Эштон понял намек и стащил с себя белье полностью, отпихнув его ногами куда-то в сторону. Возбуждения особого не было, оно только начинало просыпаться и парень пока впитывал все ощущения. На данном этапе маска дискомфорта не приносила.
— А что из этого хотел бы попробовать? — задал он новый вопрос, снова поворачивая голову в исключительно инстинкте в сторону Виктора. — Не то чтобы я предлагаю, но кое-что из этого я могу обеспечить. Те же игрушки, раньше они меня повергали в восторг. Дома даже что-то осталось.
— Так это благодаря им тебя, в общем, и без смазки иметь можно? — добродушно ухмыльнулся Хил. — Ко мне они не относятся, потому я равнодушен. Но если ты их любишь, — добавил он, чуть прикусив кожу, — я бы посмотрел со стороны.
— Но я все равно предпочитаю смазку, с ней намного комфортнее и на утро вставать проще, — фыркнул Эштон, чуть смещаясь в сторону, чтобы положить ладонь на пах Виктора. — Может, пора снять джинсы? — чуть сжал пальцы он. — А по поводу игрушек — могу показать. Не уверен, что смогу повторить то, что вытворял раньше, но на что посмотреть будет точно.
— Может, пора, — согласился Виктор, отстраняясь и вытягиваясь на кровати, — тогда сними их, — предложил он, обозначая голосом свое положение и укладывая ладонь на бедро Эшу, чтобы тот мог проще сориентироваться.
— Что ты вытворял раньше? — поинтересовался Хил, наблюдая за любовником. Он предполагал, что парень не обделен фантазией и выглядеть подобное будет интересно, но в категорию “вытворять” игрушки вписывались слабо. Разве что личные рекорды по принимаемым размерам и количествам, но не это могло бы впечатлить Виктора.
Эштон осторожно переместился и заскользил ладонями по ногами Виктора, пока не нашел пояс его джинсов. Расстегнув ремень и сами джинсы, он потянул их вниз.
— Не с собой, хотя и с собой тоже, с другими. Вообще, это достаточно интересные ощущения. С тем же вибратором. Один мой любовник проходил с ним несколько часов, вот у кого был фейерверк ощущений. Особенно, когда я его включал, — Эштон спустил джинсы до колен и потянулся за бельем. — Вообще, довольно много всего можно сделать с помощью этих игрушек. Так не расскажешь, нужно почувствовать, — парень наклонился к паху Виктора, ткнувшись сначала носом в бедро, и обхватил его член сквозь ткань губами, тоже подразнивая.
Виктор зарылся пальцами в волосы любовника, чуть ерзая под ним.
— Покажешь тогда, — согласился он, свободнее откидываясь на простынь; после месяца почти бездействия в сексе, Вик вполне спокойно оставлял Эштону весь минет, без каких-либо посягательств, если тот не начинал устраивать “мучительные” сессии с оттягом, — возможно, я потом тоже попробую, если подберем что-то подходящее.
Эштон не ответил, занятый более важными делами. Без зрения минет оказался гораздо более занимательным, чем он мог предположить. Стянув чуть ниже белье, освобождая член любовника, Эштон коснулся плоти губами, сразу погружая в рот. Оттягивать сегодня он не планировал — не слишком выигрышное у него было положение для этого.
Погрузив медленным движением полувозбужденный член в рот, парень задвигал головой.
Виктор достаточно быстро расслабился, дыхание сбилось. Ладонь он хотел было опять уложить на затылок, но сдержался, чтобы не мешать — без зрения наверняка и так было нелегко.
Эштон, дождавшись, когда член встанет полностью, смог заглотить его почти до основания, пропуская в горло — медленно, чтобы наверняка не подавиться. Пальцы переместились на мошонку и он слегка завибрировал горлом.
Виктор глубоко втянул воздух, наслаждаясь Эштоном. С выдохом он собрался хлопнуть парня по плечу, но остерегся. Любовник, вероятно, был чувствителен сейчас к любым касаниям, потому Хил подал голос:
— Хватит, — только после этого он осторожно тронул Эша за плечо, прося отстраниться.
Вздрогнув от прикосновения, Эштон выпустил член изо рта, напоследок проведя языком по головке, и выпрямился, не зная, что от него ждут. Раньше он все читал по лицу Виктора, сейчас же такой возможности не было.
— Когда-нибудь я смогу сам тебя связать и издеваться столько, сколько мне захочется, — проговорил он, проводя языком по губам. Даже с повязкой у него этот жест вышел крайне пошлым.
Более того, с повязкой он вышел особенно пошлым.
— Все в твоих руках, — ответил Виктор после еле заметной паузы. Приподнявшись, Хил полностью стянул джинсы с бельем. Теоретически, у Эштона была такая возможность, Виктор полагал, что может дойти до того состояния, когда фобия отступит, но для этого нужно было многое сделать. В том числе и самому Эштону.
Мужчина сел напротив любовника и окинул его взглядом.
— В маске ты выглядишь чуть растерянным и беззащитным, — прокомментировал Виктор, касаясь большим пальцем щеки и проводя тыльной стороной пальцев от шеи к тазовой косточке. Вид такой Эшу придавала не сама маска, а ее наличие и реакция парня на это — линии тела, поза, приоткрытые для дыхания губы. Мужчина не мог не признать, что разрешение и доверие любовника увидеть себя таким значит для Хила даже слишком много; и что это чертовски возбуждает.
— У тебя очень выразительное тело, — добавил он, придвигаясь. — Молчи теперь. Слушай.
Обе ладони прошлись по коже вверх, пальцами Виктор обхватил голову любовника и потянул на себя, призывая наклониться вперед. И остановил Эштона, когда их дыхания смешались. Происходящее медленно превращалось в ритуал; Виктор начинал раскрываться, возводя оказанное доверие в культ. От растерянности нужно было избавиться; мужчина помнил это чувство, оно мешало.
— Отвлекись от зрения. Если под маской открыл глаза — закрой, как во время массажа. Включи слух и тактильность. Особенно ее.
Хил чуть наклонился, задевая во время речи губы любовника своими. Вытянутые руки он уложил локтями на плечи парня, не удерживая, но и не давая пока шевелиться.
— Ощущения иные, но секс все тот же. Все то же самое, что обычно, просто под другим углом. Ничего нового. Ты все знаешь.
На конце фразы Виктор двинулся навстречу, соприкасаясь губами и целуя Эштона, а через несколько мгновений отклонился назад, давая понять, что ложится на спину. Хил давал любовнику самому среагировать на движение и оказаться для начала в более привычном положении — над Виктором. Но прервать поцелуй не давал.
Нужно было показать Эштону, как ориентироваться по телу; Вик помнил свой первый опыт — было сложно понять, чего от него хотят, пока он не начал прислушиваться к жестам. Привычки партнера не меняются, просто определять их теперь нужно иначе.
Эштон слушал. Слушал каждое слово с таким вниманием, что даже дышать иногда забывал. Только в поцелуе, когда его перетаскивали на себя, он шумно втянул носом воздух, хватаясь руками за плечи Виктора, чтобы понять в какой именно момент ему нужно остановить движение.
Но он действительно молчал. Молчал, потому что пытался перейти в то состояние, в которое его пытался ввести любовник. Пока получалось не очень, но глаза под повязкой он все-таки закрыл.
Перекинув ногу через бедра Виктора, Эштон оказался аккурат сидящим на члене любовника. Почувствовав это, он приподнялся и немного поерзал, как делал это всегда — не потому что хотел, а потому что это было уже инстинктивным дразнящим движением.
Проведя ладонями от плеч мужчины по его шее к щекам, Эштон обхватил его голову и оторвался от его губ.
— Знаешь игру на доверие? — почему-то почти шепотом спросил он. Да и голос слегка сел — в нужное состояние он постепенно погружался все же. — Когда ты должен упасть в руки человеку, стоящему за твоей спиной? И не смотреть назад. Так вот, я никогда не умел.
Виктор прошелся ладонями по рукам Эштона, забираясь на лопатки. Он подался бедрами на движение, прикрыв глаза, а затем решил, что повязки стоило бы надеть обоим. Уже забытые ощущения шелохнулись, напоминая о себе, и Хил закрыл глаз плотнее.
— Я падал, — ответил Виктор так же шепотом, ощупывая тело, а потом снова начиная массировать член парня — при всем возбуждении мягко, расслабляюще, — спиной. С трехметрового помоста. На руки десяти людей, которых сам выбрал из знакомых. Но доверие там — лишь способ перебороть страх, — Хил все шептал, притянув рукой Эштона ниже, чтобы говорить ему на ухо. — Ты не учишься доверять, ты учишься не бояться чувства падения с помощью веры, что тебя поймают. Человек, прыгающий с тарзанкой, верит, что резинка его удержит. Другой тоже в это верит, но все равно боится прыгнуть. Потому что страшно не только упасть; падать — тоже страшно.
