Даэн помедлила, а затем неохотно ответила:

- Эланинаэ.

Имя ли, прозвище – велика разница? Птичье имя стало таким же родным для нее - даже куда роднее настоящего.

Девчушка вскинула голову, с интересом глядя на свою спасительницу.

- Это имя северных краев? Что оно означает?

- Коршун.

- Спасибо вам, Эланинаэ, - она снова чуть поклонилась, - А я – Нима.

Славно. Через неделю твое имя ветер заберет из моей памяти, но раз уж тебе так хочется – пускай пока побудет там. Все же ты недурно пела.

- Бывай, Нима. И будь поосторожней. Если завтра отец не придет – возвращайся домой. Негоже тебе самой быть в этой дыре.

Танцующая развернулась на каблуках и направилась к лестнице, чувствуя лопатками взгляд девочки. Она что-то тихонько ответила, но Даэн уже не слышала ее – точнее, не хотела: слух у Танцующих был отменным. Только то, что мешалось, проскальзывало мимо.

Комнату Даэн взяла на первом этаже, поближе к выходу – пусть попрохладнее, зато уйти можно незаметно. Холода женщина не страшилась: горы давно забрали все тепло, бывшее в ней, взамен отдав такой надежный покой вечной прохлады. Иногда ей даже казалось, что жесткий северный ветер мечется внутри клети ее ребер и растекается по венам вместе с кровью.

В темноте убранство комнатушки казалось не таким убогим. Оно вообще было никаким, лишенным каких-либо «красиво», «серо», «грязно», «чисто». По большому счету, ей было плевать, где спать – лишь бы крыша над головой была. Да даже в поле можно, подальше от дороги, но раз уж возможность не морозить кости есть…

Танцующая подхватила шаткую табуретку, притулившуюся к стене, и понесла ее к окну, за которым уже разлилась густая и колкая зимняя ночь. Сон еще долго не придет – да в нем и нет особой нужды: она неплохо выспалась днем, пока здесь было тихо. Сейчас же надежда на покой вообще испарялась с каждой минутой: час был не слишком поздний, а потому со всей деревни в это змеиное гнездо, которое называли постоялым двором, сползлись все окрестные любители дешевого пойла. Женщина устало прикрыла глаза, потерев пальцами веки. Скорее бы домой, боги…

И ведь не всегда она была такой закостенелой. Будучи ребенком, Даэн не сидела на месте ни минуты – ей хотелось дорог и странствий, горизонтов и чудес в ладонях. Тогда она, поцелованная солнцем девочка с извечно содранными коленями, постоянно сбегала из родной деревни. Постоянно грезила о славном грядущем, которое тогда казалось чем-то волшебным, наполненным солнечным ярким светом. Ей хотелось поскорее улететь из родного гнезда в иное – то, где она смогла бы получить Крылья. Настоящие Крылья, стальные, жесткие, смертельно-опасные.

О Келерийской Гильдии ей рассказывал отец, бывший настоящим воплощением Севера: суровый, жесткий, он мог одним лишь взглядом остановить любой спор. Люди боялись и уважали его. И лишь у домашнего очага он становился совсем другим – смешливым и солнечным, словно молодой бог, сказочником, и дети визжали от счастья, слушая его истории. Братья Даэн обожали отца – да и она тоже: и по сей день его образ частенько являлся к ней во снах, где они бродили по заснеженным равнинам и говорили бесконечно долго. Наутро женщина не могла вспомнить и слова – зато помнила мудрые и добрые глаза с золотистой радужкой.

Он-то и разбередил душу маленькой девочки однажды зимним вечером, когда ей только исполнилось семь лет.

На севере земля вся изрыта громадными горными гребнями и перевалами, дитя – и не сосчитать их вершин! Там – вечные льды, там снега заметают тропы, там люди знают, что означает настоящая борьба. В их жилах течет кровь богов, девочка – и в тебе она течет.

Отец говорил это так уверенно, что Даэн пробирала дрожь. Я – дочь бога. Она не сомневалась в этом ни на одну секунду своей детской жизни.

Дочери Севера – прекрасны и сильны. Они не прячутся за стенами теплых домов, когда родному краю грозит опасность. Они наравне со своими мужчинами выходят на битвы и несут нашим врагам смерть. Есть множество древних школ, где девочек с самого детства учат воинской науке так же, как мальчишек. Но ни одно братство не сравнится с Келерийской Гильдией. Ох, дитя, это – не просто воинская школа… Там учат летать и побеждать тени. Побеждать саму смерть.

С тех пор ей и не стало покоя. Отец в шутку сам тренировал Даэн, фехтуя с ней легкими деревянными мечами. Девочке безумно нравилось, и каждый синяк и каждую ссадину она носила с такой гордостью, как деревенские девчонки носили подарки ухажеров. Мать часто журила мужа за это – мол, девчонка ведь, чему ты учишь ее? А отец лишь смеялся и уходил вместе с дочерью на лесную опушку, чтоб разукрасить ее коленки и подарить ей такие драгоценные минуты счастья.

Мечта уйти в знаменитую Келерийскую Гильдию поселилась в ее сердце, да так, что никакими клещами нельзя было выдрать. И по итогу она ведь добилась своего…

Ветер хлестал по щекам, колол раскрасневшуюся кожу острыми осколочками льда, трусившего с неба уже который день. Белая земля, белое небо, белый силуэт отца впереди. Неимоверная усталость, голод, черная выжженная пустота в груди, где раньше горело золотое солнышко. Ресницы смерзлись, и смаргивать было больно – но Даэн молчала. Благо, слезы иссякли уже на третий день пути. Уходя из деревни, отец пообещал ей, что любой ценой доведет ее до города, где она будет в безопасности – нужно лишь потерпеть и собрать все силы. Ни мать, ни братишки не сумели справиться – и холод забрал их: сначала маленького Дэра, потом – близнецов Нэша и Уоргена, а потом и поседевшую от горя мать. Тела пришлось сжечь – промерзлую землю невозможно было прорубить.

- Мы – дети Севера, - отец сжал руку на ее плече, и лицо его было белым словно снег, укрывающий пепелище, - Ты не должна плакать.

Даэн ругала себя за слезы, но поделать с ними ничего не могла. Мать ведь не была дочерью Севера.

А потом что-то переломилось в ней. Еще в Вергории, крупном городе, что западнее Фаулира, пустота заполнила всю ее – в тот самый миг, когда отец провожал караван, идущий сквозь метель к гряде Наамаха. Туда, где в небо вонзались птичьими когтями высокие башни Келерейской гильдии.

- Там твое спасение, девочка. Там твоя мечта.

Да. Та самая мечта, чудесная мечта ребенка, сказочная и бесконечно далекая, теперь лежала в ладонях. Только почему так бесконечно горько?..

Спустя месяц они добрались до Гильдии. В пути погибло три девочки – одна из них, Сарна, научила ее незатейливой песенке на тавранском языке, на родном языке отца Даэн. Они были дружны, спали, укрываясь одним одеялом и прижимаясь друг к дружке, чтоб было хоть немного теплее, делили скудную пищу. Когда костер уносил прах Сарны в серое небо, Даэн не ощущала ничего, кроме тупой ноющей боли – но даже она не вызывала никаких чувств.

А потом была Гильдия. Долгие часы теоретических занятий. Изнурительные тренировки. Первое посвящение, первое Крыло. Первое настоящее сражение, первая любовь – зеленоглазая, дерзкая, хищная. Тело Даэн спустя долгие годы стало оружием, отлаженным механизмом, срабатывающим мгновенно и безошибочно. Только горечь не уходила. На память о первой битве остались белые рубцы, на память о красавице Тори – развороченное сердце и желание не доверять больше никому и никогда. И единственной радостью в ее жизни стали горы.

Лишь там Даэн находила долгожданный покой. Летом она могла часами лежать на прогретых солнцем валунах, заложив руки под голову, и глядеть, как над ней проплывают облака – величественно, медленно и лениво. Иногда они соединялись в причудливые узоры, и она играла с ними, как в далеком забытом детстве – представляла воздушные замки, огромных птиц и дивных существ из старых сказок, облачных гигантов и драконов. Короткие стебли щекотали ее кожу, путались в черных кудрях, и казалось, что они вот-вот начнут прорастать сквозь нее и тянуться к небесным просторам. Даэн говорила с небом – обо всем, просто так, без всякого умысла. Она рассказывала ему о своем детстве, о золотых солнечных лучиках сквозь светлую листву, о серебристо-сизом дымке над приземистыми домами, что путался в кронах цветущих яблонь. О том, что у нее еще осталось.