Как и сам Азог, изворотливо подстроившейся под волю нового хозяина. Спорить с белокурой девицей орк не решался, а награду за терпение получить все же надеялся. И хоть в поведении пелорийской тройки пока не было ни намека на честность и благородство, что-то гундабадцу подсказывало – подвоха со стороны воинов Ангбанда ожидать не стоило. Хотя думалось завоевателю Мории, что за допущенные промахи бравая тройка наказывала подчиненных с жестокостью. Проверять домыслы на практике было бы глупо, а потому Азог заставил своего варга ступить вперед. Действуя строго по плану Анаэль, орк с удовольствием смаковал триумфальный момент.

— Гномы! — закричав во весь голос, бледный урук перекрыл своим восклицанием нарастающий гвалт битвы. — Обратите на меня свой взор и увидьте, каким жалким может быть ваш род!

Сначала ничего не происходило. Орки кидались на подгорных жителей маленькими группками, пытаясь потянуть время до решающей секунды. Заслышав же зов своего повелителя, спустя мгновение замерли на месте, опустив руки с оружием. Азог, оглядев малую часть своей армии, довольно улыбнулся. Не сдерживай уруков подготовленный Ниар заговор, гномов бы уже порвали в клочья. Но убивать никого не следовало, а потому гундабадец приказал своим верным воинам лишь пугать врагов. И, пока эльфийские солдаты не поняли что происходит, у орков появилась возможность вволю поглумиться над глупыми эреборцами.

Сотрясаемый ором воздух обмер и затих. Даже гномы, порядком вымотанные и усталые, опустили свои мечи к земле. Взгляды присутствующих устремились к Азогу, в том числе и тяжелый взгляд молодого сына Траина. Надменно оглядывая заклятого врага, Торин выжидал, всем своим видом показывая лютую ненависть к чернокровым.

Дернув еще раз цепью, гундабадец посмотрел на старого гнома. Бывалый воин, Траин пристыженно вышел из тени варга. Опустив голову, сделал пару неуверенных шагов в сторону. Жалкий, униженный, он подчинился чужой воле, проявив покорность и смирение.

Азог широко улыбнулся. Косо глянул на Анаэль, что стояла теперь позади, сжимая в пасти тоненький ремешок с большим черным ключом.

Погрязший в горе противник – мертвый противник.

♦♦♦♦♦

Погрязший в горе противник – мертвый противник. И спорить тут не с чем. Двалин, первым увидевший Траина (живым и здоровым), сразу сообразил, во что может вылиться воссоединение королевского семейства. Не хотелось бы поддаваться панике, стискивающей горло, но воинский опыт подсказывал гному: догадки были верными, а опасаться большой резни еще как стоило.

Сглотнув, опытный и знающий толк в делах войны эреборец косо глянул на своего друга. Торин стоял в стороне, окруженный притихшими орками. Плечистый, высокий, он прямо взирал на Азога, и лицо его оставалось каменным. Ни слез, ни вскриков, никакой реакции вообще. Только хладнокровие, свойственное Торину еще с малых лет.

«И вот сейчас начнется буря, — подумал Двалин. — Как это обычно и бывает, когда кровь кипит в жилах, а в голову стучит набат ярости».

Молодой наследник рода Дурина любил своего отца и искренне горевал по нему после битвы при Азанулбизаре. И хоть никто не знал, мертв Траин или жив, Торин был уверен, что отца встретить уже никогда не сможет. Вместе с погибшими товарищами в долине у восточных врат Мории умерла и надежда эреборцев на тихое, спокойное существование. Пролитые над телами слезы не успокаивали сердец, а шрамы, оставшиеся на телах воинов, каждый день напоминали подгорным жителям о проигранной войне. И хоть Торин всячески пытался скрыть свои слабости, Двалин знал, как сильно переживает друг из-за смерти отца и деда. В молчании молодого гнома сквозили ветерки печали и горя. И только эти ветерки выдавали истинные чувства упрямого наследника рода.

А сейчас очень некстати этим ветеркам давался повод разгуляться в душе Торина. Нет, Двалин был определенно рад неожиданной новости: живой и целёхонький Траин воодушевлял своим внезапным появлением в компании орков. И пускай он был пленником гундабадского варвара, сути дела грустные факты не меняли.

Зато меняли подход к битве, что разгоралась у Лихолесья. Торин, и так не слишком сдержанный в случаях, когда спорные ситуации касались чести семьи, вряд ли станет колебаться теперь. Храбрости наследнику рода Дурина занимать не приходилось, хотя со здравомыслием порой бывали проблемы. А так как оградить от глупостей Короля было некому, следовало ожидать худшего. В сложившихся обстоятельствах – большой драки. Но даже глупцу было ясно, что выстоять против армии в пять сотен голов вряд ли было по силам и двум взводам гномьих воинов. Чего уж говорить о той несчастной дюжине отчаянных душ, что решилась последовать за своим лидером в самое пекло драконьего логова.

Оглянувшись за спину, Двалин обвел взглядом компаньонов. Все как один стояли с открытыми ртами. Даже Бильбо и Ниар, которые, по сути, не могли оценить всего драматизма происходящего. Качнув головой, Двалин приподнял в руке молот.

Расслабляться не стоило. Тем более не стоило давать эмоциям власть над рассудком. Более прочего в таких вот безвыходных ситуациях требовалась способность мыслить трезво и быстро. А силы, как духовные, так и физические, уже кончались.

♦♦♦♦♦

Расслабляться не стоило. Тем более не стоило давать эмоциям власть над рассудком. Более прочего в таких вот безвыходных ситуациях требовалась способность мыслить трезво и быстро. А силы, как духовные, так и физические, уже кончались. Впрочем, Торин не был уверен в собственной адекватности. К горлу подступил горький комок, грудь словно сжали стальными тисками. Перед глазами плясали белые огоньки головной боли, раненую руку сжигала агония. Вообще, хотелось уйти в Лихолесье, сесть где-нибудь у пенечка и повыть от навалившейся на душу тоски. Жаль только, что для Торина подобное проявление чувств было непомерной роскошью.

Стиснув зубы, молодой гном переступил с ноги на ногу. Моргнул, прогоняя прочь предательские слезы. Никто не должен был видеть слабости, ни враги, ни компаньоны. Сломленный лидер ни на что не годится. А сломленный Король и подавно.

«Отец жив, — глупая мысль стучала в голове отбойным молотом, заглушая голос невозмутимости. — Отец жив, стоит рядом, смотрит на меня, на мои глупые попытки отбиться от орчьей ватаги. Аулэ, чем-то я провинился перед тобою, раз ты так наказываешь меня раз за разом».

Было место и радости, но привкус ее был горек. Не зная, что делать дальше, Торин ошеломленно оглядывал постаревшее и осунувшееся лицо Траина. Похудевший, беловолосый, он сам на себя не походил. Где его носила лихая? В какие омуты бед затягивала? Кто его знает. Да и неважно это. Главное, что он был жив…

Взгляд Торина скользнул по цепи, что оплетала отцовскую шею. Большая цепь, знатная, кованая из черной стали. Видимо, Азог очень боялся потерять своего пленника, раз решился надеть на него ошейник, как на жалкую дрянную псину. Сердце гнома больно кольнуло, в груди разлился свинец, спирающий дыхание, заставляющий ежиться и медлить. Взор наследника трона Эребора остановился на шрамах, что покрывали лицо Траина. На свежих шрамах, еще не заживших.

Неуверенность переросла в злобу, а злоба — в приступ ненависти, разрушительный, смертоносный. Забыв на какой-то миг о потерянном ключе, Торин сосредоточил все свое внимание на Азоге. Том самом бледном орке, который посмел ступить в священные залы Казад-Дума. Том самом орке, который собственноручно убил сотни гномов. Том самом орке, который принес Торину и его родным так много страданий. Сжимая в здоровой руке меч, эреборец сделал шаг вперед. И ничего в тот момент его не заботило – ни смерть, ни одиночество, ни слабость во всем теле. Ничего в сердце Торина не осталось, кроме сожжённой дотла пустоши отчаяния и звериного гнева.

Вряд ли что-то могло остудить разгорячённое сердце молодого Короля-под-Горой. Давно пылающее пламя печали и постоянных потерь могла усмирить лишь кровь врага, пролитая на землю, коснувшаяся клинка, впитавшаяся в кожу.

====== Глава 5.2: Барук Казад! ======