Ноги стояли не как прежде на траве, а на чем-то рыхлом и влажном, как грязь, но едва Итачи ковырнул ногой, как в дзиори ему тут же забился песок.
— Итачи-сан, — с левой стороны донеся незнакомый молодой юношеский голос, голос сочувствующий, в нем неподдельно звучали нотки искренности, — сейчас вы должны будете сесть в лодку, поэтому, позвольте мы с Шисуи-саном вместе вас поддержим или поднимем? Не волнуйтесь, пожалуйста, я не сделаю вам больно или неудобно.
«Он же еще почти ребенок, ровесник Саске или младше его, знает ли он, что произошло, раз он так сочувствует мне? Мне, чудовищу, сумасшедшему, безумцу, убийце. А убийца ли я? Может, я не убийца, это был мой клан, я был его наследником, его главой после смерти отца, и я не обязан отвечать за то, что делаю со своими людьми для их же блага, как главы Скрытого Листа», — Итачи кивнул головой, морщась: глаза до сих пор ныли, облегчение никак не приходило. Это было почти невыносимо, было почти пыткой.
— Да, конечно.
Послышались шаги, Шисуи сказал: «Осторожнее», и Итачи почувствовал, что его подхватили под руки и под ноги, сзади какой-то крепкий голос со сталью в тембре громко и с пренебрежением усмехнулся:
— Тоже мне, принцесса. Я не буду с ним так возиться.
Итачи, сев на перекладину, замер в лодке, кое-как нащупав опору для рук и ног, рискуя при первом всплеске весел потерять равновесие и свалиться вниз в воду.
Раздался топот от прыжка на днище, лодка качнулась, и Итачи уже сейчас пришлось резко и порывисто втянуть в себя воздух, когда он едва ли не упал на бок, от неожиданного толчка не успев схватиться за борта судна.
— Осторожнее, пожалуйста, — заметил Шисуи, обращаясь к тому, кто только что прыгнул, не предупредив об этом. Судя по стуку его собственной обуви, он также уже только что сел на место, кинув:
— Держись крепче, Итачи.
Тот послушно и крепко взялся за борта лодки, ногами упираясь о какой-то выступ на днище. Раздался толчок, тело само собой безвольно качнулось, и тут же заплескалась вода, в которую окунулись две пары весел.
Прошло несколько минут, прежде чем движение выровнялось и перестало качать и подбрасывать туда-сюда, грозя сбить равновесие. Теперь раздавались только звуки мерно рассекающейся носом и веслами воды и ветра, такого же сильного, свежего как свобода, которую никогда не почувствуешь в полной мере.
Итачи отвернулся в сторону, превознемогая боль, открыл слипшиеся глаза, безлико смотря в никуда. Ему казалось, что темнота перед ним — огромное черное небо, перекликающееся с гладью темной воды, которая плескается под ним. Он подставлял свое обожженное лицо навстречу ветру, до сих пор от раздражения и боли слезящимися глазами всматриваясь куда-то вдаль. Итачи вдруг ощутил неожиданное умиротворение, спокойствие, что казалось, он теперь точно умер, и плывет по реке ада. Темнота, тишина со звуками природы — полная гармония, о которой мечтал Итачи, но нужна ли она сейчас? Возможно, ведь изможденному телу и духу надо отдохнуть.
Лодка шла осторожно и медленно, ничто не нарушало покоя Учихи Итачи, бывшего шиноби Скрытого Листа, ныне преступника класса S и калеки без зрения и с ожогами.
— Эй, ты куда гребешь? — послышался все тот же громкий мужской голос, незнакомый Итачи. Тот напрягся, продолжая чутко вслушиваться, но ничем не выдавая своего внимания.
— Мне надо на этот островок, — со смехом отозвался Шисуи. — Нужду справить. Надеюсь, вам не стоит объяснять, почему я не могу сделать это здесь?
Член АНБУ что-то недовольно буркнул, но, судя по всему, возражать не стал, видимо, не желая спрашивать, почему справить нужду нельзя здесь; они все снова затихли, а Итачи, продолжая еще с минуту вслушиваться в звуки вокруг, потерял интерес, удостоверился, что все в порядке, и снова начал впадать в прежнее гармоничное состояние, пытаясь успокоиться.
Удивительно, но даже будучи ослепленными его глаза смотрели так же пусто, как тогда, когда его вели по улице. Этот взгляд остался навсегда, вне зависимости от способности видеть.
Внезапно лодка сильно покачнулась, Итачи едва ли успел вцепиться руками в нее, чтобы не упасть. Послышались грохот, чье-то тяжелое дыхание и звуки борьбы. Ничего не понимая, Итачи продолжал чутко вслушиваться в происходящее, инстинктивно напрягаясь. Кто-то замычал в попытке кричать, и оставалось лишь неимоверно жалеть, что ничего нельзя будет сделать в случае опасности.
Наконец все стихло, только чье-то шипение и тяжелое дыхание доносилось до неимоверно напряженного слуха.
— Что такое, Шисуи? — осторожно, но твердо поинтересовался Итачи, затаив дыхание.
— Ничего особенного, просто я подумал, — голос Шисуи был напряжен, но то, что он уже беспечно и как будто даже весело подал его, мгновенно успокоило Итачи, — что нам будет лучше без попутчика, я решил оставить его на островке. От берега недалеко, думаю, в АНБУ учат плавать. Но нам все равно придется прибыть туда, куда мы следовали: на реке больше нет ни одного города, а заставлять тебя бродить в таком состоянии — уж лучше мы скроемся на месте от слежки. Итачи, тебе есть, что передать Конохе, пока я держу этого крепыша?
Действительно, судя по тому, как голос Шисуи то и дело прерывался тяжелым вздохом, держать члена АНБУ ему было не так-то и легко, но Итачи почувствовал себя куда более раскованно, и даже показалось, что стало легче дышать.
Немного помолчав, он сказал:
— Да, пожалуй, я передам Шимура-сама пару слов.
— Слышал? — усмехнулся Шисуи, и в его голосе послышались задорные нотки. — Так что внимательно слушай. Давай скорее, его не просто держать.
Итачи кивнул.
— Передайте Шимура-сама, что я с ним прощаюсь и надеюсь, что навсегда. Точнее, для него будет лучше навсегда. Я буду молчать, как мы и договаривались, но прошу и за цену моего молчания и зрения напомнить ему об обещании, которое он мне дал. К сожалению, Шимура-сама не держит свои обещания, поэтому предупредите его о следующем: предупредите, пожалуйста, что я очень надеюсь на его благоразумие и на то, что он подумает о моем брате как о своем ближнем. Как о своем самом ближнем. Я также хочу иметь гарантии, поэтому передайте, что я буду следить за ситуацией и за своим братом, и если я узнаю, что с ним что-то случится или он хоть как-то пострадает от ваших рук, у меня есть вещь, которая очень будет интересна союзникам Учиха, я знаю их поименно. Угроза войны в моих руках, а не в руках покойного клана Учиха. Поэтому, прошу, напомните Шимура-сама, что я не буду спускать глаз, пусть и не зрячих, с Саске, и если хоть волос упадет с его головы, хоть единый волос, я не буду думать дважды, я больше не подумаю о Конохе, отдавая в руки вашим врагам то, что для них очень интересно. Мне больше нечего сказать.
— Все запомнил? — Шисуи снова завозился. — Тогда немного отдохни.
Раздался глухой удар, лодка качнулась, что-то плеснуло, снова весла ударили о воду, только теперь быстрее, более энергично гребя вдаль от островка. Итачи, прислушиваясь к тому, что творится вокруг, и поворачивая в разные стороны голову, как будто пытался что-то разглядеть, спросил:
— Что такое?
— Я его оглушил одним из весел. Успокойся, он жив, мы теперь полностью в своих руках. Когда ты был без сознания, у тебя забрали оружие и отдали мне, я нашел среди него одну интересную вещь. Я хотел сначала выкинуть, но на этом кунае было его имя, и он, наверное, тебе дорог. Протяни руку.
Итачи слепо протянул руку вперед, но как оказалось, немного в сторону от того места, где сидел Шисуи, поэтому, не сдерживая грустной улыбки, тот вложил в протянутую ему ладонь кунай и до боли сжал пальцы друга со словами:
— Забирай. Это твое, малыш Итачи.
Итачи — это выглядело ужасно, на это нельзя было спокойно и безучастно смотреть, Шисуи отвернулся в сторону, не в силах справиться с собой — начал как старик нащупывать кончиками пальцев рукоятку, пока не принялся водить мизинцем по желобам выплавленного имени.
«Саске».
— Спасибо, Шисуи.
