Ненадолго он прикрыл глаза, не сумев противостоять своему желанию, едва только чужие пальцы невесомо прошлись по его подбородку.

— Неудобное платье, — раздался смешок.

— Очень неудобное, — подтвердил он.

— В таком случае, на что оно тебе?

За тихим вопросом последовало новое плавное движение, и юноша без возражений погрузился в вызванные томным поцелуем ощущения. Поцелуи всегда были божественными, словно Чжонхён находил все новые способы доставить ему удовольствие, хотя на деле, скорее всего, думал об удовольствии собственном. Как бы дело не обстояло, Кибом приходил от них в восторг, наслаждаясь странным привкусом и ощущениями, неизменно их сопровождающими.

Маски чуть мешали, но не настолько, чтобы прерваться и снять их. Колени слабели, но не настолько, что осесть на пол прямо на месте. А вот одна из двойных дверей в библиотеку была открыта словно специально для них.

Чжонхён, не прерываясь, начал понемногу теснить его к этим дверям, зная, что ему повинуются без лишних возражений. Проникнув пальцами под ворот красивого жакета, он поглаживал пальцами порез, который наверняка стал следствием попытки снять навеки закрепленное на шее украшение. Он знал, что эта попытка обязательно будет предпринята, а потому абсолютно не удивился своей находке. Он соскучился по настоящему Бомми, устав за прошедшую неделю возиться с жалкой бессознательной на него пародией.

Длинные крепкие пальцы нерешительно сжали его плечи, и его тонкий слух уловил тихий стон. Вместе с тем пришло ощущение движения где-то неподалеку и, неохотно оторвавшись от жадных влажных губ, он мягко прошептал:

— Подожди здесь.

Юноша послушно кивнул, неотрывно глядя на его губы.

Стоило только Чжонхёну отойти от него более чем на два метра, в голове чуть прояснилось, и Ки очумело прислонился к оказавшейся за спиной закрытой части дверей библиотеки. Настойчивая мысль о необходимости снять сдавивший его тело корсет затесалась среди прочих мыслей и не давала покоя. Корсет не позволял ему дышать в любой нестандартной ситуации. А теперь каждое движение, к тому же, сопровождалось мучительным щекочущим трением ткани о чувствительную кожу. Его нужно снять. Немедленно.

Но вместо этого он попытался успокоиться сам и выровнять сбившееся дыхание.

Повинуясь внутреннему зову, он развернулся лицом к закрытой двери и, сделав глубокий вдох, чуть пододвинулся к ее краю, заглядывая во вторую, открытую, дверь библиотеки.

Обстановка изменилась. Она была ему знакома, тем не менее, это была не прежняя обстановка библиотеки. Все та же укрытая полумраком комната. Тут находилась большая кровать, а в этой кровати в окружении подушек и скомканного покрывала лежал он сам.

Стоящий у двери Ки крепче вцепился в нее, прижавшись так, словно хотел слиться с нею и стать еще более незаметным. Он узнавал свое тело в льющемся из необъятного окна тусклом синеватом свете.

Его копия, чуть прикрыв глаза, водила рукой по простыням и мурлыкала под нос какую-то мелодию, находясь в этом мире, но в то же время странным образом в нем отсутствуя. Временами она проходилась затуманенным взглядом по потолку и после снова прикрывала глаза. Завороженный Ки следил за ее разнеженными движениями, слушал мелодию и чувствовал чьи-то нежные пальцы на плечах, осторожно стягивающие жакет к локтям.

— Интересно? — поинтересовался у него Чжонхён, в свою очередь заглядывая в комнату.

— Это я?.. — растерянно спросил у него Ки, с восхищением рассматривая самого же себя.

— Ты? — переспросил тот, внимательно оглядев пустую библиотеку, камин которой потух и светил мягким красноватым светом остывающих углей.

— Я, — выдохнул Ки, чувствуя возобновившиеся поцелуи на шее. Жакет был приспущен и весь вечер зудевшая ранка наконец перестала донимать его.

— Бомми, давай зайдем, — произнес Чжонхён, разворачивая его к себе и вновь припадая к губам.

— Давай, — послышался выдох.

Спиной Ки двигался в сторону кровати, руками прижимал Чжонхёна к себе и отвечал на поцелуй. Чжонхён всегда вел себя смело, тем не менее, не переступал установленных негласно границ. Но в этот раз все чуть изменилось. До этого никогда во время поцелуев не ощущал Ки в собственном рту чужого языка, делающего намерения несколько серьезнее прежнего. Никогда не мог он и подумать о том, что не будет против этого. И более того, не мог он представить, что самолично опрокинет Чжонхёна на эту проклятую кровать, накроет его своим телом и начнет стягивать с него одежду.

Ки не подозревал о том, что умеет так себя вести. Он скорее охотно поверил бы, что вместо него действует тот, кого он несколькими минутами ранее видел на этой самой кровати.

Лежа на софе и проводя руками по твердой от корсета талии, одновременно пытаясь разобраться в наслоении тряпок, Чжонхён покусывал мягкие губы, четко ощущая владевшее Ки смятение. Он знал, что благовония, которыми он невзначай пропах, пока был наверху, сводят того с ума, посылая галлюцинации и вытаскивая из подсознания все подавленные желания. Он видел эти галлюцинации не своими собственными глазами, но глазами лежавшего на нем юноши. Чувствовал мягкость простыней и ощущал бескрайность кровати. Слышал тихий успокаивающий шепот сотен голосов. И все еще старался задрать эти дьявольские юбки, способные вывести из себя даже самого терпеливого.

Странная слабость неизбежно заполняла Ки, и понемногу он переставал осознавать окружающее, находясь где-то на периферии между снами и реальностью. Состояние было мягким и вязким подобно болотной трясине, и даже прикосновения казались несколько иными. Погружаясь в это усыпляющее бдительность состояние, он потихоньку терял ощущение собственного тела.

Не сразу Ки услышал приближающееся тяжелое дыхание. Находясь в плотном вакууме, вместе с тем он совершенно отчетливо слышал, насколько запыхался человек, быстрым шагом идущий где-то снаружи. Оно было крайне важно, это дыхание. Оно отвлекало его и сгоняло наваждение.

Он разорвал поцелуй и бросил расфокусированный взгляд куда-то в сторону звука. На глаза попалась открытая дверь, в проеме которой мелькнула черная фигура.

Ки завозился и попытался встать с поглаживавшего его обнаженные плечи Чжонхёна.

— Довольно необычно видеть в вырезе совсем не то, что ожидал увидеть, — хмыкнул тот, оттянув край выреза его платья.

— Иди к черту, что хочу то и делаю, — пробормотал Ки, проходясь языком по своим влажным губам и вытирая их рукой.

— Ты можешь дырявить себя где угодно и чем угодно, Бомми. Главное, чтобы это не делал никто другой, кроме меня. Никто не смеет дотрагиваться до твоего тела, кроме меня. Тебе ясно?

— Ясно, — обронил Ки, в очередной раз пытаясь встать с него. — Это случилось еще до тебя. Там Чжинки, пусти.

Удовлетворившись неосторожным ответом, Чжонхён развел руки в стороны, показывая, что все это время даже не держал его. Под напряженным черным взглядом дезориентированный юноша неуклюже поднялся с него, умудрившись при этом несколько раз на него же упасть.

Натягивая рукава платья и жилета на свои искусанные плечи, шатающейся походкой Ки вышел за дверь и двинулся в ту сторону, куда по его предположениям направлялся брат. Ему очень хотелось вернуться и сделать вид, что он ничего не заметил в проеме двери. Ему очень хотелось продолжить начатое и опровергнуть свои же слова, самоуверенно сказанные ранее тому человеку на бале. Но он не мог.

Облокотившись о проем двери, Чжонхён наблюдал, как медленно Ки бредет по коридору, наталкиваясь то на стену, то на столик с цветами — будто нащупывая путь вслепую. Движения были заторможенными, как у накаченного наркотиком больного. Изредка он спотыкался, запутавшись в подоле собственного платья, и тогда чертыхался: так же медленно, поочередно вытаскивая из памяти правильные слова.

Чжонхён устало вздохнул. Мальчик был из упорных. Он не успокоится, пока не добьется своего или его не щелкнут больно по носу. Чжонхёну не хотелось последнего. Но он отвел взгляд и зашел в комнату, поправляя свою рубашку. Будь что будет. Он постарается больше не вмешиваться.