— Чего явился? — вновь выплюнул юноша, чувствуя себя несколько свободнее без свидетелей.

— Поглядеть в твои бесстыжие глазки, — усмехнулся Чжонхён, скидывая верхнюю одежду.

— Поглядел? Теперь проваливай.

Только посмей уйти.

— Да ну? Я ведь могу действительно уйти.

Стой, где стоишь.

— Вали.

— Но прежде хотел бы получить объяснения.

— Какие?

— А какие?

Глаза Ки забегали в панике. Он не тешил себя мыслью, что Чжонхён ни о чем не ведает. И все же смел надеяться, что молодой человек давно предпочел закрыть глаза на нечто, уже скрывшееся под наслоением одиноких месяцев.

— Никакие.

— Никакие, — повторил за ним гость в более спокойном тоне, казавшемся грознее самых громких криков. — И тебе не нужна помощь?

Нужна.

— Пиздуй отсюда. Этим ты мне поможешь.

Венец божественного творения.

— Только этим? Этим ли вообще?

Началась игра, которую юноша ненавидел больше всего, поскольку в паре именно с этим противником чаще всего пополнял ряды проигравших. Вот и теперь Ки, предсказуемо не выдержав напора, опустил взгляд, признавая в Чжонхёне доминанта.

— Вот только не надо! — взорвался юноша вместо этого, принявшись разъяренно мерить шагами комнату.

— Почему не надо?

— Ты не имеешь права!

— Разве?

— Ты имел других чуть ли не на моих глазах и пришел наказывать меня?! — юноша наконец встал в сердитую позу перед самым Чжонхёном, не переставая раздувать ноздри. — Какого хера?!

В который раз за день гость удовлетворенно улыбнулся. Ки столько времени мучился от недосказанности, что теперь несколько переигрывал с праведным гневом.

— Если я только узнаю, что ты с кем-то трахался, Бомми, я сначала оторву голову потаскухе, а потом въебу тебе, — обнадежил его Чжонхён. — По первое число.

— Не имеешь права!

— Каждая собака в этой помойной яме знает, что твоя жопа и яйца принадлежат мне. И ни одна из них не посмеет до них дотронуться по своей инициативе. Если ты оступишься, то оступишься только по собственному желанию.

— Что ж ты и после смерти будешь меня контролировать? — язвительно поинтересовался Ки.

— Если понадобится, я восстану из мертвых, — без тени улыбки произнес Чжонхён. — Восстану и жестоко отымею вас обоих за непослушание. А потом порву твою подружку на столичный флаг прямо на твоих глазах. И снова выебу тебя. В луже натекшей крови. А знаешь, что самое вкусное, Бомми?

Ки помотал головой, внимательно следя за действиями Чжонхёна и готовясь в случае надобности защищаться.

— Ты обязательно попросишь еще, — низким голосом произнес тот. — Сладко и хрипло. Тут же позабудешь про эту раздвинувшую ноги шлюху и свой бзик. Ты мой, Бомми, со всеми потрохами, удивительно, что ты еще этого не понял.

Исподлобья Ки настороженно глядел на опасный огонь в глазах угрожающе наступавшего на него Чжонхёна и в свою очередь отступал от оппонента. Все он понял и давно, но принимать навязываемое отказывался без положенного боя.

— Не вздумай играть со мной.

— Я не играю, — тихо проговорил он, как по волшебству вдруг теряя боевое настроение. Что-то темное и пугающее, абсолютно не видное человеческому глазу, надвигалось на него, побуждая зарыться головой в землю.

— Не совершай глупых ошибок, — снова повторил Чжонхён, крепко поймав бегающий взгляд Ки. Он смотрел прямо в его глаза, буквально впился в них острым взглядом, неспешно расстегивая свою сорочку и обнажая поджарое тело. Ки со свистом втянул воздух. От накативших страха и возбуждения он не решался даже моргнуть, хотя глаза уже начинали изрядно слезиться.

— Мне после твоей смерти в монахи постричься? — прохрипел несдававшийся юноша, стараясь придать голосу прежней едкости.

Расстегнув, но не сняв рубашку, Чжонхён приблизился к нему и всем телом вжал задрожавшего Ки в стену. Тот гулко ударился об нее спиной, болезненно выдохнув.

— Ты так ждешь моей смерти? — прошептал Чжонхён ему в лицо.

Ки отвел взгляд в сторону, плавясь под жаром прижавшегося к нему тела.

— Жду.

— Какой же из тебя монах, Бомми, — издевательски протянул Чжонхён, поглаживая его ягодицы. — Твои мысли порочны, — прошептал он ему в шею. Ки приподнял подбородок, открывая незащищенное горло. Чжонхён воспользовался предложением, прижался губами к месту, в котором под тонкой кожей пробегала сонная артерия, и до боли сжал зубами бьющуюся жилку. — Я чувствую… прямо сейчас, — добравшись до проколотой мочки, Чжонхён принялся посасывать ее и играть языком с серьгой, намеренно шепча угрозы прямо в ухо безвольному Ки. — Старик никогда не простит тебе твои прегрешения, и после своей смерти ты придешь прямиком в мои объятия. Ты всегда будешь моим, Бомми, — мягко сообщил Чжонхён ему, вжимаясь в него.

Ки испуганно кивнул перед тем, как его резко развернули лицом к стене и одним движением спустили штаны с бельем до лодыжек. Чжонхён недолго возился с деталями и уже через пару десятков секунд начал протискиваться в юношу, заоравшего от жгучей боли.

— Бля, ты охренел? — завопил Ки, поняв, что смазки тот использовал по минимуму. — Мне больно!

Он принялся вырываться, однако Чжонхён, будучи в разы сильнее его, всего лишь одной рукой перехватил его запястья и прижал их к стене. Боль прошлась по предплечьям юноши и собралась невольными слезами в глазах.

— Отпусти, сука, порвешь же…

Чжонхён зажал ему рот ладонью и, несмотря на слезы, заливавшие его руку, продолжал толкаться в него. Смягченное масленой резиной трение приносило ему не такую острую боль, как вопившему и кусавшему его ладонь Ки. И хотя где-то на краю заволоченного извращенным удовольствием сознания присутствовала к нему жалость, гортанный скулеж мальчишки заводил похлеще его привычных похабных выкриков. Показное нежелание Ки подчиняться ему заставляло Чжонхёна двигаться еще интенсивнее, смешивая легкую боль и неземное наслаждение и выбивая из юноши все новые и новые глухие крики.

— Ори, котенок, — жарко зашептал он ему в ухо. — Так, будто это твой последний в жизни трах. Я хочу, чтобы весь дом знал, какая ты на самом деле распутная блядь.

Рыдающий Ки сипло пробормотал что-то ему в ладонь, предпринимая слабеющие попытки вырваться. Чжонхён чуть развернул к себе его лицо и слизывал соленые слезы с разгоряченной щеки, пока юноша скреб скрученными пальцами темную стену и ревел во весь голос, сбиваясь с ровного тона при каждом тяжелом толчке.

— Мой непослушный сладкий малыш Бомми, какой же ты горячий, не плачь.

Ки резко дернул головой, тонко проскулив что-то, и раздражающие слезы полились из его покрасневших глаз с удвоенной силой. Он перестал бороться, сдавшись на милость победителя, и лишь сильнее царапал разодранными ногтями обои, оставляя следы, почти незаметные на бордовом.

Боль выворачивала его наизнанку, и все, чего он сейчас хотел, — это ее завершения. Остальное не имело значения. Он будет послушным, только уберите эту боль. Он больше никогда не подойдет к другим детям в песочнице. Он не будет заводить дружбы с посторонними. Он будет послушным мальчиком.

Взяв себя в руки, Чжонхён вышел из него и прислонился к потному затылку юноши покрытым испариной лбом, вбирая в себя всю свою магию.

— Бомми, яркое, чистое солнышко, не плачь, — выдохнул он в спутавшиеся влажные волосы, нежно гладя его тело. Юноша глотал слезы и истерично выдыхал в темные обои. Постепенно его всхлипывания сменили все более громкие стоны, то ли от усилившейся боли, то ли от жалости к себе. И в какой-то момент Ки стал слабо подаваться назад, выгибаясь в пояснице. Чжонхён развернул зареванного юношу к себе лицом. Ки с какой-то безнадежной усталостью оперся спиной о стену и потухшим взглядом поглядел в пол, ощущая сладость чужого вожделения на языке.

Чжонхён взял его за руки и слизал кровь с каждого пораненного пальца, обнажая обрубки некогда красивых ногтей. Ки нервно дергался, когда влажный язык шершаво проходился по ранкам, однако, мужественно молчал, не смея поднять взгляд на своего мучителя.