По эту сторону Средиземного моря о событиях в Африке говорили все меньше. Находились другие заботы. Велись яростные споры об очередном научном проекте: научно-исследовательские центры на полном серьезе обсуждали возможность создания полностью искусственного многоклеточного организма, состоящего из – поначалу – хотя бы пяти полностью искусственных клеток, состоящих, помимо прочего, из искусственных белков. Бюджет у этой затеи уже оценивался в четырнадцать миллиардов, и чем выше поднималась его планка, тем жарче становились споры – о целесообразности, о перспективности, о научной значимости, и так далее. В Брюсселе в очередной раз собирались проводить реформу управляющих органов – оптимизация управления Лиги должна была привести к значительной экономии средств. Берт же прикидывал, какие суммы, помимо сэкономленных, пойдут на пособия по безработице и трудоустройству уволенных чиновников. Куда менее громогласно, но – повсеместно, неторопливо, спокойно, дотошно обсуждали будущее общеевропейской армии – она тоже нуждалась в реформе, причем об этом говорили не высшие офицеры, а политические лидеры Европы. Проходила выставка военпрома, собравшая рекордное количество посетителей за последние восемьдесят лет. Берт ради любопытства поинтересовался списком почетных гостей, и у него как-то враз и однозначно сложилось впечатление, что на этой выставке побывали все, кто имел хоть какой-то вес в любой из Лиг. Он смотрел и заключительную пресс-конференцию, на которой, с учетом профиля выставки, было сказано много слов, но сообщено совсем мало фактов, только относительные обороты: заключено сделок больше, чем в предыдущие годы – и сиди ломай голову, упустили ли выступающие маленькое, но очень существенное уточнение «вместе взятые», или год действительно был всего лишь лучшим в ряду себе подобных; были продемонстрированы выдающиеся достижения научно-технического прогресса – и слушателю предоставляется отличная возможность думать и гадать, насколько успешны практические применения этих достижений, и как просто ими воспользоваться частным армиям, к примеру. Проводился очередной экологический конгресс, и как-то враз все медийные платформы говорили только о нем: о качестве воздуха и воды, об изменени биосферы, об исчезновении еще одной дюжины видов животных и птиц, о глобальном потеплении, сокращении ледников еще на несколько тысяч кубических километров, и так далее. Словно чтобы подыграть озабоченным интонациям экспертов и публицистов на этом конгрессе, наводнения случились в нескольких областях Европы, в Испании выпало десять сантиметров снега, в Индийском океане случились сразу два землетрясения, в результате – цунами под восемнадцать метров, и эти события как-то враз вытеснили информацию о визитах самых разных государственных деятелей в Европу, и европейских политиков – в другие страны.
А любопытное случалось. Египетский президент обратился за финансовой помощью к европейской Лиге, а не к собратьям на континенте. С этой целью он прибыл с полуофициальным визитом, был почетным гостем все на той же военпромовской выставке, выступал с лекциями и выступлениями в университетах. Горрен замечал сварливо:
– Ох и подфартило какому-то прощелыге – такие гастроли этой звезде устроить. Просто ради любопытства, ради бескорыстного любопытства и любви к искусству узнать бы, сколько этот хмырь отстегнул, чтобы ему такое турне обеспечили…
Едва ли в их власти было узнать ответ на эти вопросы. Но Берт поинтересовался у Иво; тот обещал полюбопытствовать у приятеля, который знал приятеля, а тот был знаком с типом, отвечавшим за безопасность в одном из клубов, где египетский президент на целых две недели становился почетным гостем. Как ни странно, даже Ингер Стов озадачилась этим же вопросом; правда, перед тем, как милостиво кивнуть и пообещать «поспрашивать», она долго сверлила Берта – он даже начал мысленно просить прощения у всех, кого обидел, задел и с кем обошелся несправедливо, чтобы отдать Всевышнему хотя бы чуточку очищенную душу. Что Иво Ленартс, что Ингер сошлись в одном: для египетского президента это был вопрос престижа, но и для принимающей стороны тоже, поэтому они сходились на минимальных расценках для гостя такого уровня. Но Берт любопытствовал дальше, и даже Горрен озадачивал «свои источники» – не обязательно из любопытства, но и чтобы самому разнюхать еще и этот путь. И в конце концов он торжествующе сказал:
– Продешевил антрепренер! Можно было смело просить полтора миллиона.
Берт согласно закивал; но интересным было другое: с кем президент обедал, на каких ужинах бывал, в какие национальные правительства был зван, в каких секторах Лиги оказывался гостем, и так далее. И еще интересней было, как именно его визит преподносился в Египте – а об этом можно было узнать только из египетских СМИ. И они вдвоем с Горреном слушали, читали, смотрели, сопоставляли, переглядывались, двусмысленно хмыкали и снова рылись в безднах информации.
Сам по себе этот визит не значил ничего: ну приехал, ну там выступил, с тем поужинал, на тот спектакль сходил, на том фестивале отметился. От Каира в любом случае ближе до Рима, чем до Претории, эти связи так просто не разорвать. Но когда президент Египта начинает говорить о несколько нездоровом политическом климате в родной части света и чуть ли не демонстративно обращается за помощью в решении гуманитарного кризиса на юге страны не к африканской Лиге, а к гуманитарным фондам Европы, это заставляет задуматься. При этом президент проводит неделю за неделей в Европе, появляется везде, не скрываясь, дает бесконечные интервью – и все это остается без последствий. Берт снова и снова изучал египетские каналы: они послушно освещали этот визит, и риторика у них была благожелательной. Даже фразы президента о необходимости более близкого сотрудничества с европейскими нациями не купировались. Подозрительно помалкивали и общелигейские платформы – словно не могли определиться, как расценивать эту дерзость. Возможно, просто еще не получили инструкций, может, предпочитали не связываться. А тем временем пресс-служба в Брюсселе уже объявила о подготовке еще двух государственных визитов глав североафриканских государств. И информационные каналы в этих странах вещали о предстоящих поездках вполне благожелательно.
Куда интереснее было узнать, что делают главные актеры на африканской политической сцене. Или главные артисты в этом шапито – Горрен Даг предпочитал именно эту формулировку. Две вещи были установлены им и Бертом, а последним – не без невольной помощи знакомых из самых различных секторов лиги, вполне определенно: все ключевые фигуры оттуда, будь то из Йоханнесбурга, Претории, национальных столиц, появлялись в Европе, причем делали это регулярно и предпочитали не афишировать свое в ней пребывание; и второе – результатов особых не было. Не то чтобы Берт имел возможность связываться с людьми, способными дать более-менее достоверный ответ, не то чтобы он мог сделать определенные выводы из того, что позволяли себе СМИ, но по косвенным признакам выходило, что поезд все еще стоит у платформы, словно диспетчеры не могут решиться, куда именно его отправлять: на все четыре стороны, в депо или в утиль.
Тем интереснее было разнюхивать, что именно делали и зачем прилетали в Европу Лиоско, Дейкстра и даже Дюмушель. Насчет последнего Горрен говорил с придыханием:
– Для этого скунса обеспечить пару циклов выступлений, протолкнуть его в пару клубов, получить за это комиссию, и можно считать себя обеспеченным до конца жизни.
– И кому он там нужен? – нудным голосом вопрошал Берт.
– Никому, – охотно признавал Горрен. – Но общественность испытывает непреходящую нужду в двусмысленных цитатах, а Дюмушель с его-то опытом, с его-то прошлым этого добра поставит на двадцать сенатов. Видишь ли, мой прагматичный Берт, ходовым товаром на рынке является даже не изворотливость, как в случае с… давай-ка мы возьмем в качестве примера типа, который считает себя одним из самых изворотливых в нынешнем президиуме. Я имею в виду Симайди Танья как типичного представителя этой когорты. Он считает себя одним из самых ловких, пронырливых, предусмотрительных и так далее. Это талант, не спорю. Это, соглашусь, ходовой товар, который лицо заинтересованное может потреблять достаточно долго. Но только слишком долго его продававать едва ли возможно. Рано или поздно наступит пресыщение. Или коммерсант состарится, утратит былую проворность. Или конъюнктура изменится непоправимым образом. И все. О былых успехах только и останется, что мечтать. Но если некоторые типы обладают возможностью создавать новые виртуальные товары, то можно смело говорить о бесконечно долгой карьере. Дюмушель все еще способен удивлять.
