Два молодых еврея удовлетворенно замолчали. Старший предвкушал будущее, развернувшееся перед юным, и чувствовал его торжество, как свое.

- Только смотри, - предостерег Кацман Менделя после паузы. – Осторожнее, Гриша. Я эту русскую аристократию знаю.

Слово “аристократия” выговорилось у него с еще большим отвращением, чем слово “спиритизм”.

Мендель пожал плечами. На лице его выразилось пренебрежение – и вместе с тем какая-то утонченная обида, свойственная интеллигентному человеку, которого незаслуженно затирают.

- Паразиты, - проговорил он. – Язва российского общества, которая очень болит, если ее тронуть. Разве я чего-то не понимаю?

Молодые люди улыбнулись друг другу.

- Так я надеюсь на тебя, Гриша, - сказал Кацман.

Тут оба замолчали. Они увидели, как Саша и Женя встали из-за столика. Мендель дернулся было в сторону, но Миша Кацман с неожиданной силой удержал его.

- Стой, - проговорил он.

Застекленная дверь кафе “Parisien” отворилась, и подруги вышли. Остановились.

Саша взглянула на Мишу Кацмана с подозрением и неприязнью, а Женя с упреком. На щеках у Жени расцвел румянец стыда. Теперь уже поздно было притворяться, что она его не узнала.

Миша подошел к девушке, примирительно улыбаясь.

- Здравствуйте, Евгения Романовна.

Женя помедлила, глядя на него серьезно и с тем же упреком, но в конце концов подала ему руку.

- Вы что же, не узнали меня? – спросил Кацман. – А вы, Александра Алексеевна? Вы так повели себя.

- Это вы повели себя как я не знаю кто, - с возмущением сказала Саша. – Выскочили наружу, даже не поздоровавшись. Я уж подумала, что мы с Евгенией чем-то вам не угодили, и решила не навязываться.

Миша улыбнулся.

- Ну что вы, что вы. Просто наша встреча была несколько неожиданной. У нас с моим другом был приватный разговор, и мы вначале не знали, как повести себя с вами. Прошу простить наши дурные манеры, дамы.

Саша сердито и настороженно молчала. Такое же выражение было и на лице у Жени.

- Кстати, позвольте представить вам моего приятеля, Григория Иосифовича Менделя, - сказал Миша Кацман.

Женя посмотрела на Менделя с откровенной враждебностью. Она могла бы поклясться, что на мгновение в его светлых глазах мелькнуло то же чувство.

Но потом молодой человек улыбнулся, с какой-то даже беззащитностью. Приподнял свою шапчонку и слегка поклонился.

- Простите, что не снимаю шапки – холодно, - смущенно сказал он. – Очень рад знакомству, Евгения Романовна.

Женя кивнула. Она не улыбнулась, и Мендель удивился.

- Я вас помню, - сказала девушка. – Вы очень грубо обошлись со мною, когда я приходила к вам в издательство.

Мендель изобразил удивление.

- Когда?.. Ах, помню, - сказал он и улыбнулся снова, точно был рад вспомнить о своей оплошности. – Прошу меня извинить, Евгения Романовна. Я тогда был с моим другом, полностью в его воле, и не располагал собой. Я бы сразу извинился перед вами за его неджентльменское поведение, но должен был тотчас же покинуть кабинет по приказу господина редактора.

- По приказу Василия Исаевича? – спросила Женя, нахмурившись. – По-моему, он ничего вам не приказывал.

- Ах, да-да, мне приказал Степан Соловьев, - поправился Мендель. - И мы вышли, чтобы не мешать вашей беседе с господином Морозовым. Вы видите, я ничего не мог сделать, - неловко закончил он, разведя руками.

Женя растерялась.

- Вы принимаете мои извинения? – спросил Григорий Мендель.

Она кивнула.

- Хорошо. Забудем это.

- Я прошу нас извинить, господа, - вдруг резко вмешалась Саша. – Но нам пора. Вредно стоять на холоде, и вы бы тоже о себе подумали. Всего хорошего.

Она схватила Женю за руку и почти силой повела прочь.

Отойдя достаточно, чтобы приятели-евреи перестали их слышать, Саша сердитым шепотом стала выговаривать подруге:

- Ты что уши развесила? Не видишь - они к тебе зачем-то подкапываются?

- Я не знаю, - с большим сомнением ответила Женя. – Миша ведь наш старый друг, он не может сделать нам подлость…

Саша хмыкнула.

- Ну-ну, - сказала она.

- И я сама могу о себе позаботиться, - прибавила Женя. – Я не имею привычки доверять незнакомцам.

- Глупа ты, мать, - отозвалась Саша. – Эх, на кого я только тебя покинула…

- Перестань, - рассердилась Женя. – Лучше давай поймаем извозчика. Смотри, у тебя уже нос синий! Кто недавно переболел - а еще говоришь, что это я маленькая!

Саша плотнее надвинула на лоб платок и мрачно замолчала. Своего ума нет, так уже и не вложишь, подумала она.

- Мне кажется, ты это напрасно, - заметил Мендель, когда подруги скрылись из виду. – Эта Александра Алексеевна определенно что-то заподозрила. Она умна.

- И Евгения умна, - отозвался Кацман. – Но только в другом роде, не житейски, а отвлеченно. Ну, ты знаешь, барышня-философ и романистка… И она теперь совсем одна.

- Как это одна? – спросил Мендель.

- Александра Алексеевна замужем, - пояснил Кацман. – И моя бедная Женя брошена на произвол судьбы.

Он замолчал. Потеребил дужку очков.

- Ты уж не погуби ее совсем, Гриша.

* Грек, который - чтобы обессмертить свое имя - в 356 г. до н.э. сжег храм Артемиды Эфесской, считавшийся одним из семи чудес света.

========== Глава 14 ==========

Василий еще долго сидел за столом в своем кабинете при свете керосиновой лампы. Он был так погружен в тетрадь, лежавшую перед ним, что не почувствовал чужого присутствия, пока ласковые руки не обняли его сзади за шею, а к виску не прижалась теплая щека.

- Лидочка, - молодой человек с улыбкой оторвался от своего занятия и поднял глаза. Взгляд его все еще был рассеянным. Но Лидия вдруг поразила его – освещенная снизу желтым светом лампы, при задернутых красных гардинах, жена показалась ему какой-то трагической фигурой. Как Ниоба*. Резкий желтый свет состарил ее прекрасное лицо, придав ему нездоровый вид, и одновременно словно лишил его возраста.

- Ты что-то хотела, дорогая? – спросил Василий.

“Как же быстротечна женская красота… Внешнее – это даже только обманчивое чувственное представление…”

- Ты даже не пришел ко мне за весь вечер, - упрекнула его жена, с улыбкой садясь напротив. – Так много дел? Неужели ты не справляешься с ними на службе?

Василий едва заметно нахмурился. Как всякий мужчина, он не любил намеков на свою служебную несостоятельность, пусть даже таких нечаянных.

- Мне необходимо поработать дополнительно, - сказал он. – Я всегда справляюсь со всем, но некоторые талантливые произведения требуют больше внимания, чем отводится им в казенное время.

Он говорил и чувствовал, что Лидия едва ли понимает его. Для нее чужие “талантливые произведения” имели куда меньше значения, чем то, что из-за них ею пренебрегает муж. Хотя в действительности Василий нечасто обделял ее вниманием – только когда попадались действительно интересные вещи.

Такие, как роман девицы Прозоровой.

- Что это ты читаешь? Могу я взглянуть? – вдруг спросила Лидия, с улыбкой протягивая руку за тетрадью: очевидно, решила вникнуть в дела мужа. Василий чуть не вскочил с места, но удержался, вцепившись в спинку стула.

К счастью, Лидия уже была занята тетрадью и не увидела, как побледнел муж.

- “Предвечное блаженство”, - медленно прочитала она. – “Любовь Антиоха к девице Полине, победившая самое смерть…” Боже мой, какой ужасный почерк!

Лидия вскинула полные недоумения голубые глаза на мужа.

- Это разве исключительное произведение? Кажется, такие любовные романы к вам поступают каждый день десятками… Особенно с вашей почтенной репутацией.

Василий неподвижно смотрел на жену, чувствуя, как нарастает его раздражение. Лидия говорила так, точно понимала в его работе больше него самого.

- Лида, этот роман отличает стиль, - медленно сказал он. – А также авторство. Автор – женщина.