На плиту отправилось греться молоко и вода, сам мужчина начал нарезать салат.

Эштон вышел из душа помытый, чистый и гораздо более довольный. Есть ему также не хотелось. Один вид еды заставлял его морщиться.

— Может, я беременный? — усмехнулся он, садясь на диван.

— Не дай Бог, — с такой же усмешкой отозвался Виктор, сгребая салат и помидоры в тарелку и всыпая манку в молоко. Покосился на любовника, — тем более, тут что-то одно: уж либо беременный, либо с перманентным пмс.

Тем не менее, яйца Вик отложил, глядя на кислую мину любовника, и воду для них выключил.

— Салат поковыряй хотя бы, — Хил поставил тарелку перед парнем и вернулся к плите. — Кашу делаю жидкой — выпьешь просто, чтобы лишний раз челюстями не работать.

— А что, ты не хочешь детей? — Эштон взял вилку и поковырялся в салате. — Или тебе меня хватает? Хотя, судя по еде, ты явно меня в гроб провожаешь.

— Судя по тому, что сам ты есть отказываешься, я тебя из этого гроба вытаскиваю, зародыш анорексика, — Виктор покачал головой, помешивая манку.

— Как-то не очень лестно, — Эштон отправил в рот кусок помидора и прислушался к ощущениям. Вроде ничего. — И я не настолько худой, чтобы анорексиком быть.

Парень демонстративно поднял майку и показал на белый живот — впалый, но к позвоночнику не прилипал.

Виктор обернулся, чтобы оценить живот.

— Я и сказал — зародыш, — хмыкнул он, выключая плиту и осторожно сливая кашу в широкую чашку. Вышло не гуще томатного сока.

— Держи, — поставил он чашку перед Эшем и оседлал стул напротив. — А потом в душ я пойду.

— Ты хочешь проконтролировать все ли я съем? — уточнил Эш. — Тоже мне мамочка.

Парень взял чашку в руки, сделал глоток и тут же оставил.

— Нет, манная каша определенно не мое.

— Тогда ешь салат, — кивнул он, поднимаясь. Виктор взял чашку и сам сделал пару глотков. — А зря, вообще. Ладно, я в ванную.

— Я не люблю молоко. Надо было тебе раньше сказать, — сказал Эштон, выборочно поедая салат. — А манной кашей меня в детстве явно перекормили — в школе, где я учился, первые пять лет ее каждый день давали на завтрак.

Парень дождался, когда Виктор уйдет и оставил тарелку. Есть все еще не хотелось. Видимо, вместо депрессии его ждало голодание.

Виктор уложился в пятнадцать минут. Из ванной вышел нагишом, вытирая полотенцем голову, потом замотался им вокруг бедер.

— Так, — выдохнул он, усаживаясь рядом. — Витамин С не переносишь, молоко не любишь, манкой перекормили. Что еще не любишь?

— Не люблю, когда меня запирают в клиниках, а потом дразнят и ходят голыми, — усмехнулся Эштон, кидая на Виктора выразительный взгляд. Окинув им все тело, он задержал его на бедрах и хмыкнул.

— Когда я хожу голым, — Виктор с ухмылкой стянул с себя полотенце и похлопал по колену, — я не дразню.

— Это намек на то, что чистыми можно и потрахаться? — уточнил Эштон с точно такой же ухмылкой. На колени он перебираться не спешил.

— Эш, это даже не намек, — покачал головой мужчина.

— И что же это? — издевательски приподнял брови парень, растягивая губы в пошлой усмешке. Взгляд снова скользнул по телу любовника, губы приоткрылись и по ним скользнул язык в явно дразнящем движении.

Виктор рефлекторно повторил жест любовника и растянулся в похожей улыбке.

— Я мог бы сказать, что это предложение и ты даже можешь отказаться, — мужчина наклонился вперед и уперся ладонями в колени Эштона, вглядываясь парню в глаза, — но тогда я солгу.

— Это не предложение или я не могу отказаться? — Эштон продолжал на него смотреть с легким вызовом и усмешкой. Парень явно веселился. Его вообще развлекали все эти “игры” перед сексом — а то, что секс будет, он был уверен.

— Оба, — хмыкнул Виктор. Ладони двинулись по коленям вверх, раздвигая ноги, а потом скользнули на внутреннюю сторону к стулу. Вик обхватил пальцами ножки и потянул стул на себя, придвигая его вместе с Эштоном вплотную к своему.

— Включайся, — посоветовал мужчина, снова перебираясь руками на колени любовника, которые ему пришлось из-за отсутствия места развести еще шире, — плюс-минус пара минут бездействия, и контроль над ситуацией ты потеряешь полностью.

— Но это разве не то, чего ты хочешь на протяжении всех наших отношений? — Эштон наклонился чуть вперед и тронул в легком движении губы любовника. — Тебе нравится, когда я теряю контроль, да, Вик? — он понизил тон до шепота, прикусывая его губу.

Виктор с интересом повелся на движение, следуя за Эшем и прихватывая губу в ответ.

— Когда теряешь. Да, — ответил мужчина, проглаживая по бедрам к пояснице и начиная втягивать парня на свои колени. — Зачем мне аморфное и пассивное бревно? — хмыкнул он, проходясь языком по губам Эштона. — Разве что занозы в дупле сажать.

— Это звучит слишком пошло, — Эштон не стал противиться втягиванию и закинул руки за шею Виктору, уже самолично усаживаясь на его колени. — У меня не дупло.

— Ты и не бревно, — резонно заметил Виктор, проходясь носом от ключиц и выше, а потом целуя шею.

— Где можно оставить засосы? — со смешком полюбопытствовал он, сминая в пальцах ягодицы. — Раз на шее нельзя.

— Тебе нужно их обязательно оставлять? — Эштон поморщился. — Оставляй их на своих руках. Когда я учился целоваться, у меня все руки были в засосах, — хмыкнул он, чуть запрокидывая голову, давая полный доступ к шее. В принципе, какая сейчас разница, если засосы на ней будут — работы нет, знакомые вряд ли будут навещать.

— Кто из нас зануда? — покачал головой Виктор, с чувством лаская кожу на шее и прихватывая зубами кожу на кадыке. Спешить он не хотел — слишком соскучился по телу и даже трепу в процессе, чтобы не поддаться искушению и не продлить прелюдию раза в два, а то и в три. Эш, тем более, и не любил совсем быстрого развития событий.

— Мне нравится оставлять их на тебе.

— Тебе стоит любить что-нибудь более милое. Например, котят. Или кофе в постель и относить меня в ванну после секса на руках, — со смешком проговорил Эш. — А не засосы, ошейники и любовь к ограниченности в движениях партнера.

Он скользнул пальцами по позвонкам шеи, надавливая на них и, приподнявшись поерзал немного на коленях, ощущая легкое возбуждение Виктора.

— Кофе и руки могу обеспечить, — легко согласился мужчина, поднимаясь выше и втягивая в рот мочку Эша. — И если ошейник и ограничение можно назвать специфичным, то в засосах не вижу ничего такого.

Руки Виктора блуждали по телу любовника, считали позвонки и ребра. Удерживая парня за бедра, Хил сымитировал толчок, вжавшись пахом и прикусывая одновременно мочку.

Эштон почти сразу отреагировал на толчок коротким выдохом.

— Не терпится? — спросил он, наклоняясь к уху Виктора, кусая за хрящик. И снова двинул бедрами. Потом немного отстранился. — Надеюсь, потерпишь во время минета? Я слишком давно это не делал, чтобы отказать себе в такой малости, — он усмехнулся, медленно сползая с его колен.

Виктор рвано выдохнул парню в плечо, а потом придержал, не давая отстраниться полностью.

— Потерплю, но не тут, — мужчина сцепил руки под бедрами Эштона и, пнув свободный стул в сторону, поднялся, удерживая любовника на себе, — диван или кровать? — предложил он комнаты на выбор, оставляя следом засос на ключице.

— Надо же, кто-то дает выбрать. Как жаль, что мне все равно, — Эштон крепче обхватил мужчину. Когда его держали на руках, он чувствовал себя неуютно. Мало ли что он предлагал: душ или нести на руках — это были просто шутки, не более. На чужих руках он чувствовал себя глупо. Словно невеста перед первой брачной ночью.

Виктор с усмешкой двинулся в дальнюю комнату, к кровати. С еще большей бы усмешкой он перебросил парня через плечо, просто чтобы оценить реакцию на подобное обращение, но решил как-нибудь в другой раз.

Из рук любовника он выпустил у кровати, но ладоней от тела так и не отнял. Места было больше, чем на койке в больнице, но на двухспальную кровать не тянула. Виктор притянул Эштона, кусая губы и целуя, и лишь затем опустился на гладкое покрывало, проследив губами дорожку от ключиц к пупку.