Дементьева указала на прозрачную стенку с небольшим окошком, за которым сидела секретарь: рыжая женщина среднего возраста. “Пастырева Ольга Сергеевна” было написано на её бейджике.

- Что вы знаете о Троцком? – тут же в лоб задала вопрос Виктория. Секретарша медленно подняла глаза и с самым что ни на есть серьёзным видом поправила очки.

- Во-первых, девушка, добрый день, – сурово сказала она. – Во-вторых, на каком основании я должна отвечать вам на такой пафосный и провокационный вопрос?

- Что ж, добрый день, – терпеливо проговорила Виктория. – Я работник газеты “Комсомольская Правда” из Москвы, разрешение на работу мне дал Константин Павлович Костромской.

- Дайте мне ваш паспорт, – потребовала Ольга Сергеевна.

Девушка вынула из сумочки документ, который всегда носила с собой, и положила на столик.

- Виктория Павловна, а разве корреспондентами в редакцию берут в девятнадцать лет? – спросила секретарь, возвращая паспорт.

- Я на испытательном сроке на младшего помощника главного редактора, – ответила Дементьева. – Если я не справлюсь с положенным мне заданием, меня вышвырнут. Ольга Сергеевна, так что вы знаете о Троцком?

- Никакого Троцкого у нас нет. Может быть, фамилия неверно названа.

- Меня интересует Лев Троцкий, – мягко уточнила Виктория. – Большевик.

- А, этот Троцкий. Ну и чем я могу помочь?

- В 1917 году в этом здании числился штаб большевиков, а после революции Петроградское правительство – это всем известно. Скажите, вы можете показать непосредственно кабинет Льва Давидовича?

- Хм. А что же не Ленина? – съязвила секретарь.

- Нам нужен кабинет Троцкого, – Виктория умело стояла на своём. – То, что нам необходимо, связано только с ним.

- А что вам, собственно говоря, нужно? – любопытно спросила Пастырева. – Этот кабинет на третьем этаже под самой крышей. В расследовании я могу поспособствовать?

- Боюсь, что нет. Речь идёт об артефакте, который не известен в официальном курсе истории.

- О, так вы исторические мифы развеиваете? Похвально, а то нынешняя молодёжь неизвестно чем сейчас занимается. Не могу не спросить, а что за артефакт?

- К сожалению, мы не знаем, как он выглядит, знаем только то, что он существует.

Проведя эсдеков к “кабинету под самой крышей”, секретарь воодушевлённо рассказывала о том, как зимой восемнадцатого года общались между собой Владимир Ильич Ленин и Лев Троцкий.

- ...они передавали друг другу записки через посредников, а кабинеты их находились противоположных концах здания. Ленин шутил, чтобы наладить велосипедную почту. Ну вот мы и пришли. Прошу вас, не шуметь и говорить в полутоне, теперь это совершенно иной кабинет: там работает зам. губернатора. Всё ясно?

Эсдеки кивнули. Женщина, предварительно постучавшись, открыла дверь.

- Николай Петрович, извините, что отвлекаю...

- Да-да, Оля, я слушаю.

За столом, который находился в непосредственной близости от окна, сидел пожилой, лысый мужчина. Он до момента прерывания заполнял бумаги, касающиеся нормативно-правовых актов. Виктория, заглянувшая через плечо секретаря, увидела светлое помещение, в котором начисто отсутствовала вычурность: деловой дизайн с каштановой отделкой, тёмный стол с многочисленными ящичками, на основной стене две фотографии: президента и премьер-министра, а посередине – бело-сине-красный флаг.

- Нежданно приехали журналисты из Москвы...

- По поводу спешных санкций, касательно изменения закона “Об административных правонарушений”? – взволновано спросил мужчина, немного приподнявшись на стуле и поправив галстук.

- Нет-нет, по поводу некого исторического расследования, – успокоила его секретарь. – Про большевиков что-то ищут.

- Про большевиков? – зам. губернатора вопросительно взглянул на женщину, затем на тех, кто стоял за её спиной. – Да что они там стоят, пусть зайдут.

Виктория вздохнула и смело вошла в кабинет. Миша робко прошёл следом за ней. Мужчина неудовлетворённо посмотрел на них, постучал ручкой по поверхности стола, и спросил:

- Ну что-с, молодые люди, бы вы хотели узнать? Про большевиков? – уточнил он.

Дементьева провела весьма красноречивый диалог по поводу “грандиозного разоблачения большевиков как организации и как личностей”.

-... В преддверии столетия Октябрьской революции, государство было уполномочено подвергнуть гласности и поднять с пыльных полок все ранее засекреченные архивы. Страна готова к принятию правды: с той поры утекло много воды – теперь от нас нечего скрывать, ведь бывшая советская власть также давно низложена. Вы простите, что вас не предупредили: распоряжение было получено так неожиданно и всех наших сотрудников отправили по городам, – Виктория на мгновение прервалась, глубоко вздохнула и горячо спросила: – Вы готовы поспособствовать нашему разоблачению?

- Пожалуй, – пробурчал заместитель губернатора. – Вы хотите, чтобы я поднял архивы Смольного?

- Да, – кивнула девушка. – И для общей пользы дела я с моим коллегой рассмотрим кабинет. Говорят, что некогда здесь работал сам Троцкий.

“Во она даёт, – восторженно думал Орлов. – Такое на ходу выдумать... Геббельс! В хорошем смысле.”

- Бронштейн, да-а-а, – протянул мужчина, поднимаясь с кресла, и спрятал все свои бумаги в нижний ящик, не оставив ни одну на столе. – Вычурная личность: наглый, высокомерный... Жид по сути. Где-то читал, что в Германии он в кафе не заплатил. И для страны вред один нанёс.

- Ну, а как же внутренний мир? – неожиданно спросила Виктория, оглядываясь по сторонам.

- У кого? У Троцкого? – зам. губернатора захохотал так, что на столе задребезжала ручка; он направился к едва заметному шкафчику, на противоположной стороне кабинета, открыл его, и начал рыться. – Он же коммунист – какая там душа, о чём вы? Пролетел с пролетариями, как фанера над Парижем... Ну вот, всё что осталось от того периода.

Николай Петрович вернулся к столу с одной, но достаточно объёмной папкой.

- В тридцатые годы всё, что было связано с революцией и Троцким непосредственно – утилизировалось. Благо, некоторые сочувствующие архивариусы сохраняли копии, а оригиналы уничтожали, само собой. Здесь всё только о Смольном, и, ах да! – заместитель осторожно открыл папку и пролистал несколько помятых, пожелтевших страниц. В копию ратификации декрета о “Брестском мире” был вложен пожухлый лист бумаги: рваный, грязный, местами почерневший – в целлофановом прозрачном пакете. – Вот это – ценность величайшая. Единственный оригинал. Спаслась явно каким-то чудом.

- А что это? – глаза Виктории сощурились, она была очень сильно заинтересована. Мужчина осторожно передал ей папку, и девушка увидела записку.

«Не стоит заранее утверждать и саркастировать. Ваше решение может измениться в любую минуту по причине лишь нескольких новых обстоятельств. Бытие определяет сознание, не забывайте об этом!

Будьте всегда к ним готовы, готовьте…»

- Что готовьте? – голос Виктории дрожал. Верхняя и нижняя часть бумаги были оборваны, а на жалком клочке оставалось только этот текст. Но и его уже было достаточно, чтобы воображение девушки завело её вплоть до “готовьте оружие”.

- Не определили, – пожал плечами Николай Петрович. – Настаивали, чтобы это отправилось на длительную экспертизу в лабораторию: определить почерк, определить отправителя и получателя, но эти реставраторы скорее рассыпят пергамент, чем сохранят. А подделки делают знатные. Ну, ладно, я спущусь к нашему губернатору несколько минут, а вы к тому времени, надеюсь, закончите. Не буду вам мешать – работайте!

И заместитель губернатора Николай Петрович Буханцов, изымая все бумаги из ящика стола, которые только были, тихонько вышел из кабинета, но громко хлопнул дверью.

РСФСР. Февраль – март 1918 г. Петроград.

Лев Давидович Троцкий сошёл с поезда первым и, невзирая на толпу, которая собралась на перроне, спешно, почти бегом, прошёл на переход, что ведёт к зданию вокзала. Народ был возмущён таким поведением наркоминдела, но спустившаяся следом остальная часть советской делегации полностью загладила этот факт и была отдана бушующей толпе на растерзание. Журналистам не терпелось услышать первыми горячую, как пирожки, новость о процессе подписания мира с Германией, поэтому половина фельетонистов “облепила” Сокольникова, а храбрая четверть хотели выпытать все подробности у руководителя делегации. Однако последний шагал так быстро, что никто из самых отчаянных репортёров не мог остановить его.