Вик только еще раз покачал головой.

— На тот же, на кой мне сдался бы любой другой более-менее близкий тебе друг. На всякий случай. Ты сам сказал, что он может приезжать к тебе. Буду интересоваться у него, как ты.

— А мне позвонить и спросить как я — никак? — Эш хмыкнул, снова кладя голову на руки. — Ладно, забей. Хочешь есть?

— Ты сам понимаешь, что это два разных вопроса. Естественно, тебя я этим тоже достану, — Хил выключил на телефоне звук во время просмотра новозаписанного контакта и убрал его под подушку — больше, в общем, было некуда.

— Если пакет с бутербродами подашь, буду благодарен, — кивнул согласно мужчина. — Вот и поменялись ролями, — хмыкнул он.

— Думаю, ты хотел этого, — сказал задумчиво Эштон, вставая. — Тебе ведь нравится, что я сейчас забочусь о тебе. Ну, или пытаюсь это делать.

Он достал из пакета бутерброды, повертел их в руках, потом глянул на любовника.

— Тут есть столовая. Может, мне сходить за чем-нибудь горячим?

Виктор мотнул головой, отказываясь от столовой.

— Я бы не сказал, — честно ответил он о заботе. — Не в этом случае. Не люблю быть беспомощным или ограниченным.

— Зато так у тебя есть шанс почувствовать все то, что ты бы не почувствовал, не лишившись временно руки. А в столовую я все же схожу. Не думаю, что больным можно есть одни бутерброды, — Эштон оставил на всякий случай на кровати бутылку с водой, предварительно открыв ее и поставив к спинке так ,чтобы та не пролилась.

— И одновременно чувствовать себя ущербным, да, — хмыкнул Виктор, смотря на бутылку. — Мог бы выбирать — выбрал бы отсутствие этой обязаловки. Уж воду-то я открыл бы сам.

— Я решил вжиться в роль, — усмехнулся Эш. — Мне это даже нравится, — он улыбнулся и вышел из палаты.

Вернулся парень достаточно скоро с подносом, на котором стояли одноразовые тарелки с такими же пластиковыми приборами.

— Бросай свои бутерброды.

На самом деле, более-менее приличная еда была очень кстати. Вик осознал это, когда бутерброд в глотку не полез. И мужчина как мог поднял руки, чтобы Эштон мог поставить специальный столик и водрузить туда еду.

— Спасибо, — кивнул Виктор, пытаясь устроиться удобнее. Не будь в руке капельницы, было бы гораздо легче.

Эштон расставил посуду с едой — он принес бульон, вареный картофель и кусок курицы. Рядом еще поставил стаканчик с чаем.

— Хочешь я тебя покормлю? — хмыкнул он.

Виктор перевел на Эштона взгляд — убийственный в возвращении метко задевшего мужчину предложения.

— Не делай из меня инвалида, — попросил он с холодной отстраненностью, означавшей, что Хил предпринял все средства, чтобы не начать пустую разборку, хотя слишком хотелось. Взяв в руку ложку, Вик задумчиво повертел ее в пальцах.

— Хорошее поле для болезненных подъебов, — мужчина сжал челюсти, явно приоткрывая этим признанием реальные ощущения. В основном, по поводу руки, ибо в понимании Виктора она носила бОльшую функциональность, чем глаз, хотя ограничение поля зрения тоже сулило неприятную адаптацию, — но если ты планируешь его использовать — езжай лучше домой. Я вполне справлюсь сам.

— Я не делаю из тебя инвалида. Я просто хотел помочь. Ты же сам никогда о помощи не попросишь, — пожал плечами Эштон. — Но если ты считаешь, что справишься — хорошо, — он вздохнул и во вздохе явственно чувствовалось “началось”. Эш на самом деле даже не думал подъебывать и как-то насмехаться над Виктором — просто другим образом выражать заботу он не умел.

Сев на кровать, парень глянул на Виктора и подал ему ложку — такую же пластиковую, — не делая больше никаких жестов помощи.

— Я ценю твою заботу, — выдохнул Виктор после некоторой паузы, посчитав, что перегнул палку с обвинениями. — Ценю, — повторил он убедительнее и принялся есть, решив, что причины расписывать сейчас точно не станет. Да и так уже все сказал по этому поводу.

Эштон промолчал. Потом переместился с кровати Виктора к окну и глянул вниз. Окна выходили во внутренний двор, внизу гуляла какая-то пожилая пара. Эш хмыкнул, потом стал серьезнее.

— Мой отец знает хороших врачей. Они могут осмотреть тебя. Я не слишком доверяю врачам из государственных клиник.

— Пришьют мне здоровую руку? — полюбопытствовал Виктор снова после паузы, успев за нее съесть две ложки супа.

— Нет, Виктор, — Эш повернулся к любовнику. — Они посмотрят, что с твоим глазом. Рука срастется через месяц, а вот зрение есть еще шанс восстановить.

— Без одного глаза я могу сидеть на лошади, а вот без руки это будет проблематично, — парировал Хил. Он совсем без руки мог бы держаться, но пока она в гипсе, рисковать не хотел совершенно. Одна ошибка с непривычки — и выздоровление затянется на неопределенный срок.

— Виктор, — Эш снова сел на кровать. Сейчас требовалось применить все свои ораторские способности, так помогавшие ему в работе. — Я понимаю, что рука тебе важнее, но ведь и зрение тоже важно. Сейчас ты этого не понимаешь до конца, так как твои мысли больше заняты рукой, но ведь в дальнейшем тебе нужно будет смотреть в оба глаза — никогда не знаешь, откуда может прилететь стрела бледнолицых.

— Эш, — Виктор отставил ложку в тарелке и повернулся к любовнику. — Ты ведь понимаешь, что зрение вернуть можно только с операцией? Иначе бы мне назначили медикаменты или… не важно. Я ведь прав?

— Прав. Я говорил с врачом, который проводил твое обследование, — не стал скрывать Эштон.

— Вот и все, — пожал плечами Виктор, отворачиваясь обратно к тарелке.

— В чем проблема? Операцию можно сделать, — Эштон чуть наклонился, чтобы взглянуть в лицо Виктора. — Я не могу тебя уверять, что она пройдет удачно, но всегда есть надежда.

— Вот именно, — кивнул Вик, мерно поедая суп и немного нервно поясняя:

— Не можешь уверять. Ладно, что у меня на нее попросту не хватит денег сейчас — можно смотреть в перспективу. Но нет уверенности, что вернется зрение. Причем, Эштон, при негативном исходе, то, что все останется на нынешнем уровне, имеет малую вероятность. Скорее всего, будет хуже. И хорошо, если коснется только внешнего вида. Заражение? Осложнения? Мозг, который в сантиметрах от глаза? Вечные лекарства? Я не хочу платить за то, чтобы лишиться глаза в физическом смысле или заработать что-то хроническое. И не позволю никому буквально копаться в моем черепе.

— Деньги есть у меня, — Эштон стоял на своем. Тут упрямство ему играло только на руку. — У моего отца знакомства. Уверен, он найдет специалиста, который успешно справится. Пойми ты, — он запустил в волосы пальцы, взлохмачивая их окончательно и становясь похожим на взъерошенного воробья. — Это хороший шанс. Ты реагируешь слишком критично.

Виктор открыл было рот, но надолго замолчал, с каким-то совсем упертым упрямством рассматривая курицу.

— Это не те ли деньги, которые ты хотел потратить на свои документы? — медленно проговорил Виктор, упершись в памяти в отказ от ускорения оформления, когда планировал обосновать свой отказ от денег Эштона нежеланием грузить его после крупной оплаты наркоклинике.

— Даже если те, то что? — с вызовом спросил Эштон. Он не мог объяснить откуда взялся подобный тон, но ему не нравился настрой Виктора. — Это мои деньги. На что захочу — на то и потрачу, — несколько по-детски звучало, но кого это сейчас волновало. — С клиникой я уже определился — я остаюсь. Так что или деньги лежат без дела, или ты все-таки соглашаешься на операцию.

Виктор начал смеяться. Негромко, сдерживая мимику из-за швов на скуле. Он придерживая пальцами трубку капельницы, оперся локтем о столик и, продолжая смеяться, помассировал лоб. До него как-то разом дошла причина невероятной сознательности парня.

— Услышал мои слова, говоришь, — хмыкнул он посмеиваясь и качая головой. — А я-то думаю, с чего вдруг именно сейчас и так резко…

Хил не сдержал улыбки и охнул сквозь тихий смех, потревожив движением мышц раны.

— Что, родной, — посмотрел он на любовника с тем сочувствующим и ностальгичным пониманием, с каким более опытные в каком-либо ощущении люди смотрят на тех, кто сам еще не понял, что именно испытал, — чувство вины жрет?