Дэрил выкидывает трупы через заднюю дверь во двор, а Бэт в это время осматривает гостиную, стаскивая подушки с диванов, чтобы устроить место ночлега на полу. Потом принимается выгружать из рюкзака консервы и снэки, пытаясь соорудить подобие ужина. Когда он возвращается в дом, проверив надежность запертых дверей, то стоит в дверях гостиной и наблюдает за ней.

Плавные чуть медленные движения. Чуть опущенные плечи. Они без лишних слов говорят ему о том, как она устала за сегодня. Выбившиеся пряди из хвоста, падающие из-за влажности мягкими волнами вокруг лица. Прикушенная губа. Потому что у нее не получается никак открыть консервным ножом крышку на банке консервированной вишни.

Лакомка… любит фрукты и ягоды…

Она под кожей. Под кожей… и хер теперь оттуда ее достать. Как тебя достать из-под своей кожи, Бэт Грин? Как вытянуть из собственного сердца эту вросшую намертво нить, что привязала тебя ко мне, а меня к тебе?

Он вдруг вспоминает, как она целовала его ладонь, которой сейчас сжимает ремень арбалета, перекинутого через плечо. Его шрамы от ожогов. Следы его прошлого без нее…

Потерять ее было невыносимо больно. Второй раз он просто не переживет этого… не сумеет уже. Потому что знает, каково это – жить без сердца. Не чувствуя ничего. С выжженной пустыней вместо души, для которой только она – живительная влага.

Она его дождь… Она его жизнь…

Бэт вдруг оборачивается и замечает, что он стоит в дверях и смотрит на нее. Он не может не смутиться при этом. Как долбанный юнец.

- Не могу открыть, - улыбается она и протягивает ему банку и консервный нож. Он идет к ней, бросает арбалет на пол и открывает ей эту долбанную банку. Причем, неудачно. Кроваво-вишневая жидкость плещется из банки прямо на него, заляпывая его футболку пятнами.

- Я видела наверху мужские вещи, - говорит Бэт. – И они определенно твоего размера. Ты счастливчик, Диксон.

- Да уж…

Потом они поливают друг другу водой из большой бутылки в маленькой ванной комнате, где даже не повернуться толком. Он старается изо всех сил не смотреть на ее позвонки, идущие ровной линией по тонкой спине. На ее шею под узлом, в который она стянула свои светлые волосы. На хрупкие ладони, что водят сейчас по обнаженной коже, смывая грязь и кровь ходячих, что попала на нее, когда они отбивались в лесу у озера.

Когда приходит очередь Дэрила нагнуться над ванной, чтобы помыться, она вдруг решает помочь ему. Он не может не напрячься, когда она намыливает руки и начинает водить по его спине.

- Что ты делаешь?

- Ты сам не смоешь… у тебя тут столько натекло под футболку… и засохло…

- Прекрати…

Но звучит совсем неубедительно, и он сам это понимает. Она водит и водит по его спине и плечам ладонями, а он цепляется за край ванны, чтобы не развернуться и не схватить ее. Как прошлой ночью.

Когда взял ее слишком грубо… почти сразу… настолько ему было нужно в тот момент почувствовать ее. Ее тепло. Ее всю. И себя в ней… раствориться… забыться… и забыть ту боль, которая вчера вдруг нахлынула из прошлого сметающим все на своем пути потоком.

Она льет на его спину воду из бутылки и смывает остатки мыла. Потом обхватывает руками и целует в спину.

- Что с тобой? С тобой все в порядке?

Он только мычит в ответ, потому что не может даже говорить сейчас с ней. Потому что она натянула майку прямо на голое тело, без лифчика, и он ощущает это кожей спины. Но когда можно было отделаться от Бэт Грин, когда ей что-то втемяшивается в голову? Вот и на протяжении ужина она гоняет его вопросами, от которых он едва успевает уходить.

- Ты обиделся на меня за то, что я ударила тебя на дороге? Но я так разозлилась на тебя тогда. Ты же сам все понимаешь…

- Ты недоволен тем, что я увела ходячих и чуть не застряла на рельсах? Но я не знала, что там рельсы… и я же выехала… я сумела вырваться… я сделала это.

- Ты злишься, что я пошла в тот дом? Но понимаешь, там везде была крапива… и не было нигде видно никого. Ни живого, ни ходячего. Дом казался пустым. И я пошла… я спряталась в доме потом, и они бы не нашли меня, если бы не этот парень…

- Чем ты вообще недоволен, Диксон? Какого черта ты все время молчишь? Что стряслось?

Он то что-то мямлит в ответ, то мычит, то пожимает плечами. Разговаривать с ней не хочется сейчас. Не сейчас… когда он понимает, что это их последняя ночь вне стен Александрии. И когда понимает, что не знает, должен ли он что-то делать или нет. И что вообще будет дальше.

Бэт оставляет попытки разговорить его, и после ужина в гостиной воцаряется тишина, прерываемая только скрежетом ложки о дно банки, когда он вылавливает последние вишни. Бэт же только молча сидит, подтянув к себе колени и уставившись куда-то в одну точку.

- Сколько тебе лет, Дэрил? – вопрос бьет прямо в лоб, и он застывает с ложкой в руке.

- Ну… ну…

- Ради Бога, не мямли только сейчас! Это такой простой вопрос!

- Намного старше тебя, Грин.

- Намного – это насколько? На сорок лет? На тридцать?

- Мог бы быть твоим отцом… наверное, - он быстро подсчитывает в уме разницу, а она ошалело смотрит на него.

- Тебе больше сорока? Не может быть!

- Меньше…

- Меньше - это сколько? Дэрил, ты напоминаешь городскую кокетку, которая пытается выбить комплимент о том, как она прекрасно сохранилась! Сколько тебе лет?

- Тридцать шесть.

- Да уж… отцом ты мне мог быть! – фыркает она. – В пятнадцать лет?

Он опускает взгляд в банку, пытаясь спрятать от ее пристального взгляда свои мысли.

На самом деле, если бы он не пользовался защитой, то возможно и стал бы отцом в пятнадцать лет. После своего первого раза. Когда его потащил с собой в одну из квартир Мэрл. К одной из своих красоток, которых любил за легкодоступность, вытравленные перекисью волосы и третий размер груди. Все случилось тогда так быстро, но настолько охренительно, что он запомнил на всю жизнь. И эту квартирку, и эту девицу с родинкой у рта. И то, что она вытворяла этим ртом. То с ним, то с Мэрлом…

- В пятнадцать лет?! – переспрашивает Бэт. Она точно читает его долбанные мысли! – Хотя у нас тоже многие в классе начинали рано. Кто-то из девочек вообще в четырнадцать. А мне всегда хотелось, чтобы это случилось как-то особенно…

Это «особенно» на фоне сегодняшней встречи с техасцем, с его долбанными светлыми глазами под седой прядью, падает камнем в его душу. Очередной камень, который потащит его на самое дно, когда придет время держать ответ на все совершенные проступки в его жизни. Не то, что бы он верил в ад или рай… Но вот… охренеть, «особенно»…

- И это было особенно. С тобой… Особенно, потому что это ты. Ты – Дэрил Диксон…

- Ладно, надо ложиться, - прерывает он ее.

Потому что собственное имя в одной фразе с этим долбанным «особенно» ему кажется совсем… Охренеть…

Бэт только поджимает губы недовольно. И снова между бровей залегают знакомые морщинки.

- Я не хочу спать.

- Мы сегодня толком не спали. А до Александрии еще ехать. Ложись. Я покараулю. Потом разбужу, - он облизывает пальцы, зная, как ее это раздражает. И добивается своего – она отворачивается от него без единого возражения, начинает стаскивать ботинки. Потом аккуратно ставит возле импровизированной постели.

Ботинок к ботинку, мать их. Носочек к долбанному носочку. Все ровно…