По во все глаза уставился на Калуана, про себя подумав: «Вот это да! Выходит, этот ворчливый старик тоже умеет произносить величественные речи».
— Но генерал… — неловко заметил Дэмерон. — Она ведь тоже чувствительна к Силе. Больше того, она рассказывала, что когда-то Люк Скайуокер обучал и ее.
— Лея вовремя сошла с этого пути — и правильно сделала. Но погляди, каким несчастьям подверглась ее семья — и все по вине их преданности странной вере джедаев. Родители погибли, брат исчез, а сын собственноручно убил родного отца.
Как и сама Лея, Калуан полагал, что не должен утаивать этой подробности от подчиненных, чтобы те имели как можно более полное представление, с каким отъявленным безумцем они имеют дело.
— Убил отца… — задумчиво протянул По. В его памяти стремительно воскресал ужасающий рассказ Финна.
— Готов спорить, это было в его представлении своего рода испытанием, которое он или не прошел вовсе, или прошел не так, как ему бы того хотелось — вот парень теперь и бесится. Я не понимаю ничего подобного. И не желаю понимать.
Неожиданно картина произошедшего стала приобретать некое подобие целостности.
— Полагаете, что дело в этом? — нахмурился Дэмерон.
— Да не знаю я!
Иматт вскочил на ноги, показывая тем самым, что больше не намерен говорить на тяжелую и непонятную для него тему.
Дождавшись, когда они окончат, Калония велела По лечь на кушетку и закатать рукав.
— Надо будет полежать немного, — предупредила она, отыскав иглой вену.
— Скажи, у тебя еще остались какие-то дела, приготовления перед вылетом? — осведомился Калуан.
— Почти никаких.
— Тогда как только майор тебя отпустит, марш к себе — и чтобы до завтра вел себя тише, чем дианога на борту звездолета! Уразумел?
По хотел было возразить, что собирался еще повидаться с другом до отлета, но вовремя сообразил, что после всего случившегося, в своем нынешнем виде и с такими странными мыслями в голове, ему тем более лучше не соваться к Финну, чтобы лишний раз не заставлять того волноваться.
— А я останусь здесь, — сообщил Иматт. — Дождусь, когда генерал выйдет. — И добавил чуть тише, с легким стоном: — Нехорошее у меня предчувствие…
***
Лея сидела на стуле неподвижно и почти не дыша. Ее глаза смотрели, не отрываясь, на скорчившуюся в углу на койке фигуру Бена. В сгустившихся серовато-пурпурных эспирионских сумерках мать не могла различить, спит ее сын или нет. Он, как и она, не двигался; и — как и с нею — это продолжалось уже довольно долго. Тело его пребывало именно в той позе, которая, как ни одна другая, выдает стремление уединиться, защититься, остаться одному — Бен отвернул лицо к стене, подтянул колени высоко к груди, его левое плечо при этом касалось щеки. Такая поза присуща людям, находящимся в критической точке отчаяния, и в то же время является косвенным проявлением упрямства. Потому именно она больше всего подобает пленникам.
Генерал не сумела воспротивиться тому, чтобы тело юноши привязали к кровати ремнями, как привязывают безумцев, опасаясь, что те нанесут вред себе и окружающим. Таким образом, осуществилась ее недавняя страшная фантазия. Но Лея распорядилась развязать ремни тотчас, как только Бен под действием лекарств стал вести себя более смирно.
Когда все ушли, она осталась. Мать чувствовала, что не может позволить себе вновь оставить свое дитя в одиночестве после того, что она тут увидела. Однако она не решалась и приблизиться — это был абсолютно необъяснимый, иррациональный страх на грани лихорадки. Ее подсознание говорило, что лучше не трогать затихшего зверя.
Так, не смея ни покинуть сына, ни быть рядом с ним в том самом полноценном смысле, в котором она бы того желала, Органа заняла наблюдательную и выжидательную позицию, слившись на время с сумеречными тенями, которые все больше заполняли помещение. Она молчала, и в этом молчании прослеживалась скрытая обреченность. Впрочем, она не была склонна обманываться — она знала, что Бен чувствуете ее присутствие так же ясно, как собственное дыхание. Возможно, именно поэтому она опасалась, а вернее, считала себя не вправе думать о ком-то, или о чем-то, кроме него.
Вновь и вновь, хотя Лея сама не замечала этого, ее пальцы поглаживали край стола — так, словно там, под ее рукой вместо холодного пластика находилась лохматая голова Бена. И всякий раз с такими движениями в ее горле сама собой росла горечь.
Чтобы скрасить это томительное время молчания, генерал предавалась воспоминаниям. О том прошлом, которое у них с сыном еще было общим — именно с ним, с этим прошлым, были подсознательно связаны все ее чаяния, касающиеся Бена. Она не знала, каким стал ее сын теперь (сознание упрямо отвергало темный образ безжалостного палача), поэтому воспринимала его только таким, каким он был когда-то. Не видя настоящего, и пока робея воображать себе будущее, Лея глядела в прошлое — и черпала оттуда душевные силы.
Сейчас ее мысли устремились в тот день, когда Бен появился на свет. Эту историю — его любимую — мать впервые рассказала сыну, когда тому было лет пять. И с тех пор рассказывала снова и снова помногу раз на дню. Лея знала, почему Бену так нравилось слушать ее — ведь в этой истории был отец, который дорожит сыном, дорожит семьей. Отец, готовый порвать глотку любому, кто только посмеет посягнуть на благополучие его жены и ребенка, которые тогда еще были одним целым, единым телом, единым драгоценным даром судьбы для Хана Соло. Такого отца Бен никогда не видел в реальности.
Лея всегда смеялась, говоря о том, как Хан едва не размазал по стенке акушера-кореллианца, который сообщил ему новость, способную заставить любого поседеть: «Кто вам дороже, генерал Соло — жена или плод?» Возможно, врач использовал другие, более спокойные выражения, но разве эвфемизмы могли смягчить потрясение?
Хан почти не слушал объяснений: пониженное количество тромбоцитов в крови беременной, затяжные роды, острая гипоксия. Если не провести экстренную операцию, ребенок погибнет. Но операция чревата серьезной потерей крови, которую роженица может не пережить. Обычно в таких ситуациях предпочтение отдается матери, и все же врачебная этика диктовала поставить в известность отца ребенка, или других родственников женщины, если они у нее есть.
Если бы Лея чаще показывалась врачам в ходе беременности, если бы она не решила в последний момент рожать не на Чандриле, а на Кореллии — родной планете Хана в строжайшем секрете ото всех, так что даже в картотеку вместо ее громкого имени было внесено «госпожа Соло»… Если бы она ежечасно не опасалась, что противникам Мон Мотмы, или загнивающей аристократии Империи (той ее части, которой удалось избежать военного суда) станет известно об их неофициальном браке с Ханом и об их малыше — новой потенциальной пешке в жестоких политических играх. Люк, не выдержав тяжести славы народного героя и пристального внимания со стороны властей уединился на Явине, чтобы вести спокойную жизнь служителя Силы, и Лея искренне жалела, что не может поступить так же — раз и навсегда уехать подальше вместе с Ханом, растить ребенка в тишине и покое.
Они уже тогда относились к своему родительству слишком беспечно — глупо отрицать очевидное.
Хан не вдавался в подробности. Лишь ухватил врача за грудки, угрожающе приподнимая над полом, и холодно процедил сквозь зубы: «Спасай обоих». Он не желал слушать возражений.
Несчастный акушер живо сообразил, чем может грозить гнев столь нервного будущего папаши. Возможно, он счел, что манера общения Хана выдает в нем одного из тех контрабандистов местного пошива, которые ничем не отличаются от настоящих бандитов. К тому же, некоторые из них связаны с криминальными авторитетами, вроде хаттов и их приспешников. Трудно представить, в какое замешательство повергло бы медика известие о том, что женщина, чья жизнь сейчас стояла на кону, не так давно собственными руками уничтожила главу преступного объединения хаттов и их Великого совета.
Лея помнила, как ругалась последними словами, лежа в родильном кресле, и кричала, что ее ребенок не должен погибнуть. Такого просто не могло случиться, ее сын вырастет сильным воином — она чувствовала в нем дух бойца, когда вместе с Люком пыталась практиковать медитацию, и уже успела проникнуться материнской гордостью оттого, что мальчик унаследовал ее характер. Да, она тогда несла много разной ахинеи.
