Эштон приходил в себя медленно, словно толчками. Реальность вытягивала его сознание, а оно липло к темной бездне, в которой было слишком хорошо в сравнении с тем, как он чувствовал себя последний раз. Он не помнил, когда это было, зато фантомные ощущения остались.

Парень открыл глаза и сразу же глухо застонал — свет был слишком ярким, несмотря на то, что его приглушили. Привыкнув немного, он осмотрелся. Встать было слишком сложно — все тело казалось свинцовым, мысли, медленно связывающиеся во что-то более осмысленное, казались тяжелыми и пока не поддающимися разуму.

Эш не помнил последние дни. Все смешалось в какой-то калейдоскоп, обрывки, кусочки пазла, не подходившие друг к другу. Последнее четкое воспоминание — похороны. А потом все. Разноцветные картинки перед глазами.

Взгляд зацепился за что-то сбоку и он перевел его туда, только через несколько секунд понимая, что смотрит на Виктора.

Парень было открыл рот, чтобы позвать его, но пересохшее горло могло издать только тихий хрип.

Какого черта произошло? Если бы не жуткое непонятное состояние и он бы мог думать быстрее…

Виктор спал недолго, но на нервах делал это чутко, потому начал включаться понемногу уже от вполне явного стона. Поморщившись в простынь, Виктор туго сообразил, где находится и почему, а потом недоуменно поднял голову, обнаруживая устремленный на него взгляд.

Вздох облегчения вырвался из груди рефлекторно. Вик проговорил что-то похожее на «слава богу», коснувшись пальцами кисти Эштона, а потом нажал кнопку вызова персонала.

— Ты меня напугал, — поведал Виктор, когда сестра под наблюдением доктора Шульца сделала все положенное. Хил понял только проверку реакций и воду, остальное далекий от медицины мозг идентифицировать не мог. — И не только меня. Как себя чувствуешь?

Шульц был категоричен во времени общения, но сестры были не так неподкупны, сделав небольшую поблажку за денежную бумажку.

Эштон пытался включиться. Пока получалось не очень. И он так и сказал.

— Херово. Очень. Что случилось? — он уже начинал понимать, ЧТО случилось, но не мог этого осознать. Абсолютно ужасное состояние, словно в другое время попал.

— Передозировка, — ответил Виктор, не углубляясь, однако, в подробности бордельного Руно, в котором Хил лично наблюдал за развлечениями любовника. От воспоминаний сводило зубы.

— Твоя очередь, — пальцы Вика сомкнулись на запястье Эша. — Что случилось?

Мужчина сомневался, что их разговор или потеря работы вызвали бы такую реакцию.

Эштон напряг память. Передозировка? Как так получилось? Он же всегда был осторожен… Но воспоминаний все равно никаких отчетливых не было.

— Бабушка умерла, — сказал он, следом глубоко вздыхая. Он с этой мыслью не смирился. Наверное, много времени еще пройдет, когда он все окончательно осознает.

— Маргарет? — недопонял Виктор, сильно озадаченный новой информацией.

— Маргарет, — эхом отозвался Эштон, переводя взгляд на потолок. Удивительно, но он спокойно отнесся к тому, что сам чуть не умер. Но смерть Мег его подкосила.

— Сочувствую, — отозвался мужчина. — Ты потому во все тяжкие ударился?

— Ни во что я не ударялся. Просто не рассчитал, — сказал Эштон, все также предпочитая не смотреть на любовника. — Как ты здесь оказался?

— Ты позвал, — хмыкнул Виктор, наблюдая реакцию. Выдохнув, он пояснил, опуская некоторые моменты:

— Ты из Руно не вылезал несколько дней подряд, — это слабо походило на ‘не рассчитал’, но заострять на этом внимание мужчина не стал. — И в одну из ночей мне Мартин позвонил. Сказал, что ты попросил меня набрать и что по виду у тебя передоз. Я вызвал в Руно неотложку. И сам приехал.

Эштон молчал. Понятно, почему он вызвал именно Виктора. Кого еще? Не родителей же..

— Родители не знают? — спросил он. Не надо было, чтобы они знали. Снова раздуют из этого проблему вселенских масштабов.

Виктор покачал головой.

— Не знают. Сообщить?

— Нет. Не надо, — сказал Эштон. — Дай воды.

Он попытался приподняться. Лежать казалось слишком глупо. Он не инвалид. И выглядеть слишком жалко не хотелось.

— Погоди, помогу, — Виктор приподнял Эштона в полусидячее положение и поправил подушку, чтобы тот мог нормально на нее опереться. Потом подал стакан с водой.

— Тебе провели детоксикацию, убрали физическую зависимость, — рассказал он, усаживаясь обратно. — С зависимостью моральной придется бороться самостоятельно.

— У меня нет зависимости, — упрямо повторил Эштон, делая несколько глотков. — Я просто искал способ забыться. Не нужно делать из мухи слона, когда я переборщил один раз.

Он потер кончик носа, отпил еще немного и отдал стакан. Парень предпочитал не думать о том, что едва не умер из-за собственной безответственности.

— Эш, — устало выдохнул Виктор, протирая пальцами глаза, — ты хочешь сказать, что если тебя завтра выпишут, то через пару дней или недель ты не пойдешь опять расслабляться или забываться таким образом? Сможешь от этого отказаться раз и навсегда?

Эштон помолчал. Ему не нравилась такая постановка вопроса. Но было понятно, почему Виктор об этом спрашивает — Эш выдернул его посреди ночи и тот, видимо, до сих пор нормально не спал. Конечно, никто не хочет повторения подобного.

— Могу только пообещать тебе, что не доставлю больше тебе с этим проблем.

Да на черта ему эти обещания… Хотелось врезать парню, чтобы начал соображать. Но явно не в больнице.

— Эш, — повторил Виктор. — Тебе восстановили обмен веществ, организм не нуждается в наркотике как таковом. Потому если ты еще раз решишь принять, то это может значить только одно: что без наркотиков ты не можешь.

Мужчина покачал головой.

— Ладно я — я и так все понимаю — но будь честен и открыт хотя бы сам с собой.

— То есть ты хочешь сказать, что я зависим морально и не могу без наркотиков? — Эштон прищурился. Кажется, извечный азарт в этот раз был ему во благо.

— Не хочу, — качнул головой Вик. — Именно это я и сказал.

Эштон плотно сжал губы, как делал всегда, когда упрямился.

— Я могу, — сказал он. Парень сильно сомневался, но его упрямство творило чудеса.

— Можешь без наркотиков? — вцепившись в возможный вариант, Виктор даже изобразил скепсис, приподняв бровь и окидывая Эштона взглядом. И пожал плечами. — Вот и посмотрим.

— Могу, — повторил Эштон. Ему этот скепсис не нравился. Когда в нем и в его силах сомневались — что может быть хуже?

— Когда меня отсюда выпишут? Ненавижу больницы…

Он хотел было продолжить, но в палату заглянула медсестра.

— Простите, — сказала она. — К вам посетители. Ваш отец.

Эштон моментально побелел. С отцом он разговаривать хотел меньше всего. Даже меньше чем с матерью, которая бы постоянно его укоряла.

Виктор покосился на Эштона. Его родителей он не видел. Судя по виду самого парня… Да откуда они узнали-то?

— Эш? Мне выйти?

— Нет, — покачал головой парень. Был шанс, что на него не посыпется град обвинений, если они с отцом не будут наедине.

В палату вошел высокий мужчина, сходство его с Эштоном было слишком очевидным, чтобы не замечать его. Кайл, так звали отца парня, обжег взглядом постороннего и поджал губы — теперь они с сыном были как две капли воды.

— Привет, па-ап, — протянул Эш. Голос был на редкость противный. Таким он с Виктором не говорил еще.

Виктор сдержанно кивнул мужчине. Представляться не стал. Нужно будет — его представит Эштон, а так Хил отступил к соседней — свободной и не застеленной койке и сел, не мешая семейному диалогу.

Хотя диалог будет вряд ли. Скорее всего будет громкий монолог отца, а потом ссора. Вик почему-то был в этом уверен.

— Я бы хотел поговорить без посторонних, — Кайл посмотрел на Виктора.

— Он не посторонний, — с готовностью ответил Эш. — Он меня трахает.

На лице отца дернулась мышца, но он сдержался. Больше внимания на Виктора он не обращал.

— Что за детские выходки, Эштон? — спросил Кайл. — Я думал, что ты вышел уже из этого возраста. Или это снова твой ход во имя любви?