- До свидания, Евгения, - отозвалась госпожа Прозорова.

Подруги вышли.

- Что, тебе из издательства написали? – спросила Саша, как только дверь за ними закрылась. Женя кивнула, не в силах сдержать торжествующую улыбку, хотя и чувствовала себя виноватой за свой неуместный восторг.

- Написали, Сашенька! Я так рада!

- И я рада за тебя, - сказала Саша. – Только ты смотри… не зарвись.

Саша смотрела серьезно и предостерегающе. Женя кивнула.

- Понимаю.

Потом отвела глаза.

- Сашенька, прости, что я так радуюсь… Я не знаю, что ты будешь делать, и ничем не могу помочь, право…

- Кто ж тебя просил, - сказала Саша. Она улыбалась – истинно сильная женщина. – Ты меня утешила, я тебе поплакалась – и уже хорошо. А Ираклий… ну его к чертям.

Женя свела брови. Она не могла понять, как можно так говорить о муже, с которым живешь бок о бок, который имеет на тебя права… А Саша, кажется, ничуть не чувствовала себя неудобно. Просто говорила, что думала. Она была не такой тонкой и совестливой натурой, как Женя.

- Пожалуй, тебе не стоит сейчас к нам заходить, - после небольшого раздумья сказала Саша. – Думаю, выйдет некоторый конфуз… Мы уж между собой… сами как-нибудь…

Говорила она задумчиво, почти напевно, но блеск в ее глазах пугал Женю.

- Саша, ты уж будь осторожна, - попросила она. – Ираклий же такой непредсказуемый человек!

- Он-то предсказуем как лошадь, - усмехнулась Саша. – Такая же скотина. Ну да нет нужды. Не бойся, со мной все будет хорошо.

Женя обняла ее, прижалась щекой к щеке.

- Будь же осторожна, Сашенька.

- Буду, - обещала Саша.

Они остановили пролетку* и сели в нее вместе, решив, что вначале завезут Сашу домой, а уж потом Женя покатит в издательство. Хотя Женя сейчас не могла сосредоточиться на своей повести. Жизненная повесть, которую она наблюдала сейчас, была намного существеннее.

Женя ссадила Сашу около ее дома – она боялась даже посмотреть в эту сторону: вдруг заметит Ираклий? Женя нервничала, казалось, намного больше опозоренной жены. А та уже давно улыбалась.

- Будь здорова, Саша.

Они пожали друг другу руки. Саша махнула подруге рукой и, повернувшись, не спеша, размеренным шагом направилась к своему дому. Женя сидела как примороженная к месту, провожая ее взглядом.

- Куда дальше изволите ехать? – спросил ее извозчик, оборачиваясь.

- А?.. А в издательство “Пегас”, знаете? – спросила Женя. Адрес “Пегаса” начисто вылетел у нее из головы.

- Знаем-с, барышня.

Извозчик слегка усмехнулся, бог знает что про себя подумал, потом хлестнул лошадь. Женя привычным защитным жестом прижала к себе сумочку. Попробовала молиться, но показалось глупо – да и все равно не получалось.

Она не считала, не замечала улиц, и была удивлена и даже испугана, когда ее снова окликнули. Пролетка остановилась перед высокими массивными дубовыми дверями, от которых спускалась оббитая тысячами ног мраморная лестница.

- Приехали, барышня, пожалуйте.

Женя неловко спрыгнула на землю, не глядя сунула извозчику деньги и направилась к дверям, за которыми должно было решиться ее будущее.

Редактор Василий Исаевич Морозов принял ее холодно, словно бы и не присылал ей этого письма.

- Прошу, садитесь, Евгения Романовна.

В этот раз его кресла пустовали, а за столами напротив сидели второй редактор и еще какой-то пожилой господин. Они смотрели на гостью с любопытством, но вежливо.

- Сударыня, ваша повесть будет опубликована, - сказал Василий; рука его взметнулась вверх, когда Женя радостно встрепенулась. – Я не договорил!.. Будет опубликована только в том случае, если вы переделаете ее согласно нашим требованиям. Во-первых, внесете предложенные мною ранее исправления. Во-вторых, перепишете концовку. В-третьих…

- Что? – спросила Женя, теперь так же холодно, как он с нею разговаривал. Что еще “в-третьих”?

- В-третьих, уберете мистицизм и женскую физиологию, которой у вас неприлично много, - сурово сказал Василий.

Женя ахнула. Что?

Это было именно то, ради чего писалась вся история. Взгляд на жизнь глазами женщины… Рациональный взгляд на мистические явления… Такую попытку – истолковать их - предпринимали еще те самые писатели-романтики, на которых Женя опиралась.

- Как – убрать все это? – спросила Женя. – Что же тогда останется от моего рассказа?

- А вот увидим, что останется, после нашей совместной работы, - сказал Василий. – Вы принимаете наши условия? Если нет, мы вынуждены будем с вами распрощаться.

“Нашей совместной работы… Распрощаться…”

- Принимаю, - сказала Женя, дерзко взглянув редактору в глаза. – Будемте кромсать мою повесть согласно вашим требованиям, если вы полагаете, что от этого она выиграет.

Василий улыбнулся.

- Превосходно, мадемуазель.

***

Некоторое время они молчали; Женя – тайком любуясь Василием и тайком ненавидя его. Все на свете хотели ее изменить, начиная с матери и кончая ее “предметом сердца”. А он, мужчина, хотел изменить ее в сторону, симпатичную мужчинам.

- Сейчас я не могу посвятить вам время, - сказал Василий наконец. – Что, если нам поработать отдельно? Вы свободны сегодня?

Женя кивнула, боясь, что ослышалась – и одновременно желая, чтобы это оказалось галлюцинацией. Она, кажется, влипала в болото все больше и больше.

- Приходите в шахматный клуб нынче вечером, в шесть. Я член его, - сказал Василий Морозов, вырывая листок из своего блокнота и выписывая для Жени адрес. – Там нам будет удобно поговорить. Вам все ясно?

Женя приняла листок, бессмысленно глядя на строчки, написанные Василием. Потом подняла глаза.

- Шахматный клуб?

“Я ошибаюсь, или туда пускают только мужчин, принадлежащих к нему?”

Женя посмотрела на спокойного, может быть, только немного побледневшего Василия - и вдруг перехватила взгляды его коллег, которые слушали их разговор. Вернее – вслушивались, с чрезмерною жадностью…

“Да это же ложь! - вдруг озарило ее. – Ни в какой клуб он меня не поведет! Это придумано специально для зрителей…”

Ах, как это было глупо. Их же так легко разоблачить, кому угодно! Женя чувствовала, что Василий в чем-то похож на нее – своею оторванностью от действительности, порою граничащей с неумением применяться к обстоятельствам.

Но отказаться сейчас будет еще глупее.

- Вы необыкновенно любезны, - сказала Женя, нахмурившись. – Хорошо, Василий Исаевич, я приду.

Она встала, Василий – следом. Он поклонился.

- Почту за честь, Евгения Романовна.

Женя улыбнулась. Нелепая аристократическая ложь, особенно в свете того, что он ей только что наговорил.

В этот раз Женя не раздевалась, и ее наряд не пригодился: но теперь перед нею вырисовывались другие перспективы… Только бы не “зарваться”…

“Между нами ничего не может быть, это совместная работа, не более”, - подумала Женя, стараясь успокоиться. Она неловко поклонилась другим господам из редакции, и те вежливо вернули поклон. Но что они при этом про себя подумали?

“Пусть их думают что угодно”.

Женя сжала губы, направляясь по коридорам прочь. Она придет на назначенное свидание, но ни в какое другое место с чужим мужем не пойдет. Ни-ни! Увольте, Василий Исаевич, знавали мы таких!

“Да я же ничего не знаю о мужчинах, - подумала Женя. – И какая фантазия придет в голову этому, не знаю! Даже Саша так ошиблась со своим мужем, а ведь она поопытней меня!”

Как же выйти из дому вечером…

Решение родилось мгновенно. Женя засмеялась. Даже лгать не придется, разве что самую малость – Серафима Афанасьевна уверена, что у ее дочери наконец-то завелся поклонник, и теперь уходить к нему на свидания станет не просто ее удовольствием, а обязанностью. Насколько Женя знала свою мать.

И действительно, ее расчеты оказались почти верны – Серафима Афанасьевна отпустила ее с готовностью и радостью. Жене иногда казалось, что мать была бы довольна, если бы она ушла насовсем. Ее вдруг пронзило ощущение одиночества.