========== Глава 22 ==========

— Что дарить собрался? — поинтересовался Виктор, нарезая себе бутерброд. В ожидании Эштона, чтобы отвезти его на день рождения Мартина, он заварил себе чай и теперь шинковал колбасу, пока парень собирал вещи.

— Как давно вы знакомы вообще?

Историю знакомства Хил уже слышал, теперь интересно было узнать еще и сроки.

— Года два примерно. Не помню точно, — пожал плечами Эштон, который пытался быстро высушить волосы полотенцем. — Я тогда только устроился работать к Робертсону. Мне двадцать пять исполнилось… Так что да, года два.

Отбросив полотенце, он весьма скептически глянул на себя в зеркало. Волосам явно придется сушиться в машине.

— А про подарок… Я иду к нему работать. Чем не подарок? — фыркнул он.

— О, какое самомнение, — хмыкнул Хил. — Ты такой подарок, что впору вешаться, даже с учетом рабочих способностей. Но думаю, ты в курсе. Так что рассказывай. Или у вас просто не принято?

— У меня не было времени купить подарок. Да и Мартину сложно что-то выбрать, как и мне. Проще подарить пятьсот баксов, и пусть покупает, что хочет, — Эштон застегнул верхнюю пуговицу на рубашке и удовлетворенно кивнул, довольный своим видом.

— Ты ведь не потащишься на улицу с мокрой головой? — спросил Виктор.

— Только до машины, — пожал плечами Эштон. — У меня нет шапки, так что выбора уже нет.

— Нужно было раньше беспокоиться о прическе, — хмыкнул Хил, запомнив на будущее напоминать парню и о таких вещах. — Перекусить не хочешь?

— Нет, я ел за полчаса до твоего приезда. И когда готовил, даже ничего не сжег, — фыркнул парень, поворачиваясь к мужчине. — Я готов. Ты допил чай?

Виктор изобразил удивленную улыбку и качнул головой.

— Еще пара месяцев, и ты тоже сможешь встречать меня ужином, — прокомментировал он, поднимаясь. — Допил. Пошли.

Натягивая куртку, Эштон весьма выразительно посмотрел на любовника.

— Да, конечно. Именно из-за этого я трахаюсь с плитой уже почти два месяца. Чтобы готовить тебе ужин. Может, еще и фартук мне купишь? Хотя нет, фартук — это моя эротическая фантазия, — он закончил очередным фырканьем, взял сигареты со стола, телефон и первым пошел к двери.

— И именно поэтому я тебе его куплю, — отозвался Виктор, следуя за любовником. — Не забудь накинуть капюшон.

— Ну, мааам, — закатил глаза Эштон и протянул свой ключ Виктору. — Возьми, могу потерять.

Хил фыркнул, но без особого энтузиазма.

— Окей. Что еще взять?

— Меня, — нагло улыбнулся Эштон, хлопая по плечу любовника. — Не переживай. Я не собираюсь упиваться в хлам, просто принимаю меры предосторожности на всякий случай.

— Я тебе это устрою, — скопировал улыбку Виктор, но хлопнул не по плечу, а гораздо ниже.

— Буду дома. Ты позвони мне, сам не садись за руль, хорошо?

— Мы едем на моей машине и она потом будет у тебя. За рулем какой машины ты меня представляешь? И раньше от подобного ты меня не предостерегал, — хмыкнул Эштон.

— На любой машине дружков Мартина, например. С фразой “дай порулить, я отлично вожу”.

Вы ведь планируете потом в Руно. И не факт, что додумаетесь до такси. Не умаляю твоих способностей, — сразу пояснил Хил, — просто хочу быть уверен, что ты не вляпаешься без меня. Ты ведь уже отдал мне карту, предосторожность без моего напоминания, я приятно удивлен. Прояви еще немного предупредительности — позвони мне или вызови такси.

— Ты слишком много переживаешь. И думаешь, — поморщился Эштон, выходя на улицу и набрасывая на голову капюшон. Было действительно холодно и парень поежился. — Там не все такие отморозки, как я. Есть более адекватные люди. И я позвоню, — он подошел к машине и положил ладонь на ручку, ожидая, когда Виктор разблокирует двери.

— Странно, что ты еще не привык к этому, — пожал плечами мужчина, принимая обещание, и вместо того, чтобы разблокировать дверь, кинул ключи Эштону.

— Сам.

— Отлично, — просиял тот. У него были мысли в голове по поводу просьбы самому вести, но просить не стал. Объяснить причину не мог. В конце концов, это была его машина.

И, сев, он понял, как скучал по ней. За рулем машины Виктора было совершенно не так.

Хил ключи отдал по двум причинам. Первой была память о том, как парень любит водить, и о том, что в последнее время сделать ему этого не доводилось. А второй причиной был глаз, с которым водить действительно было много сложнее, и раз есть возможность сплавить руль, то Виктор хотел этим воспользоваться.

— Хорошо, что ты рад, — прокомментировал мужчина, пристегиваясь и прикрывая глаза. — Трогай, родной.

— Откуда у вас с Николсоном любовь к этому обращению? — спросил Эштон, заводя машину и ожидая около минуты, пока двигатель хоть немного прогреется. Конечно, машина не простояла на морозе полночи, да и мороза как такового не было, но Эштон слишком любил машину, чтобы хоть как-то измываться над ней.

Виктор пожал плечами, а потом протянул руку, чтобы взъерошить парню волосы и немного потянуть пряди — давно так не делал и теперь с удовольствием прогнулся под привычку, когда выпала возможность. Словно затянулся после перерыва.

— Не знаю, — ответил Хил, спустив кисть и чуть помассировав шею, и убрал руку, вытирая влагу с волос о салфетку из бардачка. — Не помню, кто первый использовал и кто от кого набрался. Но Николсон так именует всех, используя как универсальное обращение, вместо, например, “приятель” или “чувак”; а я — более узко. Даже совсем узко, можно сказать.

Эштон чуть опустил голову, давая больший простор для массажа, но когда рука с его шеи исчезла, то выпрямился, более внимательно следя за дорогой — слишком помнилась еще авария.

— Меня от этого “родной” из-за Николсона передергивает, — сказал он, поворачивая на трассу. — Да и вообще, я до сих пор не могу понять, с чего вдруг _ты_ используешь _такие_ слова в речи.

— “Такие” это какие? — уточнил Виктор. — Почему тебе так странно это?

— Это уменьшительно-ласкательные, — ответил Эштон. — Просто ты на первый взгляд не казался человеком, который употребляет подобные словечки. Когда я с тобой знакомился, ты казался мне крайне мрачным типом. Впрочем, я не сильно ошибся. Но я тебе уже, кажется, об этом говорил.

— Уменьшительно-ласкательные — это “котенок”, “милый” и прочая ересь слюнявого типа, — отозвался Хил почти беспристрастно, но с каплей затаенности — не любил пояснять такие вещи и приближал этот процесс к чему-то интимному по неловкости целенаправленного обучения. Но рассказывал, не отмахиваясь — хотел рассказать.

— Я такие действительно не использую и не люблю слышать в свою сторону. “Родной” — мое единственное обращение кроме имени, и я не считаю его уменьшительным. Это категория людей среди окружения, не меньше, а то и больше. У Николсона — уменьшительное (по большей части), у меня — не в общепринятом смысле. Или не только в нем.

— Николсона ты тоже “родным” называешь? Он-то для тебя явно самый близкий человек, — это было сказано с каплей ревности, но Эш понимал, что его отношения и отношения Виктора с Николсоном совершенно разные. И сравнивать их по меньшей мере глупо.

— Язык не поворачивается, — вполне честно ответил Виктор, тем не менее скрыв за сказанным специфику их с Киром отношений. При дружбе и открытости, назвать Николсона близким — если брать душевные категории — Хил вряд ли бы смог. Эштон был близким, но зато до Кира ему все равно было очень далеко. Обращение, конечно, проскальзывало, но уже в чисто Николсоновских обращениях, без подтекстов.

— Кир, кстати, некоторое время говорил “радость моя”, а не “родной”.

— Я уже представляю, как это от него звучало, — проговорил Эш, достав сигареты из кармана, привычно закуривая. Проблем за рулем от этого никогда не возникало. — У него все звучит специфично. И все его эти байки… Сколько в них правды, а сколько утрированности, боюсь, даже он не знает, слишком сильно увлекается. Но мне нравится в нем одно — он знает хорошо тебя, — пришла его очередь для честных признаний.