Свой уход из «Дневников вампира» Добрев, несмотря на тоску по друзьям и нежелание с ними расставаться, неизменно ассоциировала с началом нового, очень важного этапа в своей жизни, плацдармом к осуществлению мечты реализовать себя в большом кинематографе и даже с некой свободой. Однако и здесь Нина столкнулась с полным расхождением своих ожиданий и реальности. Она поняла, что сейчас вместо чувства облегчения и сладкого предвкушения предстоящего пути она чувствует лишь тоску и желание закрыться ото всех, побыть немного в собственном мире наедине со своими ощущениями и мыслями. Нину не покидало ощущение, что она потеряла что-то очень важное и поступила неправильно. Свои чувства сейчас болгарка не могла доверить никому, кроме дневника, в котором она стала делать записи практически ежедневно.
Дорогой дневник,
Наверное, я стала ужасным нытиком. Я знаю это, но ничего не могу с собой поделать. Прошло уже две недели с последнего дня съёмок шестого сезона. Я мечтала сразу же окунуться с головой в суету, связанную с предстоящим переездом, затем поехать вместе с Остином в Торонто, повидать родителей, Сандро, Дерека и Джулианну и как следует отдохнуть. Но ничего из этого я так и не сделала. Сейчас я осознаю, что даже не хочу этого.
Мне очень стыдно перед Остином. Этот человек для меня как солнышко… Каждым своим действием, словом, взглядом он пытается как-то помочь мне выбраться из моего состояния. Каждое утро он будит меня завтраком в постель, шепча, как сильно меня любит, придумывает, как меня можно развлечь: вчера мы ходили в парк аттракционов, завтра планировали сходить в музей современного искусства, а на выходных Остин предложил уехать за город на пикник. Однако ничего из этого не вызывает во мне совершенно никакого интереса. Я вижу, как он хочет поскорее переехать в Нью-Йорк, но он терпеливо ждёт и с переездом меня не торопит. Мне жутко стыдно перед ним, потому что я понимаю, что не могу ответить ему той же теплотой, с которой относится ко мне он, хотя я очень этого хочу. Кажется, я уже давно перестала разбираться в своих чувствах. Это звучит бредово, но это действительно так. Каждый день я пытаюсь убежать от своего прошлого, от мыслей и воспоминаний о тех днях, которые уже не вернуть, и своё спасение от этого я ищу в Остине. На вопрос о том, люблю ли я его, я уверенно отвечаю сама себе: «Люблю». Но в этот момент в моём сознании неизменно появляется образ совершенно другого мужчины. Мужчины, которого я предала и который давно нашёл счастье с другой девушкой. Я задаю себе вопрос: «Остались ли во мне какие-нибудь чувства к Йену?» И тут уже себе отвечаю не я: в такие минуты кричит сердце, и я осознаю, что до сих пор люблю этого мужчину. Я впервые боюсь своих чувств и изо всех сил стараюсь в себе их убить. Я верю, что однажды мне хватит сил это сделать. Хотя бы ради Остина и будущего с ним, которое пока что я действительно вижу. Он дорог мне, и я очень боюсь сделать ему больно. «Любить двоих — это нормально», — говорила Кэтрин Пирс. Возможно, в этих словах есть доля истины, но едва ли можно любить двух совершенно разных людей абсолютно одинаково. И здесь речь идёт совсем не о глубине чувств и их силе, а о том, как можно её назвать: братско-сестринской, дружеской, романтической. Что я испытываю к Остину, я и сама не могу выразить словами. Я люблю его, но как — и сама уже не понимаю.
Наверное, сейчас мои записи выглядят, как сопливые заметки девочки-старшеклассницы, расставшейся с красавчиком-бойфрендом, и делающей из этого трагедию похлеще «Ромео и Джульетты». Возможно, прочитав их через несколько лет, я и правда посмеюсь или, по крайней мере, снисходительно улыбнусь, пробормотав себе под нос что-то наподобие: «Ну, и в 25 лет такое случается, с кем не бывает». Я и правда никогда не думала, что буду переживать такое — я всегда считала, что проблемы в личной жизни всегда можно перенести. Гораздо больнее потерять близкого человека. Однако сейчас я чувствую, что меня это душит. Я не хочу улыбаться, в глазах постоянно стоят слёзы. И если то, что произошло, не потеря близкого человека, то что это тогда? Мои убеждения в очередной раз потерпели полное фиаско. Расставшись с Йеном, я думала, что эмоции пойдут на спад спустя, может быть, полгода. Но прошло уже два года, а к горлу всё равно подкатывает предательский комок, когда я вижу, как он целуется с Никки, а в сознании неизменно возникают воспоминания о том, как он целовал меня. И как никогда в такие моменты я хочу вернуться в прошлое, чтобы хотя бы на мгновение снова почувствовать всё то, что я ощущала тогда, когда нам с Йеном казалось, что весь мир мы с ним делим только на двоих. Когда мы были знакомы всего-ничего, но нам казалось, будто бы мы знаем друг друга всю жизнь. Когда мы были безумно влюблены.
Однако жизнь продолжается. И своему прошлому я точно не дам разрушить настоящее и будущее и сделать больно людям, которые так мне дороги.
Нина на несколько секунд задержала взгляд на только что написанных строках и, отложив ручку, закрыла толстую тетрадь. В этот момент в комнату зашёл Остин. Болгарка поспешно отложила дневник сторону.
— Нинс, тут Кэндис звонит. И пары дней без тебя не может! — хохотнул парень, протягивая трубку.
Добрев улыбнулась и, взяв телефон, вышла из комнаты, совершенно забыв о дневнике. Стоуэлл бросил взгляд на толстую тетрадь, лежавшую на кровати, и уже хотел было убрать её на прикроватную тумбочку и уйти, но что-то его остановило. Он рассмотрел обложку тетради: ничего примечательного, красивая фотография какого-то маленького средневекового городка — Нина такие очень любила. Стоуэлл не знал, что его девушка ведёт дневник, поэтому он не увидел ничего зазорного в том, чтобы открыть тетрадь и глазами пробежаться по тому, что в ней было написано. Что тетради этой Николина доверяла все свои секреты, Остин понял практически сразу: об этом говорили не только обращение «дорогой дневник» в начале большинства записей, но и часто встречавшиеся имена друзей и близких: Кэндис, Остин, Дерек, Сандро, Пол… Йен. Стоуэлл не хотел вмешиваться в личное пространство Нины, однако, наверное, именно в этот момент сомнения, так долго душившие его, достигли апогея. Он чувствовал, что, возможно, должен зайти чуть дальше границ внутреннего мира Нины, установленных ей самой, чтобы понять, как быть дальше. Кажется, ко всему, что могло быть написано в этом дневнике, Остин был готов. Нина обычно подолгу разговаривала с Кэндис по телефону, даже когда они находились в разных городах, поэтому у Остина было предостаточно времени, чтобы прочитать всё, что было написано в тетради.
Читая записи своей девушки, Остин словно бы переживал значимые для неё мгновения вместе с ней. Он не мог сдержаться от счастливой улыбки, читая первые записи Нины в этой тетради: они были сделаны как раз тогда, когда они летом вернулись из Нью-Йорка, и Николина честно признавалась прежде всего самой себе, что действительно влюбилась в Стоуэлла. Имя Йена, вопреки его ожиданиям, в записях встречалось редко, но в каждой строчке, написанной Ниной о нём, читалась сильнейшая боль и тоска.
В тот день Остин узнал обо всём: об истинных причинах переживаний Нины, о её планах… О настоящих причинах их с Йеном расставания. Нина никогда не говорила Остину о своих предыдущих отношениях, считая это законченной страницей своей жизни. Однако Стоуэлл и подумать не мог, что история Нины и Йена закончилась так. В этот момент Остину стало невероятно жаль эту хрупкую девушку, которая сейчас была рядом с ним, на чьи плечи выпало нелёгкое испытание, в котором она могла винить только себя. С тех пор прошло уже два года, но всё равно в своих записях Нина очень часто вспоминала о своём поступке, и Остин понимал: ей по-прежнему больно, и она действительно сожалеет. Нина также неоднократно писала, что теперь всё чаще задумывается о том, чтобы создать семью. Признавалась, что мечтает о двоих детях: девочке и мальчике. Строки, в которых Нина говорила о детях и семье, были пропитаны такой искренней теплотой, что на мгновение, читая их, Стоуэлл чувствовал какое-то облегчение. О семье они с Ниной почти никогда не говорили, и Остин этому сильно не удивлялся: они встречались чуть меньше года и имели сумасшедшие графики и немного другие приоритеты, в которые планы о создании семьи пока не входили, хотя Остин давно понял, что именно эту девушку он хотел бы в белом платье отвести к алтарю.
