И Берт Франк привычно развлекал себя мечтами о будущем заслуженном отдыхе, возможно, синекуре если не в «Астерре», то в ее конкуренте, когда ехал в метро на работу. Принцип дипмиссии – экология прежде всего, а значит, общественный транспорт, никаких личных автомобилей, принадлежащих одному человеку и/или семье; допускается совместное владение и эксплуатация автомобиля, но даже на это смотрели неодобрительно. Расточительство. А это не самым лучшим образом смотрелось в личном деле и соответственно сказывалось на карьерном росте. Хотя Берт охотно порасточительствовал бы: в битком набитом пассажирами вагоне он особенно сильно хотел быть консультантом «Астерры», которому в пользование предоставлен целый автомобиль с водителем. А пока – утренняя давка, почти знакомые лица, угрюмость, нависшая над головами, взгляды, которые как один смотрят куда угодно, но не на соседа, и возможность еще разок прикинуть, как бы половчее перекинуть средства из одного фонда в другой.
Что от него ушла жена, Берт вспомнил, когда с ним не поздоровался Тудор Стан. По невнятным слухам, в былое время, когда они были молоды, Стан тоже ухаживал за Альбой Рунер, в замужестве Франк. Теперь же он даже не делал вид, что не заметил Берта. Просто не поздоровался, но глядел при этом внимательно и знающе ухмылялся. Тогда же Берт заметил, что на него смотрят все – кто открыто, как Стан, кто косится из-за плеча, пытаясь скрыть наглый любопытный взгляд; иными словами, скромная персона Берта Франка оказалась интересной всем, кто встречался ему на пути.
Тогда же настроение Берта сменилось. С легкомысленного, жизнерадостного, самодовольного на тусклое, настороженное, подозрительное. Берт шел к своему кабинету, сжимая папку-портфель куда сильнее, чем хотел бы, заставляя себя идти неторопливо, улыбаться сдержанно, но не холодно, подумал было задержаться у пары столов, чтобы обменяться приветствиями и шутками, но решил, что для этого еще будет время. И, пожалуй, на его пути не встретилось человека, который готов был бы поддержать эту игру.
Берт вошел в свой кабинет, бросил папку на стол, сухо бросил: «Полупрозрачные стены». Ему показалось, что нейролучи разрезали его череп, хотя он знал наверняка, что это иллюзия. Доказано ведь было неоднократно, что они безвредны с физиологической точки зрения. Берт Франк не только самолично обнаружил несколько патентов, обеспечивших прорыв в разработке именно этого класса искусственного интеллекта, но и – чего греха таить – несколько сомнительным с точки зрения легальной образом поспособствовал окончательной шлифовке отчетов по этим самым нейролучам, чтобы избежать неудач. Ни для кого ведь не секрет, что содержимое важно, но куда важней упаковка, в которую оно помещается, а также способ презентации, и влиятельные чины именно на последнее обращают внимание. У Берта был нюх на такие вещи, и на оптимальные способы подкупа тоже, что он и подтвердил этой разработкой. Но самодовольство самодовольством, а сидеть за полностью прозрачными стенами он не хотел. Нейролуч просканировал деятельность мозга, предположил желаемую степень прозрачности, установил ее, подождал три секунды, проверяя реакцию человека, на которого был настроен, и скорректировал. Берт остался доволен, а с ним и ИИ.
Альба Франк связалась с ним за две минуты до начала рабочего дня.
– Как твой первый день в цивилизации? – сухо спросила она.
– Второй, милая, – вежливо улыбнулся Берт, недоумевая. Он не совсем понимал, как ему следует вести себя с женой – почти бывшей. Которая, впрочем, держалась привычно отчужденно. То есть ничего не изменилось. Кроме знания, что она твердо настроена на развод.
Альба вежливо подняла брови.
– Ты относишь четыре вечерних часа ко дню, а аэропорт к цивилизации? – осведомилась она. Берт хмыкнул, покачал головой. Странно, но он уже скучал по Альбе. Она тоже помолчала немного. Затем сказала: – Отец недоволен разводом. Как ты понимаешь, он доволен, что я развожусь с тобой, но факт развода вызывает его неодобрение. – Она опустила глаза и сразу же подняла их на Берта, который заставлял себя улыбаться, не зная, как реагировать – скандалить, требовать объяснений, цедить со снисходительным презрением, чтобы она оставила его в покое, поунижаться немного в тщетной надежде, что она передумает. Альба продолжила: – Подозреваю, что мое решение… – она замолчала и все-таки поправила себя: – Мое действие может возыметь для тебя несколько неожиданные последствия. Мне очень жаль. В качестве жеста доброй воли я могу поговорить с приятелями. Возможно, они смогут как-то тебе поспособствовать. Все-таки компенсация, – пожала она плечами. – Хм, добавила она, поглядев очевидно на часы, – начался твой рабочий день. Дай знать о своем решении.
– Подожди! – выкрикнул Берт и подался вперед. Альба смотрела на него, застыв, храня на лице привычную невозмутимую мину. Как будто только что не пыталась подкупить его из-за этой несуразицы с разводом, а обсуждала планы на вечер пятницы. Берт смешался. Облизал зачем-то губы, посмотрел на стену, словно на ней должны были проступить слова вопроса. – Подожди. Из-за чего все это?
Альба подняла брови, по ее лицу скользнула тень чего-то неопределяемого. Возможно, вечером Берт, еще раз перебрав в памяти воспоминания дня, сможет обозначить это выражение как саркастичное, злорадное, что ли. Пока же Берту было плевать, и даже на то, что он ставил себя в глупое положение.
– Я сыта по горло нашим браком, – вежливо улыбнувшись, терпеливо ответила Альба. – Но я не имею ничего против тебя.
Берт нервно засмеялся. Вот так просто. Уложила его на лопатки, так просто.
– Начался твой рабочий день, – напомнила Альба и отключилась.
С одной стороны, конечно, замечательно, что дражайшая Альба, принципиальная, щепетильная до синих пятен перед глазами, педантичная и фригидная до жути, предупредила Берта. С другой, раз Альба сочла необходимым предупредить его, ситуация складывается очень и очень сложная по той простой причине, что старший Рунер наверняка связался со всеми, до кого только мог дотянуться, и поставил их в известность, что связь Берта Франка с ним, его кланом, если быть точней, а также покровительство и прочая вынужденная поддержка есть дело прошлого, и посему его можно с чистой совестью выставить из всех хлебных мест на скудные пажити.
У Берта было еще немного времени, чтобы обдумать и свои перспективы, и прикинуть линию поведения; когда предстояло идти на совещание к Иво Ленартсу, он был обычным собой, улыбался многозначительно, если была возможность, простовато шутил – на изящные остроты у него не хватало ни воображения, ни настроения, а когда собеседник смеялся, Берт вслушивался: искренне ли, без злорадства; смотрит ли собеседник с необычным любопытством или все-таки ведет себя как обычно? Вроде бы до его личной жизни мало кому было дело, так, обычное праздное любопытство.
Разве только Стан встретил его очень неприятным взглядом. Казалось бы, что им делить, кроме Альбы – возможно, в прошлом перед ним и мог брезжить слабенький шанс, и то Берт не был уверен, что его жена когда угодно обратила бы на него внимание. Точнее, не Альбы даже, а брака с дочкой Вилерма Румера. Да и то, что бы Стан себе ни думал, какие бы златые горы не рисовало его воображение, но этот альянс был бы хорош только поначалу, а потом все равно Берту приходилось горбатиться, рассчитывая только на себя. Стан – тот был из неплохой семьи, тоже со связями, его двоюродный брат уже давно мелькал во всех новостных сюжетах о Верховном совете Лиги. Не то чтобы Тудор Стан был доволен этим родством, скорее наоборот, сердился, когда их сравнивали, но и не упускал возможности ввернуть пару-тройку намеков, что его связи куда более значительны, чем его должность в Секторе предполагает. Самовлюбленный павиан, одним словом. Но этот павиан был в курсе всех сплетен как раз в том круге, в котором Берт оказался в силу брака с Альбой Рунер. И этот павиан сидел развалясь, неторопливо жевал жвачку, а когда Берт Франк вошел в зал, Стан стал жевать медленней и значительней, неотрывно следил за тем, как Берт Франк обходил стол, здоровался с тем и тем, и весь его вид возопил: я знаю такое об этом хмыре, такое!
