- Мы не заметили ловушки, - выдохнул сатир. – Часть наших придавило камнями, а часть и вовсе от нас отрезали. Им некуда отступать…

Питер резко обернулся к брату. Тот напряженно вслушивался в звуки битвы, но от свиста стрел и криков сражающихся было не разобрать, доносится ли какой-то шум из южного ущелья или же все, конец. В глазах у него светился тот же самый вопрос, что и у самого Питера. Стоит ли рисковать другими бойцами, пытаясь вызволить из западни тех несчастных, или уже поздно? Бросать их на смерть нельзя, но стены ущелья надежно заняли лучники Тельмар. Число смертей может удвоиться, а будет ли от того толк?

Решение это должен был выносить Верховный король. Выбравшийся сатир рыдал и невнятно повторял, что нужно вернуться, и от его срывающегося голоса сердце обливалось кровью. Казалось, что воин пытается сказать еще что-то, но сил у него на то не хватает.

В ответ на вопросительный взгляд Питера Эдмунд сжал губы и отрицательно мотнул головой. «Нет, - говорил он бессловесно, - не потянем!». И Питер его понимал. Брат всегда трезво оценивал ситуацию и в битвах действовал рационально, хотя и жестоко. Долг стоял для него превыше всего, ибо Справедливый король бесстрастен и рассудителен. Для защиты Нарнии нужна победа, а попытка спасти попавших в западню может помешать достижению основной цели, выполнению долга более глобального. Эдмунд не колебался, принося своих воинов в жертву, если то было необходимо, потому и заслужил репутацию грозного и жестокого командира. Питер же не мог относиться к нарнийцам под своим началом столь расчетливо. Именно своим человечным отношениям к жизням, что находились у него в подчинении, он и снискал всеобщую любовь… Да, это рискованно, но не попытаться им помочь государь не мог! Верховный король всем сердцем искал возможные пути и, находя узкие тропы, не боялся на них ступить – не теряя, впрочем, основной дороги, ведущей к победе.

- Отправьте туда подкрепление. Около двадцати бойцов, - распорядился Питер. Эдмунд нахмурился, но ничего не сказал. Главнокомандующим был все же государь, а поле брани – не то место, чтобы спорить.

- Поторопитесь… - выдохнул раненый сатир, борясь со смертью. – Там ведь… Она…

- Кто? – нахмурился Питер, присаживаясь рядом. Нужно было возвращаться в гущу битвы, командовать, но он не мог не проводить воина, отдавшего за Нарнию жизнь, в последний путь. И от слов, которые выдохнул перед смертью сатир, по спине пробежал холод.

- Королева Люси…

Ладонь, сжимавшая руку государя, безвольно разжалась. Сам же парень потрясенно обернулся к брату, с непониманием хмуря брови. Время словно замедлило свой ход. Люси… Здесь? Точнее, там? Это невозможно, она ведь во дворце, дома. Это похоже на бред умирающего, но сатир так отчаянно пытался это сказать с того самого момента, как добрался досюда. Возможно, необходимость сообщить и заставила его дотянуть, дожить до этого момента, чтобы вместе с докладом выдохнуть и собственную душу.

Люси. Здесь. Точнее, там.

Питер вскочил на ноги, глядя перед собой широко распахнутыми глазами. Его не интересовало, как это могло произойти, почему это произошло. В голове бились две мысли: Люси там, где идет ожесточенный бой. Все остальное вдруг стало неважным. Питер не слышал, что позади что-то кричит Эдмунд. Государь просто кинулся вслед за посланной подмогой. Он не видел, что младший брат на миг задержался, чтобы вскочить на грифона, и взлетел в небо, а лучники изменили направление атак. Вместо того чтобы защищать перевал, половина из них сосредоточилась на прикрытии прорывной группы, что устремилась к ущелью. Питер просто понесся вперед, и разум не поспевал за движениями. Казалось, тело знало, что предпринять, лучше мозга.

Люси.

Точно молния, влетел он в проклятое ущелье и уже отсюда увидел, что дорогу вперед преграждает огромный завал. Через него не перепрыгнуть, не перелезть просто так, но в плечи вдруг впились гигантские когти и подняли его в воздух. Один из грифонов просто перекинул Верховного короля через завал на другую сторону, и его примеру последовали остальные летуны. Вслед за государем в западню ворвались и другие сатиры, готовые драться до последней капли крови. Не успев подняться после приземления на ноги, Питер с ревом врезался в первого противника и повалил его на землю. Тельмар, окружившие небольшую горстку нарнийцев, не ожидали такого яростного подкрепления и тем более не ожидали, что нарнийский король обрушится на них с таким безумным напором. Он рвал и метал, прокладывал себе дорогу, и меч его сверкал в лучах солнца, обагренный кровью. Только когда он увидел Люси, в помятых доспехах, но вроде бы здоровую, пелена с глаз исчезла, однако дикое пламя в душе не погасло. Лев Нарнии отыскал свою любимицу и теперь был порвать на куски всех, кто смел на нее напасть.

У врагов не было ни единого шанса устоять.

***

- Да как ты могла так поступить?! Как тебе это в голову вообще пришло? Приехать сюда аккурат перед битвой и заявить командующим южного отряда, что это я тебя вызвал из Кэр-Параваля на подмогу! Люси! – у Питера после ожесточенного боя не было сил двигаться. Полученные синяки и ссадины ныли, мышцы отказывались слушаться, но сорванный голос отнюдь не мешал облекать праведный гнев на сестру в слова. Даже немота и смерть, если бы та взяла его за горло, не заставили бы Верховного короля молчать. – Я не ожидал от тебя такого!

Девочка стояла, низко опустив голову и не смея возразить на этот поток обвинений решительно ничего. Потому что Питер был прав. Все его слова были правдивы, ибо Люси действительно подвергла себя такой опасности, что могла бы и не выбраться из ущелья живой. Более того, она какое-то время и считала, что это конец и первое ее сражение станет последним. Ужас, который королева тогда пережила, заглянув смерти в глаза, не хотелось вспоминать. Но он ни в какое сравнение не шел с тем ужасом, что испытал Питер. Ведь когда Верховный король рухнул с небес, на него было страшно смотреть. Никогда Люси не видела, чтобы врагов рубили с такой яростью. Будь у брата на пути великан, он и его бы одолел с одного удара, только бы добраться до нее… И никогда прежде Люси не была так рада его видеть. Кажется, момент, когда Питер ее обнял, навеки запечатлелся в ее душе, перекроил и создал нечто новое, то, чего она до сих пор не осознавала до конца, хотя была уверена в обратном.

Питер замолчал. Он почувствовал, что его опять начало трясти, а ведь он едва-едва пришел в себя. Люси не смела поднять на него взгляд – не так представляла она их встречу после битвы, совсем иначе ее воображала себе. Потому девочка покосилась на Эдмунда и поняла, что это было не лучшим решением в этой ситуации. Второй брат был бледен и в отличие от государя молчал. Только вот распахнутые глаза на фоне обескровленной кожи казались черными и неподвижными, и еще от него ощутимо несло вином.

- Я… – тихо подала голос Люси. Питер скрестил на груди руки, сурово глядя на нее сверху вниз, из-за чего девочка чувствовала себя совсем малышкой. Да и как иначе ее воспринимать после такой выходки? Хотела показать себя взрослой, а сделала только хуже. Королева поняла, что не может найти подходящих слов для выражения своих чувств, и замолчала. Ее попытка объясниться окончилась ничем.

- Ты хотела стать воином. Сражаться рядом с нами, - процедил Питер, с трудом сдерживая себя. – Однако забыла о главном правиле: дисциплина. Я главнокомандующий этой армией. Я должен знать обо всем, что происходит в моем войске, и тем более о его составе! А если бы мы не вернулись в то ущелье, Лу…

В голосе брата прозвучала такая тоска, такая боль, что девочка подняла на него открытый взгляд, в котором отражались все ее чувства: вина, стыд, раскаяние за те переживания, что она им причинила… И уверенность в предначертанном ей пути, которую не уничтожила даже пройденная битва.

- Если бы тот сатир не дотерпел? Не сказал бы, что там находишься ты? Или бы погиб сразу и некому было бы сообщить, что вы оказались в ловушке, – тихо продолжил государь. – Вас всех бы перебили. А я бы просто не пришел. Не думаешь о себе, обо мне подумай. Как бы я жил после такого? Как жили бы все мы, Лу? Лу…