Покачав головой, Талрис вышел из теней кустарников, что скрывали его от глаз живых. Недолго думая, бессмертный приподнял в руке свой меч и без колебаний вонзил его в землю. Рано или поздно Саурон должен был заметить оружие и вспомнить о старых друзьях, что скитались по миру после его низвержения. Должен был, в конце концов, задуматься о последствиях, которые вслед любым действиям неслись раскаленными звездами к первоисточникам бед.
— Бойся нас, — прошептал Талрис на валарине, как обычно шептал слова волшебства вслед своим врагам. — Бойся, потому что мы вернулись в Эннорат.
Угроза имела силу, Миас не сомневался в правильности собственного поступка. Оставляя свой меч у крова бывшего друга, он надеялся вновь когда-нибудь повстречаться с Сауроном. Посмотреть ему в глаза и спросить, почему он, один из самых преданных соратников Мелькора, отвернулся от друзей своих и целей, что все вместе они преследовали.
Ниар не одобрила бы подобного. На поле брани старшая Миас была категорична: любая, даже самая маленькая, слабость врага тут же обращалась ею в собственное преимущество. Саурон не был другом детям Мелькора, а значит, по определению, был их врагом. Ждущий своего часа, Саурон явно намеревался вернуть былое могущество. Но, как и многие другие, он был слеп и не видел Миас. Просто не мог их увидеть, хотя бы потому, что магия детей Моргота происходила не из темноты, но из света. Наверное, узнав о том, что Миас находятся в Средиземье, Саурон возжелает отомстить им. На руку было бы оставаться в тени, но Талрис не любил хитростей. Хотелось дать Артано последний шанс.
Развернувшись, бессмертный легкой походкой пошел к своему коню. Не спеша переступая через корявые ветви, что лежали на земле, он думал о Барад-Дуре. Старая крепость создавалась магией. Очень сильной магией, нисходящей корнями своими к тайнам Сильмарилл. Цитадель Саурона, она охранялась тремя парами глаз – глазами верных детей Великого Властелина. По общему соглашению, владыкой Барад-Дура был признан Артано. Но Миас знали, что предназначалась крепость другому правителю. И что Мордором рано или поздно должен был повелевать Мелькор. Отстроить Ангбанд без помощи отца было практически невозможно. Хотя бы потому, что никто из Миас не был хорош в картоведении (не хотелось как-то менять ландшафт кардинально, но обычно вместо равнин у всех трех детей Мелькора выходили горы. Или в обратном порядке).
Хмыкнув забавной мысли, Талрис на секунду остановился. Взгляд его выхватил из теней маленький блестящий объект, скрытый за высокой травой. Нахмурившись, Миас сошел с еле заметной тропы в лесную чащу. Продираться сквозь густые заросли было не так просто, как казалось. Надоедливая мошкара черными облачками вилась вокруг, жаля и раздражающе попискивая. Кряхтя и морщась, Талрис обогнул последний куст и, выпутав ноги из густого переплетения вьюнов, остановился напротив широкого дерева, у основания полностью заросшего мхом.
Из коры исполина торчала стрела. Наконечник, отлитый из черной стали, почти полностью погрузился в мягкое тело древа. Улыбнувшись, Талрис осмотрел снаряд. Веселое бурое оперение, выполненное из перьев рыжих сов, придавало тонким длинным стрелам какой-то разбойничий вид. К кончику снаряда, прямо у основания оперения, были подвешены серебряные бубенцы. Они то и блестели на солнце, привлекая к себе внимание. Вокруг древка, под наконечником, красовалась привязанная бичевой бумажка.
— Вот же назгулова душонка, — срывая со стрелы записку, Талрис улыбнулся шире. Ниар, вездесущая и всезнающая бестия. Как же иногда раздражали ее порой слишком уж заносчивые манеры. Разворачивая тонкий пергаментный кусок, Миас прикусил нижнюю губу, сдерживая в себе смех. Да, определенно точно, старшая сестра была самодовольной и высокомерной стервой. Однако не без основания. Не восхищаться её предусмотрительности было практически невозможно.
Без промедления узнав крепкий, но пляшущий почерк сестры, Талрис поморщился. Кхуздул. Жуткий язык. Самый жуткий из всех, что пришлось выучить. Раньше бессмертному казалось, что страшнее черного наречья ничего существовать не может: Саурон как-то не слишком задумывался о красоте создаваемого языка. Однако принявшись учить Ангертас, Талрис с неудовольствием признал, что готов скорее зашить себе рот, нежели говорить грубым и каким-то рычащим языком гномов.
«Ты совершенно предсказуем, да. Но твой старый друг кажется мне ужасным и недальновидным изувером с замашками Эру. Саурон жив, не сюрприз. Мы ведь уже обсуждали это. Если хочешь, отправляйся на юг и полюбуйся на Ородруин. Старый пердун продолжает коптить в небо. Однако не советую, ибо не только мы интересуемся личной жизнью Майрона. Гэндальф не прост. Или, как минимум, не глуп. Ввязываться ни во что не стоит, потому что если и будет перепалка между силами высшими, мы должны ее избежать. Знаешь ведь, Саурон далеко не дурак. А у нас нет ни армии, ни хороших союзников с армией. Пока мы сами по себе. Не так ли?».
На необычном вопросе записка заканчивалась. Свернув ее, Талрис засунул пергаментный кусок в карман плаща. Оправив его, огляделся и пошел назад к лошади. Обдумывая слова Ниар, он пытался угадать, когда старшая Миас успела погостить в старой крепости. Определенно точно, после ее визита Саурон был осведомлен и о том, что все трое Миас были в Средиземье, и о том, что они к нему относятся недружелюбно. Для полного счастья в Дол Гулдур нужно было приехать Анаэль и высказать свое «фу» в адрес этого Майа. Чего доброго, Саурон бы свернул все свои духовные пожитки и отправился бы странствовать на восток. Одной проблемой стало бы меньше.
Ниар не боялась Саурона. Талрис знал об этом, помнил то яростное выражение лица, исказившее образ старшей Миас в момент, когда ей сообщили о смерти Майа. Ниар радовалась скорбной новости, смеялась над поверженным союзником. Но при этом опасалась его духа, памятуя о мощи, которой Майрон обладал. С колечком он был способен на многое. Но колечка не было. Была лишь скрытая сила, которую Саурон копил для возвращения в Средиземье. Но ведь и у него не было армии. На что мог надеяться Владыка Мордора?
Талрис нахмурился. Ответы были очевидными, и оттого – страшными. Помощников у Майрона всегда хватало. Найди он кольцо, мир бы тотчас изменился. Спрашивается, что мешает действовать на опережение? Собрать собственную армию и силой взять вещи, необходимые для возвращения отца. Не проблема, тоже вариант. Однако и тут Ниар рассуждала правильно. Любые действия широкомасштабного плана были бы тотчас замечены теми, кто гордо называет себя защитниками Средиземья. И разразилась бы война, на этот раз не между Сауроном и всем Энноратом, но между детьми Мелькора и всем народом Средиземья. Учитывая ту огромную силу, которой обладали Миас, сомневаться в победе было глупо. Однако Талрис помнил об участи отца. Встань Средиземье на колени перед новыми правителями, на помощь Эннорату сразу бы прискакали бравые Валар. Да, Мелькор создал Миас как оружие против Айнур. Но даже втроем они вряд ли бы могли долго противостоять всем детям Эру одновременно. Тут нужна была помощь отца, мудрый совет, грамотный подход к войне. И его хитрость. А значит армия и война хоть и вариант, но плохой. Могущество Миас всегда строилось на таинственности и невидимости. Отказываться от преимущества столь выгодного просто безрассудно.
А значит, нужно было ждать. Саурон действовал, пусть и тайно, пусть и в тени. У него явно были власть имеющие соратники. Его тихая партизанская война могла отвлечь взоры сильных, позволяя действовать тем, кто умнее. Но этот вариант был рискованным. Хотя бы потому, что Саурон никогда не выступал вперед без крепкого тыла.
В целом, пищи для ума хватало с лихвой. Хмурясь, Талрис запрыгнул на своего шайра. Добрый конь, точно каменный монумент, хладнокровно стоял посреди Лихолесья. Заслышав от хозяина короткий приказ в виде щелканья пальцев, гигантский скакун двинулся прочь от Дол Гулдура.
Наверное, все было не так уж и плохо. Талрис решил остановить свои рассуждения на этой мысли, заприметив в лесу тоненький ручеек. Погода была хорошей, впереди маячила беседа с сестрами, да и вообще, нужно было съездить в какой-нибудь ближайший город, дабы купить вяленого мяса.
