— Я вижу, как ты несешь последствия, — со скепсисом хмыкнул Шон. — Спиваешься на кухне и винишь во всем себя.

— А вот это уже не твое дело, — огрызнулся Виктор.

— Это мое дело, если я здесь, — не согласился Шон. — Давай, поднимайся, — он потянул его наверх.

— Если ты здесь, то потому, что просто пришел. Это не делает мое дело твоим.

— Поднимайся, — шикнул на него Шон, все-таки стаскивая его со стула. Потом затолкнул в ванную. — Протрезвей и посмотри на вещи адекватно.

Мужчина включил душ и струю холодной воды направил прямо на Виктора, нисколько не заботясь о том, что льет воду еще и на пол.

Виктор упираться не стал, вваливаясь в ванную.

— Убирать сам потом будешь, — огрызнулся он, вырывая душ из пальцев брата. — Я сам в состоянии.

— Потом уберешь, как протрезвеешь, — Шон кинул в него полотенце. Состояние брата ему категорически не нравилось. — Иди проспись. Завтра будем решать, что с тобой делать.

— Я тебя не просил срач тут разводить, так что завтра и уберешь, — полотенце шлепнулось в разлившуюся по кафелю лужу, и Хил отпихнул его ногой в сторону, открывая холодную воду над раковиной.

— Ты ведешь себя, как малолетний идиот, которого бросила подружка. Ты так не переживал даже после развода. Успокойся и прекрати психовать!

— Сделай одолжение, свали нахуй до завтра, — снова огрызнулся Хил, — до завтра.

Шон бросил на него еще один внимательный взгляд, потом вздохнул, поняв, что бороться с этим бесполезно, и кинул Виктору еще одно полотенце.

— Без глупостей, Вик.

Виктор только отмахнулся, склонившись над раковиной.

— Без глупостей.

Шон все-таки ушел, но на следующий день пришел снова. Звонил в дверь очень настойчиво, жалея, что вечером все-таки не позвонил на всякий случай. Мало ли что Виктору может прийти в голову. Он-то знал об импульсивности брата в такие моменты.

Виктор открыл дверь не сразу. Он стоял на пороге заспанный, небритый, с бодуна — явно продолжил пить и после ухода брата. Но взгляд был более адекватен, чем вечером: Хил успел проспаться, хотя явно теперь жаждал опохмелиться.

— Хватит звонить, — резко попросил он, морщась.

Шон мстительно еще несколько секунд не отрывал палец от звонка.

— Алкоголик, — бросил он, заходя внутрь квартиры. — Собирайся. Не тебе ли пора на работу сегодня? Специально позвонил Николсону и поменял вам смены. Так что на опохмел времени у тебя нет.

Хил помассировал виски, унимая гул в голове после звонка.

— Извини за вчерашнее, — отозвался он, припоминая произошедшее. Ему не стоило быть таким резким, но Хил терпеть не мог, когда в его дела лезли. — Но раз у меня нет времени, значит, у тебя достаточно времени, чтобы убраться в ванной.

— У меня достаточно времени довезти тебя до конюшни и поговорить. Ванную сам уберешь, — сказал Шон, явно не желающий сходить с намеченного пути.

— Не строй из себя упрямого увальня, — поморщился Виктор, проходя на кухню. — Вода на полу — твой косяк. Ты мог быть аккуратнее в чужом доме.

— Это я еще упрямый увалень? — расхохотался Шон. — Все, давай вали в душ. На пол кинь полотенце, я кофе заварю. В конюшне нужно быть к полудню.

— С каких пор ты общаешься с Николсоном? — задал новый вопрос Виктор, а потом приложился губами к струе, с наслаждением втягивая в себя воду.

— С тех пор, как ты свихнулся на своем наркомане и не желаешь слушать никаких доводов в пользу адекватного мнения по поводу этой ситуации. Вчера я в этом уже успел убедиться, — Шон принялся колдовать с завтраком.

Не то чтобы он умел готовить, но был достаточно ознакомлен с технологией готовки бутербродов.

— Он мне доверился, — вскинулся Виктор, хотя и не так активно, как вчера. — А я его упустил.

— Если бы он не хотел, ты бы его не упустил. Если бы он доверился, он не дал себя упустить. Виктор, ты совсем не понимаешь, что ли?!

— Я понимаю! — огрызнулся Хил, оторвавшись от крана. А потом сбавил обороты:

— Только ты не знаешь, как бы мне хотелось обратного.

— Тогда чего ж ты не придешь к нему, не выяснишь все окончательно и не поставишь все точки над нужными буквами и после них? Зачем сидеть, пить и материть себя? В этом нет ни смысла, ни толка. Пей кофе.

— Ему и так хорошо, — хмыкнул Хил, забирая кружку. — Он с Барри. Тусит, упарывается и снимается в порно. Я не должен был допустить такого. Не того, чтобы хорошо было. А вообще. Когда мы сошлись, я обещал, что… И теперь для удержания слова я вынужден отступиться. Иначе все это пойдет по кругу, снова и снова, пока не закончится чем-то плохим. Понимаешь? Я не хотел такого. Не хотел делать хуже. И сейчас не хочу.

— Порно? — нахмурился Шон. — Какое порно? И что за Барри?

— Барри — тот, с кого начался весь этот пиздец, — дернул плечом Хил и отставил кофе.

— Ладно. Я лучше в душ. Расскажу обо всем по дороге на конюшню. Тогда, может, поймешь, о чем я.

***

— Операция — лучший выход, Виктор, — Шон сидел на кухне брата, смотрел на того с укором и поджимал губы. Упрямство Виктора порой выводило из себя даже спокойного Шона. Вик ни в какую не хотел соглашаться на операцию, которая сейчас, по подсчетам врачей, не была такой уж рискованной, как несколько месяцев назад.

— Лучший выход откуда, прости? — со вздохом полюбопытствовал мужчина. Конечно, Шон имел в виду Эштона. Глаз потерян во время отношений, отношения — как уверял брат — необходимо было пройти и забыть, а значит, нужно было обрубить все веревки и сжечь все мосты.

И как раз этого Виктор никогда не умел делать, влача за собой целый шлейф из обрывков.

И как раз в этот раз Хил менее всего хотел что-то обрубать и сжигать.

— Лучший выход из твоей депрессии, блять, — Шон начал терять терпение. Виктор был упрям, как осел, и делал это словно на зло. Шон ему уже привел сотню аргументов о безопасности операции, нашел врача и внимательно рассмотрел его страховку, чтобы точно быть уверенным, что она покроет операцию. Но нет, он продолжал упрямиться. Как последний идиот, цепляющийся непонятно за что.

Впрочем, цеплялся он понятно за что.

— Ладно, — Хил сдался, отворачивая взгляд куда-то в стену. Шон был прав. Не всегда был прав, но в этот раз точно был прав. Виктору необходимо было время, окончательно все переварить, увериться, что Эштон не очень-то страдает и беззаботно отрывается, выбрав ту жизнь, которой так желал все время их отношений. Сейчас Вик чувствовал себя виноватым, словно держал вольную птицу в клетке. Сравнение ему не нравилось совершенно ни формулировкой, ни сутью, но на ум приходило только оно, от чего было лишь еще хуже.

Он надеялся, что Эштону все же больше по нраву отсутствие наркотиков, что он все еще хочет бросить, хочет в тайне, как хотят сестер или матерей, забивая порочное желание и зарывая его в себе как что-то неправильное, с чем невозможно смириться.

Хил помог бы смириться, помог бы вернуться в нормальную жизнь, Эштону только нужно было признать это желание, показать его чуть сильнее, не закрываться…

Или Виктору нужно было быть в сто, в двести раз аккуратнее, тогда бы он ничего не испортил и не предал бы оказанного доверия.

Для него провал был слишком важен и заметен, чтобы забыть его и отказаться от всех напоминаний и ошибок.

Но Шон был прав. Хил сам говорил, что опыт нужно в первую очередь учитывать для правильности будущих поступков. Эштон пал ниже, чем был, это не давало Виктору покоя, но тот все же был на том месте, на каком хотел быть.

И тут Хил умывал руки.

— Ладно, — повторил он. — Я согласен.

Шон облегчено вздохнул. Хоть что-то в этом мире принимает стабильность. И то, что Виктор начал постепенно отходить от своей вечной депрессии и соглашаться с братом определенно было добрым знаком.

— Тогда я договорюсь на обследование конце неделе. Врачи точно скажут прогноз, чтобы ты перестал сомневаться. И уже максимум через месяц будешь с двумя глазами. И нас снова могут путать. Если только ты прекратишь ходить с таким мрачным лицом, словно вчера вечером закопал кого-то в лесу, — фыркнул Шон. — И нет, отмечать мы это будем только чаем. Хватит с тебя алкоголя.