Вечером ей пришлось пойти к Корнерам одной – Алджернон отсутствовал весь день. Фрэн догадывалась, что дела задержат его очень надолго; она только надеялась, что ему больше не пришлось выдерживать такие битвы, как утренняя.

***

Алджернон постучал в дверь Корнеров в восьмом часу, когда Фрэн уже собиралась уходить. Полли радостно взвизгнула, увидев, кому мать открыла дверь – конечно, Фрэн пришлось рассказывать ей историю своего путешествия с начала до конца. Едва ли из Роберта девочка вытянула что-нибудь длиннее нескольких предложений. Фрэн знала мальчишек этого возраста – даже с возрастом многие не меняются, увы…

- Здравствуйте, мистер Бернс, проходите, пожалуйста, - сияя, сказала хозяйка. – Как вы кстати. Мы как раз пьем чай.

Уже второе чаепитие за вечер. Алджернон понял, что сейчас его будет атаковать вопросами вся семья, и в особенности миссис Корнер, упустившая свой шанс в прошлый раз.

- Спасибо, миссис Корнер, с удовольствием, - ответил Алджернон. – Фрэн уже передала вам приглашение на свадьбу?

- Да-да, конечно, - ответила хозяйка. – Мы с мужем непременно придем.

- А я? – не утерпела одиннадцатилетняя Полли.

- А тебе – рано, - осадил ее брат. – Правда, мама?

- Роберт, это тебя не касается! – сказала мать. – Полли, как не стыдно! Мистер Бернс, - выражение ее лица тут же сменилось самой любезной улыбкой. – Проходите, проходите. Вы надолго в Лондон?..

Их отпустили только через час – Алджернон каким-то образом сумел оставаться любезным на протяжении всего вечера и не испортить впечатление о себе, хотя Фрэн видела, как глубоко он озабочен. А она даже спросить ни о чем не могла. Удалось ли ему хоть что-нибудь, что он запланировал на сегодня?

Обратно они шли пешком, хотя в это время на улицах было уже небезопасно. Но Фрэн не думала о лондонских опасностях. Все они казались ей пустячными в сравнении с настроением, обуревавшим сейчас ее спутника.

- Как у тебя дела, Элджи?

Он повернул к ней голову – явно не думая даже о том, что послезавтра их свадьба.

- Как тебе сказать, - произнес шотландец, и Фрэн обрадовалась, поняв, что все не так плохо, как она боялась.

- Я говорил еще с тремя моими бывшими сотрудниками, - сказал Алджернон. – Один мой старый близкий друг… но он заметно отдалился от меня за последние годы, те, что я провел вдали от Лондона.

- Не по той ли причине, что Андерсон? – спросила внимательно слушавшая девушка.

- По многим причинам, - ответил Алджернон. – Я никогда не был по-настоящему компанейским человеком, впрочем, как и многие ученые. Лучшим другом для нас всегда была египтология. Кроме того, дружба питается постоянным общением и взаимопомощью, Фрэн… я слишком отдалился от старых знакомых и географически, и во взглядах…

- Ты мало кому можешь открыть свои убеждения? – догадалась Фрэн. – Твой старый друг – материалист?

- Он агностик и семейный человек, - невесело улыбаясь, ответил Алджернон. – Уже пять лет, у них двое маленьких сыновей. Так что, сама понимаешь, между нами пролегла пропасть.

- Да, - сказала Фрэн. – Но я думала, что это больше касается женщин – отдаляться от друзей из-за семьи…

Алджернон хмыкнул.

- Мне кажется, Фрэн, уж прости… что между женщинами редка дружба, чаще встречается солидарность в одних случаях и взаимная неприязнь во всех остальных. Но в нашем случае семья только одна причина, по которой наша дружба остыла. Видишь ли, дорогая…

Он замолчал, усиленно подыскивая нужные слова и не находя.

- Для тебя перевернулся мир, когда ты открыл явления вроде меня, - подсказала Фрэн. – Поэтому ты уже не можешь общаться со старыми друзьями по-старому. Ты тоже был агностиком, да?

Алджернон кивнул.

- Агностиком, склоняющимся к атеизму, как и большинство моих коллег – те из них, кто не атеисты, конечно. Этот агностицизм – хороший способ душить в зародыше сомнения и вопросы. Хороший безалкогольный способ, - с улыбкой сказал он. – Зачем гадать о смерти? Все равно мы ничего не знаем и не можем узнать, так, Фрэн? Лучше не думать об этом вовсе, как будто с нами этого никогда не произойдет. Так рассуждают те, кто отошел от детской религии прошлого века и не пришел ни к чему новому.

- Но когда я понял, что мы можем узнать…

Он вдруг остановился и сжал ее руку.

- Для меня перевернулся мир, - проникновенно сказал археолог. – Ты совершенно права. Мне кажется, что ты сейчас мой единственный друг.

- Я… я надеюсь, что ты ошибаешься, - сказала Фрэн, которой стало очень неуютно от его слов. – Просто тебе нужно познакомить своих друзей с тем, что ты узнал сам…

Алджернон рассмеялся.

- А вот тут – тот самый камень преткновения, - сказал он. – Как ты думаешь, много ли ученых сможет переменить образ мыслей, который считается в нашем кругу чуть ли не обязательным? Ты слышала Андерсона. Таких воинствующих атеистов на самом деле немного – но думать так, как профессор Андерсон, считается…

- Благопристойным, - сказала Фрэн.

- Почти единственно приемлемым, - сказал Алджернон. – Лучше всего быть атеистом. А если у тебя есть такая слабость, как религиозные убеждения – спрячь их подальше и ни в коем случае не припутывай к науке. Наука же “сама в себе” мне кажется все менее и менее… удовлетворительной.

- Я понимаю, - сказала Фрэн.

- Я никогда еще не видел таких умных женщин, - сказал Алджернон, глядя на нее с благодарностью и любовью. – По правде говоря, я и мужчин-то таких знаю немного.

Фрэн засмеялась.

- Спасибо, любимый.

Они наконец вошли в гостиницу, и продолжить разговор удалось только минут десять спустя.

- Не беспокойся, - сказала Фрэн, обвив руками его шею, когда они оказались в номере. – Не наваливай на себя все проблемы сразу, Элджи. Ты справишься со всем, ты очень сильный… просто не думай сразу обо всем. Ты сам так учил меня.

Он улыбнулся и поцеловал ее.

- Давать советы всегда легче, чем им следовать.

Фрэн опустила руки и поморщилась от боли, вспыхнувшей в плече. Лицо Алджернона сразу стало озабоченным.

- Еще болит?

- Не обращай внимания, - сказала девушка с улыбкой. – До свадьбы заживет.

Она засмеялась, но он не улыбнулся. Проводил ее взглядом в раздумье. Он не знал, хочет ли Фрэн заводить детей в скором времени, но сам он считал – ни в коем случае, по крайней мере, в первые года два. Он должен встать на ноги, ему сейчас совсем не до того. К тому же, у нее своя семья…

Алджернону с трудом удалось достать в Лондоне контрацептивные средства, продававшиеся сейчас далеко не во всех аптеках*. Он радовался, что Фрэн не выросла с убеждениями матери – католическая церковь резко осуждала использование таких средств. Но даже если бы Фрэн впитала в себя убеждения миссис Грегг…

Алджернон все равно поступал бы по-своему.

Нет, Алджернон просто никогда не женился бы на такой женщине. И такая женщина никогда не разделила бы с ним его странствия, не откликнулась бы на его научные выводы – для хороших христиан нет более высокого авторитета, чем авторитет церкви. Алджернон ужаснулся, представив себе Фрэн, рассуждающую, как ее мать – был бы безвозвратно погублен и без того такой редкий среди женщин блестящий ум.

- Я не дам никому тебя испортить, любовь моя, - сказал он вслух.

Потом лег и заснул, глубоким спокойным сном. Ему привиделась Фрэн – не в белом подвенечном платье, а в блузке и юбке, с бумагами под мышкой. Она выступала на собрании ведущих ученых Британского музея, и ее слушали с благоговением – а потом долго аплодировали, и Алджернон хлопал громче всех.

Озаренная свечами церковь была почти пустой – только на передних скамьях сидели с одной стороны разряженные муж и жена Корнеры, а с другой, в торжественно-мрачных черных костюмах, Диггори Слоун и Оливер Бишоп. Тот самый друг Алджернона.

Фрэн чувствовала себя странно для невесты – церемония венчания почему-то казалась ей незначительной. Как будто все главное между нею и Алджерноном уже произошло намного раньше. Собственно, так и было. Они уже расписались – а значит, этот обряд почти ничего не значит, кроме соблюдения приличий в глазах общества.