— Обязательно держите мясо в холоде до того, как будете его готовить, — выпалила я поспешно. — Из него получится отличное рагу, — сказала я, еще раз оглядев поношенные шторы и обшарпанные стены.

— Спасибо за чай. Покажете мне, где выход? — я уже повернулась в сторону коридора.

— Конечно, — сказала она, и на ее лице отразилось смущение от моего внезапного намерения удалится. Проводив меня до парадной двери, она повернулась ко мне. — Спасибо за вашу щедрость. Это так важно для детей, — она протянула мне руку, и я, едва ее пожав, пулей вылетела наружу, в яркое сияние зимнего дня.

========== Глава 30: Куда приводят мечты (POV Пит) ==========

Ты гордо держала голову,

Ты выстояла в своей битве,

Ты носишь шрамы,

Ты своё выстрадала.

Послушай меня,

Ты слишком долго была одинока.

The Civil Wars Dust to Dust (Прах к праху) **

Я смотрел на то, как Китнисс уходит поохотиться в лес и испытывал невероятную смесь восторга и беспокойства. Восторга оттого, что она наконец очнулась от своего кататонического забытья и даже нашла в себе силы поохотиться. А беспокойство — оттого, что, хотя я и был рад видеть как она возвращается в свою стихию, в лес, но с трудом мог сдержаться и не побежать за нею следом, чтобы снова овладеть ею, хотя я раз за разом проделывал это минувшей ночью. Каждое прикосновение к ее смуглой коже, каждый наш поцелуй, каждый миг, когда она была вокруг меня, а я в ней, служили подтверждением, что она на самом деле вернулась ко мне из своего путешествия по темным уголкам безумия. Каждый раз во время ее приступов парализующей депрессии я до смерти боялся, что она уже никогда не станет снова прежней. Когда она лежала в кровати, раздавленная скорбью, мои собственные кошмары тоже всегда становились сильнее оттого, что я видел ее в подобном состоянии.

Мне уже доводилось влачить такое существование: днем грезить наяву о прошлом и настоящем, а ночью лицезреть в кошмарах, как оживает все то, о чем я вспоминал. Я даже привык к тому, что мои самые ужасные кошмары порой выползают из сна в реальность, но научился обрывать связующую их нить, живя «здесь и сейчас», погружаясь в то, что я делаю: иду в пекарню, замешиваю тесто, ощущаю аромат Китнисс, вернувшейся после обеда с охоты. Это возвращало меня из мира, где страшные грезы неотличимы от реальности и смешиваются с ней. Однако сегодня ничто не в силах было до конца изгнать мрачную тень моих недавних ночных видений.

Мне снилось, что мы снова на арене Квартальной Бойни. Китнисс заманили в джунгли с помощью криков маленькой Прим, и она тщетно пытается выбраться из ловушки с дьявольскими сойками-говорунами, убегая от них со всех ног — своих стройных, быстрых, легких ног. Она бежит ко мне. Сколько раз я становился скалой, за которую она цеплялась, тем человеком, на которого она могла положиться? Сколько раз мне хотелось, чтобы она питала ко мне хотя бы десятую часть тех чувств, что я к ней испытывал? И в этот миг я снова был той скалой, она неслась ко мне со скоростью кометы. И в этот раз я должен был ее поймать.

Поэтому, когда между нами возникла прозрачная стена, я выругал ее последними словами, и погрузился весь в безмолвную боль Китнисс. Безмолвную для меня, ибо, хотя и видно было, что Китнисс воет и кричит, до меня не долетал ни единых звук. Но все было написано на ее искаженном страданием лице. Я знал, что она бьется в агонии, но не мог до нее добраться.

Я был не в силах ее спасти.

Целую вечность длился этот час соек-говорунов, прежде чем прозрачная стена исчезла, и я смог подхватить Китнисс на руки и успокоить. Это был один из самых долгих часов в моей жизни. Она рвалась ко мне, я был ей нужен, но не мог положить конец ее страданиям. Я даже не слышал звуков, которые доносились из крошечных птичьих клювов. И вынужден был лишь наблюдать за тем, как она идет ко дну под грузом своего ужаса. Смотреть и ждать. Когда же я очнулся от этого навязчивого ночного кошмара, оказалось, что наяву все еще хуже — и мой страх во сне и в реальности наложились друг на друга.

Последний приступ Китнисс был все равно что ужасы арены.

Когда она вышла из своей депрессии, я все равно не смел обманывать себя. Я был так же бессилен, как и на тех Играх. И мои ночные кошмары просто отразили вновь поднявший голову застарелый ужас. Я все еще был по ту сторону прозрачной стены, пока Китнисс корчилась в муках.

И я ничего не мог с этим поделать.

Доктор Аврелий с присущей ему добротой учил меня не опускать руки, несмотря на тщетность всех моих попыток. Он пытался научить меня ждать. Но ожидание меня убивало. Я попросил Хеймитча поговорить с ней, вызвал недавно присланную к нам в Дистрикт Доктора Агилар, чтобы и она взглянула на Китнисс как врач, и, в конце концов, обратился Эффи. Было ли это совпадением или нет, но именно в присутствии Эффи Китнисс вернулась в наш мир. А пока она была далеко, я каждую ночь лежал рядом — уговаривая, умоляя, торгуясь с безучастным партнером —, но это было все равно что разговаривать со спинкой кровати. Я был настолько бессилен и напуган, что от этого все остальное в моей жизни грозило ухнуть под откос.

Когда же она в итоге спустилась вниз по лестнице, я все равно что призрака увидел. Мир вокруг вдруг перевернулся, и я оказался будто во сне, будто грезил наяву о том, что с ней все снова хорошо, пока она бродила где-то по темным закоулкам своего разума. И в этот миг ко мне вернулись все замороженные страхом ощущения. Когда-то давно, на пляже, я не преувеличивал, говоря, что если ее не станет — я никогда снова не буду счастлив. В эти дни я сполна испил горькую чашу этой нехитрой истины, и обнаружил, что мне и впрямь уже никогда не хватит сил жить дальше без нее.

***

Шагая в пекарню я изо всех сил пытался вернуть себе свой природный оптимизм. Усилием воли я пытался сосредоточиться на том, что меня окружало. Кто знает, что ждет меня в пекарне, — думал я. И был приятно удивлен, когда обнаружил, что Эффи феноменально хорошо потрудилась над обустройством новой булочной. Она глубоко вдавалась во все детали, в то, как все должно работать, и высокая эффективность ее работы просто ошеломляла. В офисе я обнаружил, что все квитанции и накладные на поставку товаров в полнейшем порядке. Она, оказывается, очень внимательно слушала, когда я натаскивал Астера и Айрис, и теперь это положительно сказалось. В противном случае мне пришлось бы просто закрыть пекарню, не мог же я оставить Китнисс одну в ее недавнем состоянии. Уже одна мысль об этом повергала меня в мрачное уныние, и мне пришлось бороться с отчаянным желанием побежать тут же обратно, хоть бы мне и пришлось в поисках Китнисс рыскать по лесу.

В угрюмом настроении вошел я в переднюю комнату, где был магазин, и обнаружил там стоящего у прилавка мэра, болтающего с Эффи. Хоть мы с Китнисс и потешались за глаза над их интрижкой, но правда была в том, что мне приятно было смотреть на то, как эти двое мило общаются друг с другом, особенно после всего ада, что я пережил в последние дни. Они совершенно естественно, а вовсе не глупо, льнули друг к другу, и Гринфилд бросал на Эффи томные взгляды, стоило ей слегка отвернуться, чтобы достать что-то с витрины. Он явно был готов сцапать ее и утащить отсюда, лишь бы она дала ему знак, что и сама не прочь, но Эффи пока держалась стоически и почти ничем не выдавала своих чувств, если не считать полного тоски и томления взгляда, которым она проводила мэра, когда тот выходил из булочной.

Я помедлил в дверях, боясь прервать их трогательное расставание, и пошел проверить хлебопечку на предмет чистоты внутри. Вытянув руку, я заметил, как она дрожит, и лишь тогда почувствовал насколько внутренне напряжен, я весь вибрировал как туго натянутая струна. Прислонившись к печи, я просто изучал свои руки, искаженные контуры моих пальцев отражались в начищенной до блеска металлической миске. Мне вдруг остро захотелось израсходовать всю скопившуюся во мне за прошедшие дни энергию, и я направился к бельевому шкафу, где лежал мой фартук. Я собирался как следует замесить тесто.