Мозг шутил со своим хозяином на всю катушку. Картинка не складывалась. Владимир усомнился в себе. Надо было все-таки согласиться на визиты психолога. И этот профессор хотел назначить что-то успокоительное, а он отказался. Почему отказался? Из-за того, что тот вызвал у него негатив, потому что бросил Надю. Другого развития событий он предположить не мог. Бабник-профессор променял Надю на более молодую и наивную студентку.

========== Часть 5 ==========

— Вова, спишь? — Надя появилась в палате в первом часу ночи.

— Нет, заходи, — он был рад ей, каждый раз рад. Именно Надежда держала его на плаву. Когда она заходила, жизнь переставала казаться бессмысленной. Он сам не понимал почему: ведь как был, так и оставался инвалидом. Но когда она была рядом, то заряжала его внутренней энергией, верой в жизнь.

— Ты от снотворных отказался? Да? — ее голос был другим.

Это настораживало. Но ответил сразу:

— Да, отказался. Пытаюсь выжить сам.

— Зря, ты должен спать и восстанавливаться.

— Понятно, так ты пришла проверить, сплю я или нет?

— Нет, я курить хочу, я надеюсь, ты все не выкурил?

— Нет, в тумбочке, возьми сама. Я, как ты и просила, больше двух не курю, хотя хочется.

— А я бросила вчера, — сказала она, делая затяжку.

— Понял. Вижу, как бросила.

Она приблизилась к нему, укрыла его одеялом и приоткрыла окно. Выкурила одну, затем вторую.

Дверь палаты приоткрылась и в проеме возникла сестра Наташа.

— Громов, ну, я же просила не курить без меня, кто проветривать будет? А это Вы, Надежда Михайловна. Кофе сделать? Могу сюда принести. Жалко парнишку — всего-то двадцать три года.

Медсестра закрыла дверь и по коридору раздался шум ее шагов. Повисла тишина. Прервал ее Владимир:

— Пачку положи на место.

— Тебе жалко, да? Я сама тебе сигареты приношу.

— Положи, сказал, двух хватит.

Она подчинилась и положила пачку в ящик.

— Я пойду, прости, что спать не даю.

— Сядь. Сама пришла, я тебя не звал. Значит говорить будем. А то нашла место, где покурить можно, в палате у больного.

Надя села рядом с кроватью, предварительно закрыв окно.

— Руку дай, — произнес он. Она дала. — Руки у тебя холодные, ледяные прямо.

— Я курила у окна.

— Да ты поплачь. Надь, а если бы я тогда умер, ты бы также убивалась?

— Да, конечно. Ты думаешь, можно привыкнуть к смерти?

— Не знаю, мне казалось, что вы, врачи, потому и циники, что к смерти привыкли.

— Нет, Вова, мы, врачи, потому и циники, что своим цинизмом от мира защищаемся. А к смерти привыкнуть нельзя, сколько бы лет ни было пациенту, хоть знаешь, что уже не помочь, а все равно пытаешься ее победить. Старуху эту с клюкой… Я проиграла.

Она действительно расплакалась, а он молчал и гладил ее руку.

— Все, прекращай, тебе еще работать.

В коридоре снова послышались шаги. Дверь отворилась, и вошла Наталья с двумя чашками кофе.

— Сейчас сахар принесу, сами положите.

Она вышла, включив свет.

— Во какой я молодец — дал доктору покурить и кофе еще получил.

Он улыбался глядя на Надю. А она вытерла слезы, подошла к раковине и умылась.

— Давай помогу сесть.

Она действительно усадила его на кровати.

— Вов, прости.

— Да ладно, считай, что сеанс психотерапии удался, я рад, что не умер.

Она улыбнулась.

— Я тоже рада, что ты не умер. Если бы ты только знал, как рада. Я тогда двое суток от тебя не отходила. Меня реаниматологи уже ненавидели.

— За что?

— Я ж их кофе пила и доставала их по полной.

Он уже просто смеялся.

— Не помню я такого, Надя.

— Знаю, что не помнишь, ты ж все помереть пытался.

— Как давно я не пил кофе.

— Зато я пью его постоянно. Не получилось у меня бросить курить…

— Бросала зачем?

— Жизнь начинала сначала. Думала, что начну, счастливой стану…

Он промолчал, внимательно изучая ее лицо.

— Не судьба, видно. Ни жизнь начать сначала, ни счастье.

— Ты почему врачом стала?

— Так я из семьи врачей, другого пути не было.

— Родители хирурги?

— Нет. Мама кардиолог в поликлинике, а папа стоматолог. Они в другом городе живут, маленьком таком.

— Как же тебя угораздило?

— Назло мужу. Да и на романтику потянуло. А в результате — ни мужа, ни романтики. Правда работа любимая, вот ей и живу. Вов, давай, я тебя положу и пойду писа́ть ход операции и эпикриз посмертный.

— Спасибо за кофе. Тебе хоть полегчало?

— Какой там. Хотя да, с тобой легче. Ты не теряй меня завтра, там будет много всего. И отчеты, и разборки, и вскрытие.

— Ты и на вскрытие пойдешь?

Она только головой кивнула. Потом встала и помогла ему лечь. Забрала чашки и вышла из палаты, выключила свет.

Он же включил планшет и снова разглядывал ее фото с сыном.

А Надя свернулась на диване в ординаторской клубочком и думала. Володя стал ей родным и необходимым. Как брат. Такие отношения с пациентом у нее сложились впервые. Это потому, что она так хотела вернуть его к жизни, пронеслось в голове.

А потом думала о смерти. Первый умерший во время операции пациент. Его не забыть. И дело не в том, что спасти его было невозможно, а в том, что смерть была слишком близко. Она была ощутима, реально ощутима, прямо тут, под пальцами. Даже слов нет, чтобы описать это ощущение. Первый раз был шок. А потом? Каждый раз шок. Так курить и начала.

Но смерть поначалу воспринималась как азартный противник. И победить ее было делом чести, и каждая победа отзывалась эйфорией в теле. Но с годами отношение изменилось. Смерть стала той чертой, откуда не возвращаются, и азарт перешел в профессионализм, правда периодически подкрепленный молитвами, нет, не заученными, а просто возникающими в мозгу, когда делаешь все, а кажется мало. Вот и просишь помощи у Него…

Невозможно привыкнуть к смерти, нет, невозможно.

Надя села за стол, включила настольную лампу и стала писать ход операции, а потом эпикриз — посмертный…

========== Часть 6 ==========

Афинский мудрец Платон, живший в четвертом веке до нашей эры, утверждал, что судьба есть не что иное, как путь от неведомого к неведомому. Иначе говоря — жизнь полна сюрпризов, и далеко не всегда эти сюрпризы бывают приятными.

Вот таким сюрпризом стало появление супруги Владимира Громова в отделении. Она уверенно прошла в палату, а потом так же уверенно через некоторое время в ординаторскую.

— Надежда Михайловна, можете выписывать моего мужа, я готова.

— Я и не знала, что тут все по Вашему требованию делается, — Надя не смогла сдержать эмоций.

— Не надо ерничать. Я много думала, я все взвесила, я поняла, что моей дочери нужен отец, каким бы он ни был.

— Владимир Сергеевич плохой отец?

— Нет, он хороший отец, но он инвалид, вот я о чем. Я готова забрать его домой — вот все, что я Вам говорю. И не надо меня осуждать. Сначала Вы меня осуждали за то, что я испугалась, а теперь за то, что я хочу его забрать. Он мой муж, и мне решать, как нам жить дальше.

— Как жить, конечно, решать Вам с ним вместе. А вот когда выписывать мне моего пациента, буду решать я. Я сообщу ему мои соображения после обхода.

— Я подойду к четырем часам. Думаю, что Вы уже определитесь.

Она вышла из ординаторской, стуча каблучками.

— Надя, и кто эта стервь? — спросил Иван Владимирович, находившийся с Надей в одной ординаторской.

— Жена Громова.

— Повезло мужику! Она ж его бросит.

— Не каркай.

— Каркай - не каркай… Оно ж видно. Сейчас обдерет как липку и бросит.

— Она так убивалась после аварии…

— Ага. А потом три недели где она была? Я ее ни разу у него не видел, сколько дежурил. Сначала девочка приходила, а потом и она перестала приходить. Жалко, мужик хороший, случись наоборот, так он бы от нее не отходил и любил бы все равно.

— И что это тебя на рассуждения такие потянуло?

— Да просто живешь вот так, живешь, пашешь как проклятый, все стараешься в семью. А потом случись такое — и один… Почему жизнь так несправедлива?