— Да кто тебя знает, — хмыкнул Вик, укладываясь рядом и привычно загребая Эштона.

— Я себя знаю, — отозвался Эштон, начиная возиться под рукой любовника. — Но ты определенно думаешь, что я медведь. Плюшевый.

— Не опошляй, — фыркнул Виктор и весьма серьезно пообещал:

— Иначе с работы встречать буду букетом ромашек.

— Я не люблю ромашки. Бери тюльпаны, — усмехнулся Эштон, поворачиваясь к Виктору лицом. — А я буду в платье и на каблуках. Мой шеф не оценит, но антуражно должно быть.

— Где ты видел медведей в платье и на каблуках? — уточнил мужчина.

— В цирке, — хмыкнул парень, вновь отворачиваясь спиной к нему. — Мы с тобой такие представления можем устраивать.

— Я лучше трахну тебя с привязанной к рукам подушкой-сердечком. И тебе в назидание, и мне по приколу, — Вик снова забросил руку на любовника и прикрыл глаза. — Спи уже. Хотя если ты привык во сне лапу сосать, могу обеспечить разнообразие на сон грядущий.

— У меня развит кусательный рефлекс, так что ты можешь лишиться своего разнообразия, — хмыкнул Эштон, натягивая сильнее на себя одеяла.

— Тогда заткнись, а то на твою повышенную болтливость у меня уже рефлекс, — хмыкнул он, выдыхая Эштону куда-то в шею. — И вовсе не кусательный.

— А какой же? — поинтересовался Эштон, не желая так быстро сдаваться. Нельзя было просто взять и заткнуться, когда об этом просят. Особенно, когда об этом просит Виктор.

— Условный, — конкретизировал мужчина, прикусывая кожу на шее, прижимаясь тазом, а рукой забираясь под резинку штанов любовника. — Сразу выебать хочется.

— Ты думаешь, это займет мой рот? — Эштон несколько отодвинулся. Скорее просто инстинктивно, чем боясь быть лишний раз тронутым любовником. — Смею заметить, что во время секса я разговариваю больше.

— Зато _после_ него тебя сразу тянет спать, — Виктор сжал в ладони член Эштона и притянул парня обратно.

По тому, как “растягивал” происходящее Вик, было ясно, что он больше издевается и развлекается, чем исключительно серьезно намерен заняться сексом — в ином случае он бы уже сидел сверху, забив рот Эша углом одеяла. И тем не менее, в каждой шутке лишь доля шутки.

Мужчина двинул ладонью по стволу.

— Ты сам говорил.

— А ты больше слушай меня, — Эштон прислушался к своим ощущениям. Возбуждние не появилось моментально. Но пах потяжелел все-таки. Тело его все равно предавало. Парень не хотел отдаваться в руки любовнику без оглядки, потому снова отодвинулся, обхватывая его запястье своими пальцами. — Не прекратишь — я вновь подниму какую-нибудь тему.

Мужчина, воспользовавшись появившимся расстоянием, перевернул Эштона с бока на спину, а сам приподнялся на локте, чтобы следом нависнуть над любовником.

— Давай, заводи, — предложил он.

Почему-то все темы сразу выветрились из головы. Эштон немного поерзал, приподнялся и повернул голову вбок, чтобы видеть лицо Виктора хотя бы боковым зрением.

— Я же сейчас из принципа не дам, — предупредил он.

Виктор говорить ничего не стал. Молча устроил Эштона удобнее под собой, склонился над телом ниже, снова сминая пальцами пах и припадая губами к ключицам.

Эштон перебьется и без принципов, в конце концов не пытать же его Хил собирался.

Эштон глубоко вздохнул, сцепил зубы и глянул в потолок. Хорошо, если так, то он действительно пойдет на принцип. Если Виктору плевать, то и ему плевать. Легли спать называется.

Виктор хмыкнул, смещаясь ниже. Одеяло было откинуто, мужчина стянул штаны Эштона, оставив их чуть выше колен, и задрал вверх штанины, чтобы парень не мог быстро стянуть одежду и был немного ограничен в движении.

Еще помассировав член, Виктор лизнул головку языком, чтобы затем пройтись им по всей длине.

— Ви-ик, — на выдохе сказал Эштон, цепляясь пальцами в простыню. На этом его фраза закончилась. Потому что сказать еще что-либо, кроме “прекрати”, было невозможно. А прекращать как раз не хотелось. Тело его определенно подводило.

Эштон сильнее стиснул зубы, прикрыл на пару мгновений глаза, но потом снова стал изучать потолок. Лучше сосредоточиться на этом, чтобы не кончить позорно быстро.

Виктор сквозь улыбку хмыкнул, вбирая плоть Эштона, медленно опускаясь, медленно лаская языком. У мужчины не было мастерства своего любовника, но делать минет он умел. А в отсутствие отдачи — лучший способ.

Виктор через некоторое время выпустил член и, подцепив ноги парня под колени, придвинулся — штаны теперь мешали Эштону их опустить.

— Не надоело бревно играть? — поинтересовался Виктор, облизывая губы, и снова обхватил плоть ладонью.

Эштон все это время пытался справиться с подступающим возбуждением, плюс то, что он не смог нормально двигать ногами, его крайне напрягало, и он все равно пару раз дернул ими, пытаясь сделать свои движения более свободными.

— Я же сказал, что не дам тебе, — буркнул он, понимая, что отпираться уже глупо — член стоял, а сам он уже дышал вовсе не ровно.

— Ой ли, — отозвался Виктор, немного раздраженный упрямостью любовника, и, убрав руку с члена, проник в растянутые недавно мышцы двумя пальцами, нащупывая простату. Одновременно мужчина поцеловал любовника, прикусывая тому губы и пробиваясь вглубь языком.

Сначала Эштон невольно прогнулся в пояснице, повинуясь рефлексам, но следом почти сразу очнулся. Он попытался своим языком вытолкнуть язык Виктора, а мышцы внутри сжал, пытаясь еще одновременно и вытолкнуть и пальцы. С последним он справлялся хуже.

— Хватит, — шепнул он, снова проходясь пальцами по простате. С мышцами сфинктера бороться было достаточно просто — и Хил боролся, не давая себя вытолкнуть. В опасности потерять равновесие Виктор перестал опираться на руку, все еще склоняясь над Эштоном. Встав удобнее, освободившейся ладонью принялся одновременно с простатой массировать член любовника, то двигаясь синхронно, то разрывая ритм. Он знал — Эштону понравится. — Будь моим.

Эштон почти бесшумно ловил воздух ртом. Виктор был прав — ему нравилось. Пару раз у него возникало желание шевельнуть бедрами, избавиться от штанов и раздвинуть ноги шире. Но упрямство было сильнее желаний. Поэтому он сфокусировал взгляд на Викторе и сказал:

— Я не собираюсь быть чьим-то, я свой собственный, — отрывисто произнес он, прерываясь на глубокие вдохи.

Вечно сдерживаться парень бы не смог, несмотря на достаточно сильную выдержку. Хил знал это. О себе мужчина пока не беспокоился, хотя член уже встал, ибо знал и то, что даже после провала любовник кончит далеко не сразу.

— Эштон, — шепотом позвал он, целуя яремную впадину и продолжая работать пальцами; рано или поздно парню придется отступить и уступить предающему его телу, и Виктор давал возможность сделать из проигрыша — снисхождение, почти равнозначное победе:

— Пожалуйста.

Не самая простая комбинация, но Виктор пошел на нее, осознавая, что Эштон совсем не похож на кого бы то ни было, что он не сломается, что его — именно его-то — можно разве что приручить. Необходимость ломать самого себя и искать пути в обход въевшейся в рефлексы силы, при этом оставаясь самим собой — насколько же трудно было мужчине в самом начале их пути, насколько же ему это нравилось.

— Пожалуйста, — повторил он. Без мольбы — на нее Вик не пошел бы ни за что — зато искренне, предлагая некий компромисс.

Эштон издал судорожный выдох, сильнее сминая под пальцами простыню. Виктор никогда не говорил “пожалуйста” в такой ситуации. Это льстило. Конечно, льстило. Он прикусил губу, откидывая голову назад, давая больший доступ к шее. Это было почти доверительным жестом с его стороны.

Отвечать что-то было совершенно бессмысленно, не отвечать тоже. Потому что Виктор вряд ли будет просить еще раз.

И Эштон все-таки сдался, переступая вновь через себя и своё упрямство. Он толкнулся бедрами, позволяя проникнуть пальцам в него глубже. Это и было его ответом, якобы снисхождением, которое имел ввиду любовник, а еще желание Эштона перейти к большему. Он любил прелюдии, но не тогда, когда оказывался в чуть более проигрышной позиции.