал тебе, что он останется жив. Однако теперь, проходя по делу эсеров свидетелем, он не в силах контролировать ситуацию на Урале, а тем более в Екатеринбурге.

- А Петерсу не до этого, – лихорадочно кивнул Троцкий, – Петерс ни о чём не догадывался…

- Всё было сделано по канону, – с упругой ноткой в голосе подытожил Свердлов.

- Но скажи мне честно, – Лев Давидович, немного растерянный, бросил взор в окно, где едва увидел своё отражение. Он всегда направлял взгляд именно в ту сторону, либо, когда не знал, что сказать, либо, когда хотел сказать, что-то важное. Для него самого. Для массы, которыми он яростно манипулировал, он не боялся говорить ложь. – Если бы не гордость, как ты говоришь, Феликс был бы мёртв?

- Но он жив, что об этом попусту говорить, – отрезал Свердлов. – И он в курсе об этом дельце.

- Но угрожал тебе Ленин, ведь так? – Троцкий рывком повернулся обратно. – Не отрицай, Ленин ничего не знал!

- С Лениным... иной вопрос, – почти шепотом проговорил Свердлов. – Он стал обвинять нас с тобой в провокации над эсерами. Лёва, он окончательно отрёкся от мировой революции. Он – контра. Наш Вождь – контра.

- Этого нельзя оставить, так просто… – Троцкий нервно выдохнул: у него снова закружилась голова, точно так же, как перед днём своего рождения. Он искренне переживал и был встревожен до дрожи в теле. Было уже не до любезностей, не до сарказма и не до чая.

- …После ритуалов что ты сделал с телами? – едва ли вырвался сухой вопрос.

Свердлов подмигнул. Спустя несколько мгновений Троцкий увидел перед собой, стоящих на столе три чёрных ящичков невероятных размеров. Спустя ещё секунду Свердлов, растягивая, словно в спектакле, паузу, сдёрнул опечатки и открыл замки. От увиденного рука Троцкого невольно потянулась к горлу, глаза распахнулись и наркомвоенмор, повидавший многое, медленно опустился на кресло: перед ним в трёх заспиртованных, мутных сосудах стояли три отрезанные головы: Николая II, его дочери Анастасии и наследника престола – Алексея. Их пустые глаза были устремлены прямо на Троцкого, беспомощно созидая его бесцветными белками, а синие губы их были полуоткрыты в беззвучном крике. Троцкий побледнел, не в силах оторвать глаз, полных страха и ужаса, от взора голов, а Свердлов от наблюдения за всесильным вершителем Октября рассмеялся дьявольским смехом.

– Что же ты, улыбнись! Ведь теперь офицерам не за кого сражаться! Их бог отвернулся от них, их царь уничтожен, а отечеству они не нужны! – воскликнул он. – Отныне, Лёвушка, Каббала нам постижима – ключ к перманентной революции, Лёва. И никто не сможет нам в этом помешать!

====== Глава 38. Аве, Брут! ======

Брут и Цезарь! Чем Цезарь отличается от Брута?

Чем это имя громче твоего?

Их рядом напиши, — твое не хуже.

Произнеси их, — оба так же звучны.

И вес их одинаков, и в заклятье

«Брут» так же духа вызовет, как «Цезарь».

Клянусь я именами всех богов,

Какою пищей вскормлен Цезарь наш,

Что вырос так высоко? Жалкий век!

(с) У. Шекспир. “Монолог Кассия”.

2 июня 2017 г. РФ. Санкт-Петербург.

Календарь в руках Виктории был испещрён разноцветными отметками маркеров, и если семнадцатый год она отмечала красной ручкой, то следующий прямиком за ним – синей. И каждый раз, закрашивая очередную цифру, девушка слово делала глубокий облегчённый вздох.

Лето восемнадцатого года она обозначила тремя датами. Делала она это на глазах Миши, и, как ему показалось, эти числа не связаны между собой. Он прекрасно знал про убийство бывшей царской семьи, но когда парень всё-таки понял, что даты эти соединены единой нитью, то, не скрывая своего замешательства, растерялся. Девушка не пристыдила его за несообразительность, однако сказала, что каждое событие необходимо считать не оборванным куском истории, вырванным из контекста, а как причинно-следственная связь. И на примере данных трёх дат она взялась подробно это объяснить.

- Шестое июля, – поясняла она, – является следствием задолго планированного действия. Мнения об этом событии расходится. Историки, начавшие свою карьеру ещё в Союзе, принципиально придерживаются мнения, что левые эсеры вопреки Брестскому миру самостоятельно под руководством заместителя председателя ВЧК Александровича ликвидировали немецкого посла Мирбаха, а после устроили восстание, которое подавили большевики. Учёные, появившиеся в «Перестройку», напротив: утверждают, что левоэсеровский мятеж – провокация большевиков, дабы избавится от конкурентов по власти. Для этого втайне от всех Дзержинский подписал приказ об убийстве Мирбаха. Ленин, который всеми силами пытался сохранить Брест, дабы не началась война, разозлился на председателя ВЧК, однако Феликс зачем-то отпирался и не признавался в своей инициативе. Версия третья появилась около десяти лет назад, но она не рассматривается… Мы брали именно эту версию.

- Что эсеры как бы зависели от некоторых руководителей партии большевиков? – уточнил Орлов. – Честно, я бы не понял такой версии. Она не имеет крыши, то есть подтверждения. Ну, какой, скажи мне, смысл Троцкому организовывать такой спектакль: подкупать эсеров, да там ещё съезд?

- А кто сказал, что за рулём стоял Троцкий? – Виктория скептически подняла бровь.

- А кто ещё-то?.. – растерялся Орлов. В такие моменты ему становилось стыдно, и он невольно заливался краской.

- Именно для этого и служит метод причинно-следственной связи. Ищи, кому это было выгодно.