Мне было понятно. О чем это он толкует, и сердце стеснило от страха, восторженного предвкушения и тени скорбного уныния, которое до конца никогда, увы, меня не покинет.

— Но ты ведь не уходишь, правда? — спросила я, вдруг испугавшись.

Зеленые глаза Финника сверкнули нездешним светом.

— Неужто ты так ничему и не научилась? Ты никогда не отпускаешь тех, кого любишь. Они следуют за тобой повсюду, каждый день твоей жизни. — он начал растворяться в воздухе, и на этот раз я ему поверила. Он был со мной. Он всегда являлся мне, когда был мне нужен.

Его почти прозрачное тело переливалось, рельефные загорелые мышцы таяли, преображаясь во что-то иное, волосы становились светлее, пропорции тела менялись, истончались, пока та, что пришла на его место, не предстала передо мной во плоти. Я уже не надеялась испытать это в своей жизни: облегчение, и надежду, идущую в разрез с реальностью, отрицающую эту реальность напрочь. Но именно она затопила мое сердце. Когда я снова увидела ее, то испытала не муки агонии, как при нашей последней встрече, а только лишь теплые волны любви. Не в силах сдвинуться с места, я упала на колени, ощутив слабость в ногах — такой беспредельной была моя радость.

— Прим, — выдавила я, задыхаясь, и теплый ветер принялся высушивать слезы на моем лице. — Прим, — повторила я, простирая к ней отяжелевшие руки, и вот она уже была рядом, целая и невредимая, и я всхлипывала на ее хрупком девчачьем плече. — Прим! — вопила я, сжимая ее в объятьях, рискуя раздавать, но не в силах противиться желанию прижать ее к себе и не отпускать целую вечность.

— Тссс… Китнисс… — прошептала она, поглаживая мне спину, и я совсем потеряла голову от счастья. В жизни есть потери, которые не избыть ни целым океаном слез, ни бурными всплесками горя, ни даже постепенным самоуничтожением, и потерять ее было для меня равносильно собственной смерти. Мое бесконечное горе простиралось передо мной, когда я сжала ее в объятьях. В этом фантастическом месте, где все было возможно, мне дали целую вечность на то, чтобы излить свое горе в слезах, пока я от них не обессилела и не могла больше плакать, хоть и не потому, что уже не страдала.

Мы с ней уселись на траву, моя голова лежала у нее на плече, и она тихонько напевала мне на ухо. Когда я ощутила, что готова, она повернулась ко мне и заговорила:

— Тебе полегче? — спросила она, и на ее розовых губах мелькнула легкая улыбка.

— Пока ты здесь, — ответила я честно.

Она рассмеялась.

- Ну, так дело не пойдет. Так вы поджарили все-таки хлеб? — она захихикала, и я не удержалась от того, чтобы рассмеяться вместе с ней.

- Ага, — я вздохнула, испытывая глубокую печаль оттого, что сестра не смогла быть со мной в день моей свадьбы.

— Ты и впрямь туго соображаешь! Я там была! Мы все там были. Однажды я говорила тебе, что все время буду с тобой. Я не лгала, — сказала она, распуская свою светлую косу и вновь ее заплетая.

— Ты настоящая? — спросила я удивленно.

— Вы уже обсуждали это с Финником. Это не важно! А теперь я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала, — завязав косу, она повернулась ко мне и пристально на меня посмотрела.

- Все, что тебе угодно, — сказала я, не в силах сдержаться и не коснуться еще раз ее руки, волос. Мне так хотелось получше все это запомнить, на будущее, когда придет момент, в который я буду особенно остро по ней тосковать — до полуобморока.

— Прежде всего, ты должна простить маму. Она не со всем способна справиться, ты знаешь, как и ты, как я. Но она еще очень многое может дать тебе, а ты - ей. Просто прими это. Ведь она все еще твоя мама. Однажды у тебя самой появятся дети, и ты поймешь, что это значит.

- Нет, не появятся, — ответила я тихо, не желая спорить, но и не спеша с ней соглашаться.

— В любом случае… — проговорила она терпеливо. — Сейчас не время для подобного разговора, — она помотала головой и продолжала. — Во-вторых, пожалуйста, съезди к Энни и Джоанне. Вы нужны друг дружке. Особенно это важно из-за Пита. Они пережили вместе многое, и только они могут его понять. Сделай это — ты не пожалеешь.

Я вновь кивнула. Это сделать было легче всего.

- Ну, и главное… Прости себя.

Я опешила… настолько я не ожидала от нее подобных слов, и я затрепетала от необычности подобной просьбы.

— Я… не могу… — у меня перехватило дыхание.

— Прости себя! — повторила она с жаром. — Многие приложили к этому руку, не ты одна. Ты ничего не могла больше поделать. Прости себя, ради себя самой, ради своего мужа, ради меня. Ты хочешь, чтобы я не уходила, но чувство вины не лучший способ привязывать кого-то к себе!

— Я не… я не могу ничего поделать. Только и думаю: «что, если», что если бы я сделала все иначе? — я уже кричала, расстроенная ее словами до крайности.

— Ты не могла ничего сделать по-другому! Только так мы можем жить и действовать! Нельзя бороться с волной истории! Есть силы, управляющие нашими жизнями, которые могущественнее тебя, меня, даже целой группы людей. Ты пытаешься — ты всегда пытаешься. Но я точно знаю, что все твои действия вели к определенным целям, пока обстоятельства их не сокрушили. Ты сделала все, что могла, — Прим всплеснула руками в отчаянии. — Ты всегда говоришь Питу, что он делает все что может, что он не должен себя казнить за то, что не удалось. Почему бы тебе самой не воспользоваться этим же советом?

Мне не хотелось пускаться в спор с моей сестрой, особенно когда я знала, что мне недолго оставалось быть с ней рядом. Я могу попытаться, ради нее — решила я.

— Я поработаю над этим, хорошо? Но не могу обещать, что в одночасье все получится.

— Лишь об этом я и прошу, — она подставила лицо ветру. — У тебя прекрасное воображение. И у тебя будет прекрасная жизнь. Я это предчувствую, — она стала мерцать, и я, знавшая столько потерь, вовсе не хотела ее отпускать.

- Нет! — завопила я, хватаясь за ее тающую на глазах руку. — Не покидай меня! — молила я, чувствуя, что впадаю в истерику. Я сделаю все, что угодно. Останусь здесь. Пит поймет. Он ведь тоже может здесь поселиться, разве нет?

- Нет, — спокойно произнесла Прим, и моя истерика вдруг схлынула. — Это не для тебя. Твоя настоящая жизнь ждет тебя там, в реальности, там, где он. А это только место, где можно ненадолго остановиться и отдохнуть, — она встала передо мной на колени. — Ты меня любишь?

Я ахнула, слова вырвались прямо из моего живота, почти потонув в моих всхлипах.

— Да, ты же знаешь, люблю!

Выдержав мой пристальный взгляд глаза в глаза, и в ее голубых глазах было такое твердое выражение, какое я видела всего несколько раз в ее жизни. Это в ней еще только нарождалось — она стала бы сильной, если бы ей было позволено жить. Она несла бы в себе бесконечную доброту, щедрость и мужество. Она бы стала силой, с которой стоило считаться, и красотой, которую стоило бы созерцать.

— Живи, Китнисс. Просто живи.

И она растаяла, а я опять опустилась на дно мучительного сна, и ее слова все еще эхом отдавались в моих ушах.

XXX

Я внезапно села на постели, не в силах вздохнуть, чувствуя лишь руки Пита.

- Эй, все нормально, я здесь, — промурлыкал он нежно. Его тело благоухало озером: зеленью стрелолиста и потом и всем, что мы исторгли из себя, занимаясь в ночи любовью. При мысли об этом мое бешено стучащее сердце стало успокаиваться, и я ощутила внутри тепло.

— Это был не кошмар, — прошептала я, прижимаясь к его шее, сжимая его в объятьях.

Пит отпрянул в замешательстве.

— Ты бормотала во сне и все никак не могла проснуться, хотя я и пытался тебя растолкать, но не смог.

- Пит, это был не кошмар. Просто сон, и он был прекрасен, — сказала я и всхлипнула, уткнувшись ему в грудь.

Пит провел рукой по моим растрепанным волосам.

— Мне тоже снился сон.

Теперь уже я отпрянула, удивленная и растерянная.

— В самом деле?

— Ага. Мне снился мой отец. Мы с ним поговорили. И это было… очень славно, — прошептал Пит меланхолично, и мне было понятно — откуда эта грусть.