Непонятный гнев снова окутал всё моё существо, и я, яростно стиснув зубы, сорвал с шеи цепочку и забросил её в дальний угол номера.

— Вот, пожалуйста! — снова повысил голос я. — Не нужна мне ни она, ни её подарок! Мне всё это безразлично, готов поклясться всем, что у меня есть. А цепочку я носил только потому, что привык к ней! К Чарис это не имеет никакого отношения!

— Чарис? — спросила Эвелин, видимо, нисколько не пугаясь моего состояния: я не мог этого не заметить.

Я подождал, пока злоба отпустит, и вздохнул, стараясь унять дрожь в руках. В номере стало только душнее, я чувствовал: кровь хлынула к лицу, и теперь я сидел красный, как варёный рак.

— Мы уже говорили о ней, — сказал я, не глядя на свою собеседницу, — когда поехали прогуляться по ночному Далласу, помнишь? Или снова врёшь о своих воспоминаниях?

Она опустила голову, точно остро почувствовала свою вину. В тот момент меня это не взволновало, и я невозмутимо продолжал:

— Ты узнала о Чарис от моей младшей сестры Пресли, и я думал, тебя это обидит.

Эвелин покачала головой.

— Меня это обидело?

— Ты сказала, что нет. Не знаю, так ли это на самом деле. За свои двадцать пять лет я успел понять, как поступают девушки в определённых ситуациях. Даже те, с кем ты просто дружишь, не пребывают в невероятном восторге, когда узнают о твоей бывшей.

— Так Чарис — твоя бывшая, Логан?

Я вздохнул, почувствовав, как внутри что-то болезненно сжалось.

— Она не просто моя бывшая, — тихо сказал я, опустив голову. — Она моя первая и последняя безумная любовь.

Какое-то время Эвелин молчала, после чего задумчиво сказала:

— Раньше ты без памяти любил её, а теперь так нелестно о ней отзываешься… Никогда не понимала, что заставляет людей, некогда любивших друг друга, так стремительно холодеть по отношению к своей второй половинке.

— Не понимаешь? — переспросил я, посмотрев на собеседницу. — Может, это всё потому, что у тебя никогда не было этой самой второй половинки?

Через мгновенье я понял, что моя реплика была бестактной, и жутко на себя разозлился.

— Почему всё так изменилось? — тихо поинтересовалась Эвелин, никак не ответив на моё грубое изречение.

Сегодняшняя чудесная ночь омрачилась моим воспоминанием о Чарис. Мне было странно думать о ней теперь, когда я был рядом с Эвелин. Казалось, что Эвелин — неземное создание, плод чьего-то воображения, мягкая, светлая и чрезвычайно чувственная. Мне совершенно не хотелось говорить с ней о Чарис, не хотелось, чтобы она знала о её существовании. Но, превозмогая себя и свою усталость, я с непонятной тяжестью на сердце начал:

— Наши отношения были довольно долгими. Мы дарили друг другу свою любовь, и это было просто невообразимо. Теперь, правда, я понимаю, что все эти годы любовь дарил один лишь я. Чарис просто с благодарностью принимала её, не давая ничего взамен. Она считала, что поступает благородно, но это не так. У меня такое ощущение, что я любил пустоту, что она обманывала меня всю жизнь — начиная со дня нашего знакомства и кончая нашей последней встречей в Берлине.

А потом она устала от меня, от моих неистовых чувств, от наших отношений. Не знаю, когда именно наступил этот момент: когда наши отношения, как мне казалось, только начинали перерастать во что-то серьёзное или когда её ложь стала известна мне. Чарис поступила со мной так, как никто другой со мной в жизни не поступил бы: мало того, что она отвергла мою любовь, так она ещё бессовестно предала её! Чарис мне изменяла. Да, не изменила, а изменяла! Я просто уверен, что это было не единожды. Она изменяла мне тогда, когда я был готов на всё ради неё! Когда я только и жил своей яростной любовью! Прошло уже девять месяцев, а я до сих пор не могу поверить в это. Не могу поверить в то, что человек, с которым я хотел провести остаток жизни, ни во что не ставит меня и мои чувства! Она их не сберегла.

Я мучился долгих восемь месяцев, порой думал даже дать ей второй шанс: каждый человек, каким бы они ни был, заслуживает второй шанс. Мы поддерживали отношения после расставания, но чувствую, что в них не было ничего настоящего. Она говорила со мной только потому, что ощущала свою вину, она думала только о том, чтобы очистить свою совесть. В её глазах не было ни капли сожаления, ей было меня не жаль…

Чарис, она нездорова. Она долгое время лечилась в лос-анджелесской клинике, после чего призналась, что улетает лечиться в Германию. По её словам, её родители доверяют немецким врачам, они делают всё возможное для того, чтобы их дочь чувствовала себя счастливой. Не знаю, каким дураком я был, если снова поверил ей… Я ведь даже помог её семье с деньгами, довёз её до аэропорта и чувствовал, как сердце разрывается от тоски, когда смотрел на взлетающий самолёт. На самом же деле никакого лечения в Германии не было. Чарис улетела туда со своими родителями и своим лечащим врачом, который, возможно, скоро станет её мужем и отцом её ребёнка. Мы виделись с ней, когда я был в Берлине: она была там с ним и очень тщательно это скрывала. Хотела снова меня обмануть и выставить дураком. Но я знаю теперь, какая она на самом деле, я окончательно в этом убедился. Ничтожная, бессовестная, наглая и эгоистичная шлюха! Прости, Эвелин, знаю, что не должен так выражаться, но по-другому не могу, просто, чёрт возьми, не могу! Больше всего мне жаль время, которое я на неё потратил. Всё в пустую…

Когда я замолчал, Эвелин молча прижалась ко мне. Я улыбнулся: до этого она откровенничала со мной, теперь же это сделал я, и Эвелин попыталась меня утешить моим же способом.

— Не бывает случайных встреч и случайных отношений, — проговорила она. — Не бывает ненужных людей в этой жизни. Но мне так жаль тебя, Логан, ты пережил то, чего многие просто не вынесли бы. Почему ты так уверен, что Чарис — твоя последняя любовь?

— Так Джеймс когда-то сказал. Я и сам считаю, что по-настоящему человек может полюбить лишь единожды, а остальные чувства — если не бутафория, то простая привязанность. Чарис я отдал всего себя и чувствую, что внутри больше никогда ничего не загорится. Там пустота. Там пепел.

— Не проклинай себя, Логан. — Эвелин заглянула мне в глаза и прижала ладонь к моей левой груди. — Может, там действительно пепел, но там есть место для любви. Знаешь, что такое твои чувства к Чарис? Они бутафория.

Я накрыл её ладонь своей и какое-то время молча смотрел ей в глаза. Слова Эвелин заставили что-то внутри меня воодушевлённо подпрыгнуть, и я не знал, как правильно истолковать своё нынешнее состояние.

— Когда ты понял, что больше не любишь её?

— Не помню. Вернее, не знаю. Не было определённого момента — такого, что я в одно мгновенье вдруг понял, что больше не люблю её. Я остывал постепенно, в течении девяти месяцев. Но наши постоянные встречи в больнице сыграли определённую роль: они долго не давали моим чувствам остыть…

— Чем она была больна?

— Не знаю, уместно ли здесь слово «была». Возможно, она больна и сейчас.

Эвелин выжидающе на меня смотрела, и я, слабо улыбнувшись, сказал:

— Не хочу тебе лгать, поэтому давай отложим эту тему на потом. История болезни Чарис долгая, к тому же она влечёт за собой ещё не одну историю. А я пока не хочу, чтобы ты знала обо мне то, что я пытаюсь скрыть.

— Тайное должно остаться под покровом тайны, если ты этого желаешь, Логан. Всему своё время.

Какое-то время я молча смотрел на неё, после чего шёпотом произнёс:

— Прости меня, Эвелин.

— За что я должна тебя простить?

— За моё поведение. Мне так стыдно, честное слово, я столько сказал тебе нехорошего…

— Иногда слова не имеют большого значения, Логан. Людям свойственно повиноваться своим эмоциям.

Она раскрыла тетрадь воспоминаний, что лежала рядом, на полу, и принялась записывать в неё, очевидно, наш разговор. Я наблюдал за Эвелин, непонятно о чём размышляя, теряясь в своих мыслях, и понимал, что усталость и сон подползают ко мне со всех сторон.

Я пил крепкий чай, чтобы отогнать сон, но теперь и он не помогал. Долгое время я стойко держался, всё ещё наблюдая за действиями Эвелин. Потом положил голову на кровать и неожиданно уснул прямо так — сидя на полу, улыбаясь и держа в руке стакан холодного чая.