Виктор цокнул и покачал головой, а затем поднялся, чтобы в очередной раз сесть у ног Эштона. Так же, как это было в разговоре о побеге Хила. И уже в паре других.

— Я рассказывал тебе о клинике. Я тогда полгода провел один на один с “психологическим и психическим”. Поверь, я со многим тогда боролся. Сам. Но Эш, — Вик покачал головой, — я многое бы отдал, чтобы тогда иметь кого-то рядом. Не разговоров ради, а банального наличия кого-то в курсе происходящего. Раз в месяц пускали Николсона. Я жил этими посещениями. Ломать себя сложно. Но делать это, сидя в одиночке, еще сложнее.

Виктор снова выдохнул.

— Ты же собираешься закрыться в ней добровольно. Я знал, на что иду; а ты, ко всему прочему, понятия не имеешь.

— У нас разные ситуации, Виктор, — покачал головой Эштон. — Я не говорю, что тебе или мне проще — по-другому просто.

Он вздохнул, закусил губы и снова заговорил, не смотря на любовника.

— Из-за Барри я заработал кучу комплексов и страхов. Я долго, очень долго, от них избавлялся. И сейчас я понял, что все это может вернуться. Он постоянно пытался втоптать меня в грязь — я позволял. И, не хочется верить, но так и будет, скорее всего: повтори он сейчас любую просьбу или выдумай новую — я сделаю. Не из-за любви и подобной чуши. Я просто закопал в себе это помешательство, беспрекословно подчинение его капризам, а сейчас оно выползает наружу. И я боюсь этого чувства. Нам нельзя встречаться с ним до тех пор, пока я от него не избавлюсь, а не закопаю снова. Тут ты мне не помощник.

— На юге бьются с цунами, на севере — со снежными бурями; ситуации разные, а суть одна — выживание, — произнес Виктор, упираясь подбородком в колено Эштона. — Копать — не выход, ты прав. Но не от чувства тебе избавляться нужно. Найди причину, Эштон. Либо цель. В себе. Из-за_чего ты позволял это делать, либо для_чего ты позволял. Вот, что главное, а не помешательство на Барри, он — просто удобное средство достижения “цели”, появившейся по “причине”. Либо искорени причину, либо найди иной путь до цели, родной.

Это “родной” прозвучало мягче обычного.

— Не спорь, не отвечай. Подумай — и прими это, либо отвергни. Я не буду лезть, пока сам не попросишь (говоря вслух, понять легче, чем думая), или пока я не замечу, что ты запутался и накрутился (в такие моменты необходимо вернуться чуть назад). Вот и все. Остальное лежит исключительно на тебе. Там я действительно не помощник. И там — самое сложное.

Виктор говорил слишком убедительно, чтобы ему отказывать. Эштон чувствовал логику в его словах, понимал, что Виктор прав. И ему действительно нужна будет его поддержка, как бы ни хотелось этого признавать.

— Хорошо. От меня-то что требуется? — выдохнул парень.

— Хорошенько раскопать то дерьмо, в котором ты в иной ситуации никогда бы не признался даже самому себе, — Хил чуть сжал колено парня. — И иногда помогать мне готовить, — хмыкнул он.

— И как я буду это делать, если я не хочу этого признавать? — скептически хмыкнул Эштон. — Я не про готовку. — добавил он.

Парень не любил копаться в себе, там слишком много было и не хотелось находить совершенно неожиданные сюрпризы .

— В том и суть, — выдохнул Виктор, поднимая взгляд на Эштона. — Ты не любишь зависимость, слабость, ведомость, я знаю, но именно в них тебе придется влезть. Признать, что зачем-то тебе нужно было тогда быть настолько слабым, разворошить все полученные комплексы, раскопать грязь, в которую он тебя втоптал. Ты не сможешь копаться в том, чего якобы не существует и во что ты сам не веришь, потому придется признать наличие всего — перед собой и честно; принимать не обязательно, я многое в себе не принял, но осознать — необходимо. Осознать и признаться: “Да, это так”. Тогда ты сможешь продолжить.

Эштон глубоко вздохнул. Виктор говорил о том, чего бы он никогда бы не стал делать. Слишком много таилось в том, что было раньше. Много неприятного и плохого, чего не хотелось поднимать из глубин памяти. И он плохо понимал, как ему это сделать. Рассказывать Виктору? Глупости. Что за сеансы психотерапии?

— Я попробую, — медленно сказал парень.

— Если будут слепые пятна — это когда ты понимаешь, что что-то есть или не так, но не можешь осознать; сродни иррациональной нервной дрожи — говори, пиши, рисуй схемы, можешь спросить у меня. Я не буду судить, просто предложу возможные варианты, а ты сопоставишь их с собой и выберешь.

Виктор осторожно поднялся.

— Лучше начать с анализа отношений с Барри. По крайней мере, ты достаточно спокойно об этом говорил. Поможешь мне с перевязкой?

— Да ты спец, — усмехнулся Эштон, тоже поднимаясь. Он не планировал проводить такой анализ, у него всегда было по-другому. Методы Виктора были только для Виктора. Анализировать было не для Эша, он всегда надеялся на интуитивное чутье.

— Полгода, — пожал плечами Виктор, проходя в сторону спальни. — В общем, если что, обращайся. Буду рад помочь не только своим наличием.

Хил закинул здоровую руку Эштону на плечи.

Эштон неопределенно фыркнул, дернул плечами и вздохнул. Ему все равно казалось, что это глупо.

В спальне он сразу пошел к аптечке и показал знаком, что Виктору нужно сесть. Мысли блуждали где-то, но ни во что определенное не превращались.

Он пребывал еще на распутье, думая как лучше все сделать.

Достав бинты и капли, он сам подошел к кровати, опускаясь на нее.

— Давай, иди сюда.

Виктор кивнул и сел рядом с парнем, подставляясь под свет и руки. Эштон осторожно снял повязку и запрокинул голову Виктора. Закапав глаз, он вернулся к бинтам.

— Сколько тебе сказали делать эти процедуры?

— Неделю. Потом в больнице снимут окончательно.

— Надеюсь, к этому времени я смогу тебя убедить в том, что операция не такой уж и плохой выход, — хмыкнул Эштон, продолжая менять бинты.

— Не знаю, — Виктор покачал было головой, но сдержал себя, чтобы не помешать Эшу. — Я побаиваюсь таких вещей.

— Я бы ухватился за это, как за шанс восстановить зрение, — Эш закончил со сменой повязки и отодвинулся. Все равно слишком близкое присутствие кого-либо было для него сейчас лишним. Ему все равно хотелось остаться одному, несмотря на слова Виктора. — Да, это риск. Но если есть шанс я бы попробовал. Мы с тобой очень разные.

— Второй глаз у меня есть, а вот второй машины — нет, — хмыкнул Виктор. — Так что с бОльшим удовольствием я бы отремонтировал авто, а не лег на операцию. Или купил новое. Пока не знаю, что будет дешевле.

— Можешь пока ездить на моей. Вряд ли она мне понадобиться в ближайшее время, — дернул плечами Эштон. — И какие-то неправильные у тебя ценности. Машина всего только машина.

— Машина — мой транспорт на работу, свобода передвижения и солидная экономия, — парировал Виктор. — Купив машину, копить на операцию гораздо легче, чем наоборот. А если я сразу потрачусь на глаза, то на городской транспорт и такси тратить буду быстрее и беспомощнее, чем накоплю на машину. Если, конечно, я решусь потратиться на глаза, — добавил Вик. — Утрируя, но это так.

— Тратить на глаза буду я, — сказал Эштон. убирая все обратно в аптечку и ставя ее на стол. — И за три месяца, пока ты ездишь на моей машине, у тебя будет возможность накопить на свою. В конце концов, кредиты не отменяли.

— Я не говорил, что согласен, — пожал плечами Виктор. Вопрос операции пока оставался самым главным и обосновывающим вообще необходимость вывертов такого рода.

— У меня есть время тебя переубедить, — Эштон повернулся к Виктору. — Мне все равно будет скучно тут сидеть целыми днями в течении месяца, по крайней мере. Так что у меня будет время даже на презентацию этой операции. Буду тренировать рабочие навыки, так сказать.

Виктор глубже забрался на кровать.

— Давай только без стандартных маркетинговых ходов, — предупредил он.

— Как будто ты знаешь, что это такое, — фыркнул Эштон. — Ты разбираешься в лошадях, я в рекламе и маркетинговых ходах.

— Хорошо, — согласился Виктор и перефразировал: — Давай без _примитивных_ маркетинговых ходов, псевдозаниженных цен и мелкого шрифта серым цветов.