— И как скоро ты собирался мне сказать о том, что был женат?

Его злило не наличии бывшей жены, а то, что Виктор об этом даже не подумал сказать.

— Как скоро ты планировал сказать мне, что пытался покончить с собой? — почти сразу отозвался Виктор, выворачивая руль и выезжая на трассу. — Нет, это не разные вещи, — не дав раскрыть парню рот, добавил мужчина. Говорил достаточно спокойно, но хмуро.

— Это не одно и то же! — воскликнул парень. — Я был идиотом, а свадьба с твоей стороны это явно было серьезным шагом, а не желанием почувствовать что-то новое.

— Когда хотят просто попробовать нечто новое — прыгают с парашютом. Или хотя бы озабочиваются матчастью, а не неумело кромсают вены, — рыкнул Виктор и надавил:

— Почему ты пытался это сделать?

— Потому что был идиотом, я же сказал, — Эштон не собирался это обсуждать. Тем более, он и не лгал — он был в самом деле идиотом.

— А я был отчаявшимся идиотом, — Виктор дернул плечом, продолжая следить за дорогой. В подобном требующем ответа тоне мужчина обсуждать свой брак явно не собирался. — Еще вопросы? — из-за этого зло поинтересовался он, явно не желая иных вопросов слышать. По крайней мере, в такой подаче.

— Ну и прекрасно, — Эштон уловил сразу настрой Виктора и отвернулся, не планируя продолжать разговор. Их отношения все больше походили на те, когда они просто спали друг с другом. И парень категорически не понимал, что катализатором большинства проблем является он сам.

— Ты осознаешь, насколько ты сейчас — эгоистичная свинья? — поинтересовался Виктор где-то через минуту, когда пауза уже превратилась в молчание, но не успела затянуться настолько, чтобы окончательно похоронить тему. Он продолжал смотреть на дорогу и одновременно задумчиво перекатывал во рту язык. Хотелось курить, но за рулем делать это мужчина не любил.

— А ты? — спосил Эштон. — Я тебе не хочу говорить, потому что это был глупый поступок, который ни к чему хорошему не привел. И я не хочу обсуждать это ни с кем.

— А тебе не пришло в голову, что моя свадьба могла относиться к той же категории событий? — Виктор не упустил возможности добавить в голос каплю сарказма. Мужчина дал Эштону время задуматься, но не ответить.

— Если я и готов это обсуждать, то точно не по приказу зарвавшегося янки, которого ты так любишь из себя строить, — отрезал он.

— Да плевать мне, каким ты меня воспринимаешь, — отозвался Эштон, не поворачивая головы в его сторону. — Можешь вообще никак не воспринимать. Может, за ответом на этот вопрос мне обратиться к кому-то из твоих друзей? Ты же любишь к ним отсылать.

Яда в его голосе было достать для убийства парочки людей.

— Можешь обратиться, — хмыкнув, кивнул Виктор. Слишком серьезно кивнул. — К твоим услугам Николсон и Эмили. Полагаю, с ними ты будешь гораздо более вежлив, чем с собственным любовником.

— Полагаю, я вообще не буду обращаться к кому-то. Я не собачка, которая бегает с места на место, чтобы спросить о косточках в шкафах своего хозяина.

— Если б ты _спрашивал_, я бы и не возникал даже, — снова дернул плечом Виктор. — А ты пока только предъявляешь, Эштон. Предъявляешь, что я тебе не рассказал, не озаботившись даже “неприятными подробностями”, о которых я говорил, между прочим. Мы с тобой на тот момент даже знакомы не были! А ты развел тут разборки, будто я вчера женился, а тебе не сказал нихера!

Виктор явно начинал заводиться, а Эштон явно умудрился всковырнуть нечто больное.

— Курить хочу, — плюнув, Хил свернул на обочину и, выключив двигатель и достав пачку сигарет, вышел из автомобиля. Дверью усилием воли не хлопнул.

— Ты тоже спрашиваешь, хотя я сказал, что не имею никакого желания обсуждать то, что произошло в то время.

Эштон тоже вышел из машины, но дверью хлопнул от души. Он достал из куртки сигареты и сразу закурил, в нарочито расслабленной позе опираясь о машину.

На хлопок двери Вик вскинулся, но говорить ничего не стал — молча затянулся, осторожно усевшись на капот.

— О том, как ты спрашивать будешь, ясно было еще в саду, — Хил говорил глухо, но уже спокойнее. — Я решил, лучшая защита тут — нападение с переводом темы. Но ты никогда не сопоставляешь поведение других и свое, — мужчина снова затянулся. — Тебя бесполезно учить на чужом опыте. Ты и на своем-то не учишься, — хмыкнул. — Неудачно вышло. Извини.

— Блять, — Эштон все же не выдержал. Он резко развернулся к Виктору и с какой-то горькой, потухающей яростью посмотрел на него. — Что ты хочешь услышать, Вик? О том, как я по малолетству дико влюбился и на меня обращали внимания чуть больше, чем на стул, когда я надоел?

Эштон снова выругался, мотнул головой и откинул окурок, сразу же доставая новую сигарету.

— Вообще, я хотел услышать “извини, Виктор”. А потом, при наличии особого желания и попранной гордости, “расскажи, _пожалуйста_”, — выдохнул он очередную порцию дыма и продолжил. — Я тоже влюбился. Только надоесть не мог априори, ибо стулом был с самого начала.

Окурок полетел на землю.

— Зачем же она тогда вышла за тебя замуж? — Эштон не смотрел на любовника, все также предпочитая изучать пространство перед собой.

— Доказывала взбунтовавшемуся обществу, что не лесбиянка, — Виктор скривил губы в подобии улыбки и снова закурил. — Под одной крышей жили. Только супружеский долг ей отдавал вовсе не я. Я только прикрывал ее. Почти каждый день, полтора года.

Мужчина выпустил несколько колец.

— Ее винить не в чем. Она была в курсе, потому и пришла ко мне. Сам дурак, согласился. Тогда я не был так ревнив, конечно, но любил-то ее до болезненного. Думал… а вдруг?

Виктор ухмыльнулся.

— Развелись, как только все поутихло, а ее пассия обзавелась для них наследной квартирой. Я тогда вздохнул с облегчением. Все то время было… тяжко, — Виктор явно преуменьшил. — Не могу поэтично назвать это “трагедией всей жизни”: мы оба все отлично знали, брак был добровольным фиктивным соглашением, а я осознанно позволил собой воспользоваться. И потому, в общем, сам понимаешь, это далеко не самые радужные полтора года моей жизни.

Эштон долго молчал, переваривая информацию и обдумываю все это. Через несколько минут тягостной тишины, прерывающейся только на их глубокие вдохи никотинового дыма, он подал голос:

— Я подсел на наркотики из-за Барри. Он постоянно крутился во всей этой тусовке, а я хотел постоянно быть с ним. Потом втянулся и сам. Мне нравилось, как он воспринимает меня, когда я под кайфом. Сейчас я знаю, что мне тогда все это просто казалось — он воспринимал меня как всегда, — Эштон откинул очередную скуренную сигарету и потер лицо руками. — Через год, как я попытался покончить с собой, я узнал, что у него была передозировка. Но мне было уже все равно. Видимо, перерос.

Вот как. “В школе были не разлей вода”, значит. Виктор, обдумывая услышанное, молчал меньше, чем до этого Эштон. Очередная сигарета отправилась в траву недокуренной, а Хил сместился так, чтобы угол капота оказался между ног, и, упершись пяткой в бампер, отодвинулся глубже. Задницей пришлось проехаться по не чистой поверхности, но опираться на бампер всем весом Виктор не рискнул, да и плевал он — постирает.

Расположившись, Вик привлек внимание любовника кратким “хей”, а потом качнул головой и побарабанил пальцами по освободившемуся месту, зовя Эштона если не сесть, то хотя бы подойти.

Эштон посмотрел на него, дернул плечами и подошел. Жалость ему не нужна была, сочувствие тоже. Он просто рассказал то, как было. Сейчас ему было неприятно об этом вспоминать, но не было никаких слезливых воспоминаний.

— Только не нужно мне сочувствовать, ладно? — сказал он, вставая перед Виктором.

— Я похож на посмотревшую “Хатико” девочку? — осведомился Виктор, сочувствовать и не собиравшийся. По крайней мере в том смысле, в каком подразумевал вопрос. Эш был идиотом в своем решении и сам это признал, — иных вопросов к самому факту вскрытия вен (в иной ситуации Хил бы еще вернулся к теме неумелости каким-нибудь стёбом) у него не было. К факту подростковой неудачной влюбленности — тоже.