После молчаливого ужина все начали укладываться спать, стараясь занять место поближе к костру. Бильбо, всматриваясь в угрюмые лица компаньонов, отчаянно пытался согреться. Решивший первым взять вахту у то и дело затухавшего очага, уселся рядом с покатым валуном. Успокаивая себя мыслями о Мории, полурослик зачарованно смотрел на пляшущие языки огня. Шумный лагерь вскоре притих – басовитые голоса эреборцев сменил тихий напев бурана, изредка прерываемый щелчками догорающих поленьев. Крупные снежные хлопья ложились поверх гномьих накидок. Белая перина стремительно росла, погружая дремлющих храбрецов в холодные объятия.
«Осталось совсем немного, — подбадривал себя Бильбо, придвинув ножки вплотную к костру. Негромко чихнув, полурослик рукой потянулся к своему мечу. Приятная прохлада клинка успокоила мятежную душу мистера Бэггинса. — Нужно перетерпеть, набраться смелости и идти дальше. Что мы, зря, что ли, столько шагали? Если не Эребор, то, хотя бы Мория. Вновь встретимся с бледным орком и покажем ему крепость гномьей стали. По самые гланды покажем!».
Перевернувшись, Бильбо плечом уперся в серый камень. Пару раз моргнув, принялся оглядывать незатейливый кусок скалы, силясь перебороть скуку и назойливые мысли о тепле. Внимательный взгляд полурослика скользил по изъеденному ливнями валуну. Испещренный крохотными дырочками и царапинками, он казался чересчур круглым и чересчур правильным. Не было на импровизированной подушке Бильбо ни мха, ни лишайника, ни вьюнов. Мистер Бэггинс, покрутив носом, протянул руку к валуну, смахивая с него налипший снег. Тонкий слой инея с подветренной стороны легко осыпался наземь, оставляя после себя свободно различимые серебряные бороздки незатейливого узора.
— Что за?... — чуть ли не задыхаясь от волнения, Бильбо принялся обеими руками ощупывать камень. Глотая ужас, полурослик плотно сжал губы, удерживая в себе громкий крик. Снежный рисунок на валуне оказался мистеру Бэггинсу знаком. Он уже видел его однажды, казалось бы, в прошлой жизни. Только тогда простой геометрический рисунок предстал перед глазами хоббита искусной гравировкой на наконечнике кем-то потерянной стрелы. Три кругляшка, сплетенные вместе серпантинами тонких линий.
«Это не может оказаться банальным совпадением, — мысль-вспышка озарила разум мистера Бэггинса. Беспокойство о холоде, голоде и постоянном насморке отошло прочь. Облизав губы, Бильбо взвился на ноги. Оглядывая округу, щурился, пытаясь разглядеть за пеленой бурана хоть что-нибудь. — Слишком уж много их уже было. Что это за знак? Кому он принадлежит? Другу? Врагу? Невидимому соглядатаю?».
На мистера Бэггинса мгновенно накатила хандра. Ощущая, как начинают дрожать ноги, смелый полурослик пожалел, что рядом не оказалось Гэндальфа. Волшебник сумел бы объяснить, успокоить и дать мудрый совет. Но приходилось обходиться собственными силами. Шмыгнув носом, Бильбо вновь обратил свой взор к непроглядной черноте зимнего леса.
Казалось, из-под снежного балдахина сама ночь глядела на смельчака. И взгляд ее был отнюдь не добрым.
Комментарий к Глава 11.1: Чертоги Казад-Дума Планы меняются. Придется выкладывать по одному кусочку, пока есть доступ к компьютеру.
====== Глава 11.2: Чертоги Казад-Дума ======
♦♦♦♦♦
Казалось, из-под снежного балдахина сама ночь глядела на храбреца. И взгляд ее был недобрым. Больг, чуть поежившись, вообразил себе, как вьюга заметает пустоши окрест Мордора. Каменные плато, по-видимому, становились настоящими ледяными узилищами в особенно суровые зимние дни. Снег никогда долго не лежал на мертвой почве черной страны, но если пурга пробиралась за плотную стену гор к Айзенмуту, можно было смело утверждать, что несколько дней подряд лютый мороз будет царствовать над Горгоротом. Ни толстый наст пепла, ни тонкие лавовые ручейки не могли спасти от холодного дыхания стихии – страна, которую все привыкли видеть в темном наряде, облачалась в сине-белую шубу. Когда же снег сходил, и зима под натиском горячих ветров сдавала позиции, голые равнины проступали к сумрачному свету, выставляя на обозрение миру пожатую жатву: трупы окоченевших орков, варгов и троллей распускались черными бутонами под красным светом Амон Амарта. Такой была весна в Мордоре.
Однако усиливающийся буран теперь не пугал Больга. Заглядывая себе за спину, остроухий всматривался в бешеную пляску снежных мотыльков с кипящим в крови волнением. Бывший в Мории не так давно, он теперь с удивлением оглядывал преображенные магией врата. Распахнутые настежь, каменные двери не колебались под дюжим танцем метелицы. Упрямо сдерживающие натиск ураганного ветра, они испускали едва заметное голубое свечение. Ровный геометрический вальс рисунка, выбитого на монолитном камне гигантских ставней, искрил отблесками пылающих жаром факелов. Ожившая Мория впервые за много столетий приветствовала гостей.
— Не робейте, — шепотом обратился Талрис к своим компаньонам. Больг, заслышав певучий голос чародея, задрожал. — Сейчас мы дома. Никто вас не тронет, ручаюсь.
Стоящий по правую руку от Больга оборотень возмущенно заворчал, но по велению мага таки ступил вперед. Талрис же, удовлетворенно кивнув, развернулся на каблуках и неспешным шагом зашагал вдоль по широкому коридору. Авари, робея, глянул в спину Беорну. Помявшись на месте, неловко зашагал следом.
Новое тело преподносило Больгу множество приятных сюрпризов. Всю прежнюю жизнь мыслящий ограниченными рамками орочьей души, теперь он с удовольствием погружался в совершенно безвестные ранее ощущения. Так, непривыкший чувствовать красоту, вновь рожденный Кинн-Лаи без преувеличения ошеломленно оглядывал хорошо знакомые стены Казад-Дума. Внимательный взгляд цеплялся за каждую мелочь в монументальной архитектуре гномов: дети Аулэ, существа трудолюбивые и кропотливые, тяготели к минимализму. Прямые линии сплетались в единый узор, подчиняясь строгой математической дотошности маленьких художников. Многоярусные абаки высоченных колонн, когда-то отшлифованные гениальными умельцами, искрили хитроумным орнаментом. Пол, гладкий и блестящий, как стекло, отражал в себе волшебное сияние высокого потолка.
«Здесь ничего не изменилось, — подумал Больг, рассматривая узоры камня у себя под ногами. — Все осталось так, как было. Чародеи Белерианда принесли с собой только магию и свет. Древнее искусство гномов было перед моими глазами и прежде. Однако отчего же мне не приходило в голову насладиться фееричной красотой Казад-Дума? Почему раньше глаза мои были застланы пеленой? Ведь прелестное наследие подгорных жителей не может не завораживать. Застывшие в каменной плоти акварели ушедших лет, почему раньше вы не волновали моего сердца?»
Больг не нуждался в ответе. Сжав руки в кулаки, он чуть приподнял подбородок, загоняя в себя крик безумца посреди пустыни настоящего. Благодаря чужой воле возобладавший зрением, умом и памятью предков, некогда бывший сыном кровожадного племени, он теперь с болью, ужасом и презрением припоминал деньки былой славы. Кошмары прошлого будоражили ослабший рассудок, но остроухий держался за свет в своем сознании крепко. Давший себе клятву найти Ниар и отблагодарить ее, Больг не желал забывать о содеянных грехах. Восставшие из тлена голоса в голове твердили, что не бывает ничего исключительно хорошего или исключительно плохого. Жизнь – борьба интересов и убеждений, в которой нет правых и неправых. Зато есть обманутые. И есть те, кто их обманул.
Моргнув, Больг вслушался в ровное эхо шагов, расходящееся по просторному залу туманным шепотом. Посмотрев искоса на Талриса, перевел взгляд вперед. От зрелища, представшего его неискушенному взору, перехватило дыхание: там, где колонны зала перерастали в ордерную аркаду и широкий проход превращался в исполинских размеров аллею, ширилась необозримая толпа орков. Выстроенные в идеальные шеренги, молчаливые и как никогда серьезные, они глядели в сторону новоприбывших гостей. Жадные, жестокие глазки чернокровых блестели от страха и презрения. Перекошенные лица бывших собратьев напугали Больга. С ужасом созерцающий безбрежный океан морийской армии, воин Кинн-Лаи убеждал себя не трусить. Глядя в кривое зеркало, созерцая свой прошлый образ жизни, Больг все больше погружался в меланхолию и все сильнее желал возродить в чернокровых собратьях зов эльфийской крови. Его народ, переживший множество страданий и мучений, заслуживал даже большей награды.
