«Кукловоды, — подумала Анаэль, вспоминая слова старшей сестры. — Мы мастера над тайнами. Как во времена отца нашего, так и во времена его преемника, мы лишь тени, что пляшут на стене. Шепоток тут, шепоток там, и вот уже выстроенный Барад-Дур стройным и черным мечом возносится к небесам, как памятник силам былым. Мы носим маски, и будем носить их, пока не настанет время. А пока останемся призраками, играющими в детские игры».

Ниар была искусным манипулятором. В каком-то смысле она была гением обманов и интриг. Отец часто повторял своим детям, пока они росли, что каждый из них, из Миас, обладает определенным даром. И если Талрис был сильным волшебником, а сама Анаэль нашла себя в искусстве врачевания, то Ниар, без всяких сомнений, открыла в себе наичуднейший дар убеждения. Кого и что угодно она могла заставить поверить в нужные ей вещи. И так было всегда. Без магии, без силы, лишь словом своим и логикой она могла заставить сильнейших мира сего повиноваться собственной воле. Хотите сражение? Хорошо, будет сражение. Хотите мира? Будет мир. Одно огорчало Анаэль. Любя сестру душой и сердцем, она боялась того холода, который правил разумом Ниар. Иногда могло показаться, что она добра и тепла к окружающим. Иногда – что жестока и бессердечна. Резкая смена настроения старшей Миас обычно обуславливалась единственным условием: необходимостью быть тем, кем нужно тогда, когда нужно. Такой хладнокровный расчет, способствующий эмоциональному контролю, зачастую Анаэль ставил в тупик. Потому что не всегда можно было понять, что чувствует сестренка и насколько правдивы ее слова.

Анаэль опустила взгляд. Кончики губ эльфийки поползли вниз. Воспоминания о гибели Саурона не давали бессмертной покоя. И не столько смерть этого соратника отца заставляла Анаэль вновь и вновь мыслями возвращаться в прошлое, сколько те странные вещи, что творились в Барад-Дуре незадолго до знаменательного события. Ведь, по сути, именно Миас стали зачинщиками той страшной войны. Как источник великой силы, старой мудрости и заветов Мелькора, они очень часто давали советы Саурону. В черных уголках крепости, под низкими тучами Мордора. Как наместники Моргота. Как само дыхание преисподней. Шептуны…

Эльфийка вздрогнула. Плохие мысли, глупые, никчемные, бесполезные. Подняв руку, бессмертная оглядела тонкую белую ладонь, аккуратное запястье, нежную кожу. Порой Анаэль сама с трудом признавала в себе… кого? Представителя тайной силы, что шлифовала историю Эннората? Или убийцу, которым младшая Миас, без споров, являлась? Пожалуй, и то, и другое.

В оправдание свое Анаэль всегда повторяла про себя слова старшего брата: никто не выбирает, кем родиться, когда и как. Миас не были виновны в том, что были теми, кем были. Такова была их судьба. Их предназначение, если хотите. Слабое утешение для бессмертной души, но лучше хоть какое-то, чем никакое.

Встряхнув головой, Анаэль приказала себе сосредоточиться на настоящем моменте. У эльфийки всегда это выходило лучше прочих вещей. Кропотливая, прилежная, она не могла соперничать с братом и сестрой в талантах, зато с лихвой могла обогнать их в терпеливости и ответственности. Улыбнувшись своим мыслям, Анаэль вновь вспомнила слова Ниар. Голос последней эхом разнесся в сознании.

«Познай себя. Тогда и только тогда ты сможешь понять, как действовать следует, а как – нет».

Мудрый завет великого воина, пусть никем и не почитаемого. Ниар нравилось быть невидимкой, хоть у сестры и не всегда получалось стоять в стороне от важных событий. Анаэль такой скромностью похвастать не могла. Она из кожи вон лезла, чтобы себя хоть как-то проявить. Тщетно. Но, дела давно минувших столетий. А на повестке дня – Азог.

Бледный орк, за которым Анаэль наблюдала уже минут пять, нервно вышагивал из стороны в сторону, ругаясь на черном наречье и плюясь на своих подчиненных. Высокий, сильный, он рвал и метал, как белая гроза в самом сердце ужасной бури. Жестокий и кровожадный, как и все орки, Азог забавлял Анаэль. Так много злобы в столь маленьком и смертном создании. Возможно, ненависти орка было какое-то оправдание, но Анаэль с трудом верила, что такому сильному проявлению нетерпимости вообще могло быть объяснение. Торина Дубощита эльфийка ни разу не видела (не приходилось даже мельком), но с великим сомнением бессмертная оценивала важность последнего. Что такого то гном мог сделать орку? Отрубленная рука это аргумент для мести. Но отрубленная голова деда это еще более веский аргумент для лишения конечностей своего врага. Впрочем, не суть.

Важен был лишь конечный результат. Анаэль любила войну. Погромы, пожары, убийства – да, они эльфийку приводили в состояние глубочайшей прострации. Но во время войн, именно во времена смуты и горя, она могла увидеть в Ниар и Талрисе не кого-то, но своих самых близких родственников. По иронии судьбы эти двое только после сражений позволяли чувствам возобладать над разумом. А семья… Чего стоила семья для Анаэль? Мира? Да. И не только мира. Вообще всего сущего.

А значит, проблемы Азога и Торина Дубощита были маловажными. Цена их жизней равнялась теплым улыбкам и разговорам по ночам. Открытым сердцам и – иногда – объятиям. Во всяком случае, для Анаэль война была именно ключом к темным и потайным закоулкам душ брата и сестры. Опустив взгляд, бессмертная сглотнула.

Иногда ей было одиноко. Не имея дома, не имея любимого, Анаэль только и знала, что смерть да сражения, пусть и издали. Но те секунды тепла, что приносила в жизнь бессмертной война…

Всемогущие боги, секунды те были бесценны.

♦♦♦♦♦

Всемогущие боги, секунды те были бесценны. Редкие и скоротечные моменты триумфа, которые Талрис воспринимал как личные победы над собственными слабостями. Зависть съедала изнутри и вынуждала порой совершать подлые вещи. Но убежать от нее Миас был не в силах. Точно бездумная карикатура на Ниар, всю свою жизнь он пытался вырваться из тени старшей сестры. Каждая ее удача воспринималась Талрисом как собственное упущение. Вначале он просто пытался стать похожим на старшую Миас. Потом же…

Талрис открыл глаза. Осматриваясь вокруг, он медлил. В голове неспешной речкой текли воспоминания. Мелькающие перед мысленным взором эфемерными видениями, они неопределенной силой давили на сознание. Гнетущее ощущение постоянной спешки и быстро уходящего времени сжимали сердце Талриса в тисках. Вздрогнув, Миас опустил меч. Здесь это оружие было бесполезным. Следовательно, ненужным.

Присев на корточки, чародей дотронулся рукой до земли. Холодная, она скрывала в себе спящий огонь. И, хоть Дол Гулдур казался заброшенным, в нем обитала сила. Темная, страшная, древняя. Талрис улыбнулся. Саурон, скрытный мерзавец. Анаэль в своих догадках оказалась права. А Ниар впервые прошляпила важную составляющую жизни.

Подняв взгляд к крепости, бессмертный оглядел ее серые стены, безжизненные и глухие. Каменной завесой они отгораживались от всего сущего, пряча за собой черные помыслы последнего Темного Властелина Средиземья. Овитые темным плющом, преграды из монолитных каменных глыб с высокомерием смотрели в лица неожиданным гостям, которые по незнанию или по глупости оказывались рядом.

Отряхнув руки от земли, Талрис поднялся на ноги. Угрозы для себя он не ощущал: Саурон не мог почувствовать существ, чьи силы превосходили его собственные. И, однако, факт его призрачного обитания здесь, в Дол Гулдуре, казался Миас достойным внимания. Хотя бы потому, что Владыка Мордора вел какую-то свою неспешную и темную игру, правила которой были всем трем наследникам Мелькора неизвестны. А учитывая тот небольшой конфликт, что произошел между детьми Мелькора и Сауроном перед битвой у Лугбурза, вряд ли можно было ожидать от встречи с Артано радостного воссоединения давних союзников.

Знал ли Майа о том, что его поражение от рук Исилдура носило не совсем честный характер? Пожалуй, да. Наверняка слышал тихий и нежный шепот магии, слова которой на валарине произносил Талрис перед тем грандиозным ударом сломанного меча, что отнял у Саурона тело и власть. И, пожалуй, Артано не был рад последнему сюрпризу, что преподнесли ему дети Мелькора во время сражения. С одной стороны, Саурон сам был виноват во всех бедах, что обрушились на него. Возжелав титула, которого не был достоин, этот Майа поставил точку на тех добрых отношениях, что связывали его и трех Миас. Ниар пыталась образумить Саурона. Последний, однако, был непреклонен в своих решениях. Досадные факты прошлого.