За столом на мгновение воцарила тишина. Зои повернулась к Эштону и тот ей широко, по-рекламному, улыбнулся.

— Не бери в голову, — сказал он. — Он просто завидует, что я тебе приглянулся больше, чем он. И да, я сплю и с парнями, но не сегодня, — Эш наклонился к шее девушки, но смотрел прямо на Виктора. — Как выяснилось, они не способны меня удовлетворить во всем.

Виктор поднялся из-за стола и обошел его кругом, чтобы наклониться к уху Эштона.

— На одном из видеороликов видно совершенно обратное, — рыкнул он, а потом отстранился, всматриваясь в глаза парня. — Надеюсь, ты протрезвеешь раньше, чем нарушишь один из наиболее адекватных своих принципов. Ты не изменяешь, — напомнил мужчина.

Хил перевел испытывающий взгляд на девушку, одновременно пропихивая боксеры в стакан, на который они упали. Закончив, Виктор отодвинул стекло, разогнулся и направился к выходу. Ключи от машины остались у него, но пользоваться ими Хил не рискнул бы и с двумя глазами. Он собирался поймать такси.

Эштон, стоило Виктору уйти, моментально помрачнел и окаменел, перестав обращать внимание на девушку, которая продолжала лезть к нему с поцелуями.

Виктор очень вовремя напомнил ему про его главный принцип отношений. Эштон собирался идти до конца, чтобы разозлить любовника окончательно.

Оставшаяся часть ночи прошла как обычно по накатанной, но уже без поцелуев. Он просто упарывался до последнего, пока не очнулся около шести часов вечера следующего дня в своей квартире. Вся ночь помнилась обрывками, и совершенно не осталось в памяти то, как он оказался дома.

Очнулся он от разрывающего тишину квартиры звонка в дверь. Виктор, так и не дозвонившись, приехал сам, предварительно забрав от клуба автомобиль. Сложно было сказать, что именно двигало Хилом.

Но двигало им далеко не только желание убедиться, что все в порядке.

Эштон с не самым довольным стоном поднялся и еле волоча ноги прошел в коридор, распахивая дверь. От вида любовника и воспоминаний минувшей ночи он снова застонал, морщась.

— Если ты хочешь почитать мне нотации, то выбери другое время, — хрипло проговорил он, уходя обратно в спальню. Рухнув на кровать, парень с головой закутался в одеяло — вставать и опускать шторы не было ни сил, ни желания.

— Может, сначала проверишь наличие использованных презервативов? — ядовито полюбопытствовал Виктор. — Чтоб мне два раза речь не сочинять?

— Отъебись, — послышалось из-под одеяла.

Виноватым Эш себя не чувствовал. Виктор сам провоцировал его на такое поведение, так что пусть и пожинает плоды.

— Знаешь, Эш. Ты так рьяно орешь за свои принципы, — хмыкнул Хил. — Надеюсь, ты помнишь, как провел остаток ночи. Потому что в противном случае, кроме слепой веры, нет ни единого гаранта, что ты не выебал эти свои принципы только потому, что хотел меня позлить. И цена им тогда — ебанный грош, потому что к ебеням их сносит обычным упрямством, не говоря уже о кокаине, который ты любишь так же, как и свои “принципы”. А похоже, что и больше их. У меня один вопрос: я-то верю тебе. Но ты сам себе веришь?

Хил хотел добавить злое “наркоман чертов”, но сдержался, решив, что это слишком. Фыркнув, Виктор вышел на кухню, где закурил, оставив любовника одного — живой, и хуй с ним. Сейчас Хил мало был способен на какое-то иное отношение. Он слишком ревностно относился даже к гребанным поцелуям, не то что ко всему остальному, что успел (и не успел) увидеть.

— Блять, — это единственное, что успел издать Эштон, перед тем, как любовник вышел из комнаты.

Можно было бежать за ним, снова что-то доказывая, но состояние было не тем. Да и настроение насколько херовое, чтобы в разговоре смог зайти бы слишком далеко, куда не следовало заходить.

Парень сильнее закутался в одеяло и все-таки встал, не сбрасывая его — знобило.

— Я себе верю. Я тебе сразу сказал, что мне нравится состояние кайфа. И аналогов ему я не смог найти. Ни тебя, ни себя я не обманывал. Может, это ты себе лгал? — Эштон вещал, привалившись к дверному косяку, но в голосе не было той задорной нотки, которая присутствовала раньше при ссорах.

— Речь не об этом, — отозвался Виктор, потягивая сигарету. Он сидел в углу, вольно, но напряженно. — Ты при мне лизался с какой-то малолеткой. Ладно, когда ты меня не видел. Но ты _при мне_ с ней лизался, отлично понимая, _как_ и главное _чем_ я это воспринимаю. Ты готов был выебать ее прямо там мне _на_зло_, хотя, по сути-то, это ты мне не дал. Где твои хваленые принципы, а, Эш? Или ты, впадая в кайф, добровольно отказываешься и от них? Тогда порно, снятое Барри, это даже не случайность, это закономерность, — сплюнул Хил. — Ты весьма оскорбленно реагировал на предположение об измене. Но выходит, что наркотики служат отличным оправданием и этому, да? Какая разница, ты ведь делал это в неадеквате, а значит ни в чем не виноват! Что ты вчера делал, родной? Где был и что делал?

Эштон сузил глаза, наблюдая за Виктором.

— А что если я скажу, что трахался до утра, и моя малолетка только ушла? Вы наверняка могли бы пересечься в коридоре, в лифте или возле двери подъезда. Не встретились? Очень жаль. Знаешь, тогда бы ты не стал задавать всех этих глупых вопросов, — Эштон сильнее закутался в одеяло и наградил Виктора еще одним взглядом. — Теперь вопросов нет?

Он вновь говорил Виктору назло, специально выводя его. Но оправдываться он не собирался. Тем более, после такой речи. Виктор фактически обвинял его в том, что он спал с тем мужиком, который трахал его на видеозаписи.

И все бы ничего, но обвинял не только в этом. Виктор предполагал — не словами, а смыслом, — что подобные “мужики” были не один раз во время их отношений, стоило Эшу как следует упороться.

— Так и скажи, Виктор, что ты все-таки считаешь меня блядью. Это будет короче.

— Я не считаю тебя блядью, — отозвался Виктор. — Я говорю, что ты добровольно входишь в состояние, когда легко можешь ей стать, стоит этого захотеть любому левому хрену. Ты, категорично отказывающийся изменять, добровольно отрекаешься от этого в пользу вполне реальной вероятности изменить, упарываясь в хлам и теряя контроль. Конечно, — фыркнул Вик, — не по своей воле ты вляпываешься, но ты по своей воле создаешь условия, чтобы вляпаться! Для тебя это действительно норма, Эш? Норма: не помнить, что ты вчера делал и спал ли с кем-нибудь? Норма: усиленно вспоминать, было или нет? Речь не обо мне, Эштон. ДЛЯ ТЕБЯ это нормально?! Ты, конечно, мог и не трахаться. Потому что не было рядом того, кто, как Барри, воспользовался бы ситуацией. Но мог быть, мог воспользоваться, а ты нихуя бы не смог сделать, даже если бы хотел. Тебе ЭТО нравится? Понимаешь хоть, о чем я вообще?

Эштон прищурился вновь, хмуря брови. Его подобный тон и такие предположения совершенно не устраивали.

— Ты бросаешься из крайности в крайность, — сказал он. — Может, мне сидеть дома, как примерный мальчик, вязать тебе носки и готовить ужин, а вечером ублажать минетом? — парень совершенно не замечал, что в крайности бросает именно его.

— Это ты бросаешься в крайности, — рявкнул Виктор. — Мне нахуй не сдались носки. Я хочу, чтобы ты вел себя нормально!

Хил с силой затушил окурок.

— Эштон. Я тебе не мальчик на пару перепихов. Твое поведение нормально, но когда ты один! Каждый день просыпаться с новым чуваком в постели после нового клуба. Но ты НЕ ОДИН, понимаешь? Мы ВСТРЕЧАЕМСЯ. И с учетом этого внезапно выясненного факта, ты, конечно, ведешь себя как последнее хуйло! Потому что ты СО МНОЙ и каждый день просыпаться с кем-то новым ты уже не можешь. А ведешь себя так, будто меня не существует или я тебе Мартин какой-нибудь. Эш! _Я_ тебе _кто_? Ты кем меня считаешь? И нормально ли для тебя, состоя в отношениях, вести себя ТАК?

Эштон опустился на рядом стоящий стул — стоять уже не было возможности. В чем-то Виктор был, конечно, прав. Но Эштону было слишком сложно признать тот факт, что вел он себя чересчур не в рамках. И что вина за создавшееся положение лежит на нем. Но Это был Эштон. Не для него признание собственных ошибок.