Утро на работе опять не задалось. В ординаторской рыдала девочка-интерн. И это сразу как вошел. Переоделся за дверью шкафа.

Она все плакала.

— Что у тебя? — спросил, пытаясь проявить заботу. — Чай налить?

— Нет, Сан Саныч, она родила, а Куралай ребенка между окон положила. Он пищал там. А потом затих, мне его не дали.

— Срок какой?

— Двадцать четыре недели, но он живой был!

— Они выживают? Ответь мне как своему наставнику: они выживают?

— Нет.

— Что тогда ревешь? Оплакиваешь ребенка или неправильный выбор профессии?

— Но его так жалко, прямо очень. А Вам?

— Жалко, но такова жизнь.

В ординаторскую вошел заведующий.

— Сан Саныч, Вы только на свой карман работаете или всех лечите?

— Интересно хамская постановка вопроса, Юрий Семенович. Вы меня ловили на кармане?

— Нет, идите в приемный, там бомжиха с кровотечением.

Саша ухмыльнулся и пошел, взяв с собой интерна.

Мало не показалось: дама в алкогольном опьянении, со специфическим запахом, с кучей инфекций, фурункулезом и абортом. Но это не освобождает врачей от отказа в медицинской помощи. Примерно через час, после душа и в свежем больничном костюме Саша отчитывался перед заведующим.

— Мне трудно работать с Вами, Александр Александрович. Все хотят к Вам. Звезда местного масштаба.

— Я не уйду. Я понимаю, что Вы сменили практически весь штат отделения, но я не уйду. Не надейтесь. Я понимаю, что мы не сработаемся. У нас разные взгляды на жизнь и на профессию. Но мне тут удобно. И еще, если Вы еще раз позволите обвинить меня в том, в чем не уверены и не можете доказать, да еще при сотрудниках, то ответите за свои действия. Я обещаю.

Домой пришел совсем смурной, а Вера выпытала все. Рассказал, положил голову ей на плечо и полегчало. А она рассказывала, как по скорой ей привезли на дежурстве деда с сифилитической гангреной полового члена. И как она сколько ни думала, никак не могла высчитать дозу антибиотика с учетом его восьмидесяти семи лет так, чтобы и дед не умер от интоксикации при массовой гибели трепанем, и сифилис вылечить.

Саша представил и рассмеялся. Стало легче.

====== Вера ======

— Александр Александрович, прошло два месяца с того момента, как Вы решили, что мы не сработаемся. Но, как видите, мы оба здесь. Вы поменяли мнение? — Юрий Семенович налил кофе себе и Саше.

— Несколько. Вы знаете свое дело. У меня нет к Вам претензий в профессиональном плане. Спасибо за кофе.

— Уже легче. А как к заведующему у Вас нарекания есть?

— Нет. Все нормально.

— Значит, мы умеем ладить?

— В тех рамках, в которых мы оказались, — пожалуй да. К чему Вы все это?

— Хочу быть с Вами на ты и подружиться в конце концов.

— У меня семья.

Юрий Семенович рассмеялся.

— Я в курсе. Хирурги рассказали, она у них на практике была. Ваша супруга, еще в студенческие годы.

— Они до сих пор помнят?

— Да, говорят, забыть трудно. Познакомите?

— Так у Вас своя наличествует, моя Вам зачем?

— А Вы шутник. Я рад, что мы работаем вместе.

— Начальство не выбирают. Нет, нормально все. Я привык и к Вам, и к Вашим методам руководства, и к новому коллективу.

— Ну и слава богу! Так мы на ты?

— Хорошо, на ты. Только не при больных.

— Естественно!

С этого разговора началась другая жизнь и другие отношения. Заведующий сумел за личной неприязнью и оскорбленным самолюбием оценить Романова как врача и человека, то же самое сумел сделать Саша.

Нет, друзьями они не стали. В смысле на рыбалку вместе не хотелось, но в коллективе их уважали, с их мнением считались. Коллектив еще полностью не сформировался, но костяк уже был. Саша понимал, что каждый заведующий создает коллектив, с которым ему удобно работать, то есть под себя. Чтобы сор из избы не выносили, чтобы работать было легко. А построение чего-то нового — всегда болезненный процесс.

Саша был из старых, с характером и своими принципами, такого под себя не подомнешь. Но он тем не менее с головой и с руками и с именем. К нему шли пациентки, его знали, о нем говорили. И Юрий Семенович разглядел в нем неплохого мужика, с которым в принципе и в разведку не страшно. Будучи человеком умным, он приглушил свои амбиции и наладил мир с Сашей. Теперь работать стало легче, а главное, надежнее. Саша в спину нож не воткнет, правда, в лицо все выскажет, но порядок и субординацию уважает.

А еще с Сашей можно посоветоваться, а иногда это очень даже важно! Вот Юрий Семенович и решил немного прогнуться перед старым сотрудником. Одного он только понять никак не мог: почему Романов от заведования отказался.

Была обычная ночь, вернее, вечер уже плавно перетек в ночь. Саша вышел из операционной и глянул на время. Поздно! Жене звонить поздно. Придется утром.

С Верой все было плохо. Начался фурункулез в ответ на преднизолон. Его загасили антибиотиками. Это вредно для ребенка, но что теперь делать. Живот как камень, а она пьет но-шпу в невероятных количествах. О прерывании речь не идет, она никогда и ни за что не пойдет на это. И безумно хочет родить. Что хочет он, он уже не знал.

В нем явно произошло разделение личности: на врача и мужа-отца. Врач мыслил трезво, в отличие от отца ребенка.

Настя привыкала. То есть привыкала только к Вере. Сашу она приняла сразу так, как будто ждала всю свою жизнь и наконец дождалась. А по словам Веры, действительно ждала. Он и не сомневался, ей лучше знать, что чувствует девочка в такой ситуации. Даньку Настя полюбила. Вмиг, как только увидела. Саша считал, что не любить его просто невозможно: веселый, доброжелательный кукленок, только начинавший говорить. И он полюбил Настю.

Все было почти хорошо. Настя все реже звонила матери, да и у той проблем столько, что выше крыши, ей не до Насти. Честно, оно радовало. Саша надеялся, что со временем Настя и Вера станут родными, и можно будет говорить об удочерении Верой девочки. Он очень надеялся на это.

Вот о чем он думал по дороге из операционной в ординаторскую.

Удивился тому, что заведующий был еще на работе. Кстати, отдельного кабинета заведующий не имел, только стол в общей ординаторской. Мест не хватало, кабинет переделали в палату.

— Закончил? — не поднимая глаз от истории спросил зав отделением.

— Да, все, больная в реанимации. Жалко, пошли на кисту, а там явно онкология. Убрали все, почистили. Но черт его знает, что дальше.

— Да уж.

— Сам что задержался?

— Больная тяжелая. Кровь лью. Замершая беременность семнадцать-восемнадцать недель, но замерла с неделю как минимум. А она на гормонах и но-шпу килограммами ела. Все имеет свой предел, началось кровотечение. Поступила по скорой, с ней двое детей, я их сестре-хозяйке отдал, напоили их успокоительным, спят. Заходил, смотрел. А сама женщина: «Сохраните, и все», — а у нее температура, интоксикация. А после выскабливания гипотония матки, вот еле справился, а то тоже бы все убрали. Жене позвонил, сказал, не приду. Приличная женщина, и ребенка она этого хотела. Обменную карту забыла. Ну то понятно, стресс, дети, я только фамилию и имя узнал. Где теперь мне родственников искать, вот вопрос. Девочка большенькая, проснется, может, скажет.

— Да, дела. Она что, об угрозе не знала? — Саша возмутился, — но ведь ходят до последнего, и чего тянут, спрашивается? Придется ждать, что дочь скажет. А там прикинь, может, муж ее потерял. По моргам ищет.

— Если в скорую позвонит, по адресу найдут. Только я думаю, что дома его не было и нет, иначе бы уже тревогу поднял. Бедная Вера. Вот так живешь, думаешь, что все хорошо, а на самом то деле…

— Как ты сказал? Вера?

— Да, Вера Морозова, тридцать один год.

— Она жива? Где она? — Саша не слушал, выскочил из ординаторской и рванул по коридору в сторону процедурной.

— Саша! — она лежала под капельницей.

Он подошел, взял ее за руку, глянул на простынь всю в крови. Обычно это не трогало его, было в порядке вещей, всегда в таких случаях много крови. Но тут сердце сжалось.