Несмотря на все прогнавшиеся в голове мысли, тон вопроса был исключительно шутливым. Виктор просто привык думать так, цепочки строились почти на рефлексах.

Устав коситься, мужчина улегся ровнее.

У Эштона же было все наоборот. Если он с кем-то встречался, то встречался до последнего, не пытаясь с кем-то трахнуться. Даже беря во внимание его самое упоротое сознание в каком он был. Он считал, что отношения к чему-то обязывают. Не только к сексу и паре встреч в неделю, а также куче обязательств, что требовал тот же Виктор.

Возможно, у Эша сложилось это впечатление из-за того, что он весьма сильно обжегся в отношениях с Барри и хотел, чтобы человек принадлежал ему полностью. Хотя бы в то время, пока они друг друга переносят.

Но все же тон, когда он говорил, был достаточно равнодушным — наученным, даже заученным на том же Барри:

— Можешь потом пойти и трахнуть кого-нибудь. Я не возражаю.

Но все же, подумав, совсем по-бабски добавил:

— Только это тоже не исключает, что я могу также пойти и трахнуться с кем-то.

Виктор совсем по-идиотски гоготнул — жест, перенятый от Николсона и спровоцированный излишней расслабленностью. Так Хил давно не растекался по поверхностям.

— Тебя после одного раза в душ не выгонишь, а тут ты куда-то там на второй заход пойдешь?

Виктор от этой фразы даже не напрягся, полностью воспринимая все как шутку. Месяц назад это должно было бы насторожить, но за время пребывания в клинике треплющего Эшу нервы Барри, Хил все же натаскался сдерживаться и почти переучился на адекватный юмор. Хотя сейчас секс, доверие и вода сыграли вполне весомую роль.

— Не пойдешь, — в иной ситуации звучало бы почти зло, но сейчас Виктор констатировал, памятуя о давнем, но определяющем разговоре — Эштон тогда сказал, что не изменяет. Кажется, он пояснил даже, что именно не спит больше ни с кем. Вик точно не помнил, но выбрал именно эту версию как обоюдную установку для обоих. Повода-то не было.

— И я не пойду, — добавил Хил, крепче сцепив руки. Это не было ревностным напряжением, это было демонстрацией и укреплением своего решения за них обоих — доминантная, пусть и бесполезная в ситуации, нотка. — Я согласен. Если на тебя это условие не распространится. И только с начала твоего показа, не до него. Чтобы не предъявлял потом.

— С такими условиями я вообще ничего показывать не собираюсь, — Эштон был несколько раздражен. Не слишком заметно, но фраза во всеобщей гармонии, царящей последнее время, прозвучала все равно резче, чем он хотел. — Просто потому что ты уже изначально их ставишь, хотя до теоретического показа я еще не созрел. Так что можешь довольствоваться только воображением, — он фыркнул и сам опустился под воду, пробыв там секунд тридцать, прежде чем вынырнуть — порыв не отвечать на следующую реплику любовника как можно дольше.

Виктор едва не ушел под воду вместе с Эштоном. В их положении парню окунуться без движения Хила было проблематично. Тем не менее, мужчина среагировал, смещаясь, и дал любовнику нырнуть.

— Ты чего? — спросил он почти недоуменно, когда у Эштона закончился воздух. — Я не ставил, а уточнил то, что подразумевалось под твоим условием. Не собираешься — принуждать не буду. Дел-то.

Пожав плечами, Виктор так и остался сидеть на середине ванной вполоборота к Эштону и рассматривал парня, пытаясь понять, что не так.

Эштон убрал мокрые волосы с лица, смахнул с него же воду и произнес:

— Просто я очень остро реагирую на даже теоретический факт измены. Со времен Барри меня это сильно задевает, так что, будь добр, если захочешь трахнуть кого-то другого — ну, чтобы разнообразить себе жизнь или еще что, — сделай это так, чтобы я никогда не узнал.

— Тихо, — шикнул Виктор, возвращаясь в изначальное положение и снова забрасывая руки за шею Эштона.

— Я сказал “_если_ нет запрета”, а потом сказал, что никто никуда не пойдет. Это снимает все вопросы об изменах, — Вик выдохнул. — Если я серьезно захочу кого-то трахнуть, тебе придется об этом узнать. Потому что это означает проблему, которую нужно решать. Но то, что и в этом случае все ограничится только желанием, я могу пообещать.

— Не могу сказать, что это означает проблему. Это означает, что просто кто-то мудак, — дернул плечами Эштон. — Я могу понять все, зажимания по пьяни, поцелуи и прочую хрень, но не секс.

Он сжал сильнее губы, думая над тем, что в самом деле перебарщивает немного в том, что сейчас злится. Но поделать ничего не мог. Похождения Барри в самом деле его настолько задели, что принципы у него стали железобетонными.

— Зажиманий по пьяни не могу понять уже я, — Виктор мгновенно помрачнел и стянул руки за шеей крепче, вспоминая клубные похождения Эша под кайфом.

— Если надолго разъедемся, а тебе хрен припечет, не вижу проблемы, чтобы ты снял себе кого-то за пару сотен. Но будь добр контролировать количество алкоголя, если меня нет рядом — в любом случае.

— При чем тут алкоголь? — заглянул в лицо любовнику Эштон. — Под алкоголем я себе вполне неплохо контролирую. Если не смешиваю его с кокаином, — фыркнул он. — Или ты думаешь, что я сразу начинаю на всех виснуть.

— Я ничего не говорил о “сразу”, — парировал Виктор. — А о кокаине речи вообще не идет.

— То что ты видел в Руно не всегда происходит со мной. Обычно я куда… Сдержаннее. Но я тебя понял, в пьяном состоянии буду звонить тебе.

— Вот и договорились, — Виктор шевельнул лопатками, сбрасывая напряжение, и убрал руки, опуская их под воду. Зато вольнее откинулся на любовника, показывая, что конфликт исчерпан.

Эштон продолжал медленно оглаживать пальцами кожу Виктора, рисуя абстрактные невидимые узоры на ней. Его тело медленно погружалось в дрему под воздействием горячей воды, сам он тоже прикрыл глаза, но засыпать прям в ванне не планировал.

— Тебе спинку потереть? — лениво спросил он.

Виктор так же лениво кивнул, при этом не предпринимая никаких попыток пошевелиться.

Эштон сам его пошевелил, беря мочалку в руки. Начать он решил с груди. Вылив гель на мочалку, он принялся не слишком нежно натирать тело любовника.

Виктор некоторое время внимал движениям Эштона, а потом прокомментировал.

— Чувствую себя ошпаренным пернатым. Сначала сварили, а теперь вылезшие перья дерут.

Хил усмехнулся, тем не менее не мешая и не протестуя.

— А мне тебя гладить и облизывать, что ли? — уточнил Эштон. — Я тебя уже облизал. При чем, в самых главных местах, — заметил он, впрочем, темп сбавил. Потом чуть шевельнул коленями, призывая Виктора подняться и дать доступ к спине.

— Да, — согласился Виктор. — Облизал, где надо.

Хил отклонился, позволяя Эштону перебраться мочалкой на спину.

— И весьма качественно облизал, что уж, — хмыкнул он.

— Вот тогда и не жалуйся, — фыркнул парень, переходя на спину мочалкой.

— Я не жалуюсь. Просто поделился впечатлениями, — хмыкнул Виктор. — Тебя потом потереть? Или, может, вылизать где? — ухмыльнулся он.

— Почеши. За ухом. И сахарок дай, чтобы фыркал я обосновано, — заметил парень, но мочалку-таки протянул.

Виктор только хмыкнул, забирая мочалку, и приподнялся, чтобы развернуться.

— Разворачивайся, чтобы удобно было.

— Мы не в бассейне сидим, — фыркнул Эштон, но развернуться умудрился, правда уселся в ванне уже на колени, ибо вытянуть куда-то ноги было невозможно.

— Вообще, мне все это напоминает сцену из плохого романтического фильма для девочек лет пятнадцати, если исключить порнуху и гомосексуальность отношений, — поделился парень.

Виктор цокнул языком.

— Тогда где розы, пена, свечи и благовония? — покачал он головой. — Ты вообще мне весь месяц спину мыл, пока у меня руки не было. И с тем же успехом мы могли сидеть в бассейне или джакузи где-то там. Не преувеличивай.

— Пена вон, — кивнул на флакон, стоящий на раковине Эштон. — И вообще, я ж тебе спину мыл не сидя в одной ванне после секса, который по праву можно назвать одним из лучших в моей жизни. Так что я не преувеличиваю. И не преуменьшаю. Говорю, как считаю сам. Кстати, у Мартина день рождения на следующей неделе. Мне нужно, чтобы ты меня отсюда вывел.