Он осушил бутылку и, взглянув на меня, улыбнулся одними глазами.

— Ты счастливчик, — сказал друг, с грустью глядя на пустую бутылку. – Нет, правда, Логс, ты счастливчик. Всё это время я думал о вас с Эвелин и, честно говоря, з-завидовал тебе. Эвелин, она такая…

Я взмолился, чтобы Джеймс не продолжил свою фразу, и кто-то наверху услышал мои молитвы: друг замолчал.

— Но вы быстро уехали, — продолжил он через какое-то время. — Я даже не успел толком пообщаться с ней, не успел узнать её…

— Тебе ещё представится такой шанс. Эвелин здесь.

— Правда? — прошептал Джеймс и посмотрел на стену, за которой была гостиная.

— Правда. Она не хотела ехать домой, и я привёз её сюда. Гостевая свободна?

— Конечно. Можете лечь там, я не против.

— Нет, Эвелин ляжет там одна. Я буду спать отдельно.

— А, — тупо выговорил Джеймс, устремив свой не соображающий взгляд в стену, — конечно… не стоит торопиться…

— Джеймс, слушай, не нужно бесконечно размышлять об Изабелле. Она слишком многое о себе думает.

Он безмолвно кивал, соглашаясь с моими словами. Но, когда я замолчал, Маслоу не переставал кивать, и я понял, что он уже ничего не соображает.

Устало выдохнув, я сказал:

— Ложись спать, Джеймс. Уже рассвет.

— Я не хочу проспать всё Рождество. Не хочу… проспать…

Он закрыл глаза и сделал глубокий томный вздох. Потом он положил голову на стол, и вскоре я услышал, как друг засопел.

Когда я вернулся в гостиную, Эвелин стояла у окна.

— Ты сильно устала?

Она повернулась, и я заметил, что её глаза стали красными. Сначала мне показалось, что она плакала, но потом я подумал, что это всё из-за сонливости и усталости, и не стал ни о чём спрашивать.

— Не сильно, — ответила Эвелин и бросила взгляд на кресло, в котором ютилась семья ПенаВега. — Это жена Карлоса?

Я утвердительно кивнул.

— Они чудесно смотрятся, подходят друг другу, как два кусочка пазла.

— Да, находят же люди друг друга. — Я начал подниматься по лестнице. — Пойдём, Эвелин, нам надо поспать. Через четыре с половиной часа самолёт.

Я привёл её в спальню для гостей и заботливо расстелил для неё постель. Она стояла, облокотившись на стену, и наблюдала за мной. Эвелин выглядела совершенно разбито, было видно, как сильно она устала.

— Ложись, — шёпотом сказал я, указав на кровать, и двинулся к выходу. — Ванная, если нужно, — вторая дверь налево. Кухня внизу. Если в чём-то будешь нуждаться, просто позови.

Как только я коснулся ручки двери, Эвелин спросила:

— Когда ты придёшь?

— Не скоро, — сказал я, не поворачиваясь к собеседнице, и мучительно вздохнул. — Пойду помогу Джеймсу. Надо прибраться.

— Не заставляй себя делать то, чего не хочется. Отдохни, Логан, я ведь вижу твоё состояние и понимаю, как ты себя чувствуешь. Ты устал. Ты даже улыбнуться без усилия не можешь.

— Я в порядке.

Не желая больше продолжать разговор, я вышел из гостевой и плотно закрыл за собой дверь. Какое-то время я стоял здесь, бесцельно исследуя океан своих мыслей, после чего зашёл в спальню Джеймса и бросился на кровать. Сон тут же затянул меня в другой мир, и я больше не чувствовал усталость. На смену ей пришло глупое бессилие.

Рождественский ужин, собравший мою семью за одним столом немного с опозданием, прошёл, вопреки моим ожиданиям, совсем не плохо. Я думал, что во время беседы над столом будут висеть неловкие паузы, что придётся искать новые темы для обсуждения, цепляясь за самые примитивные: погоду, новости и кризис. Но этих тем мы даже не коснулись, разговор клеился как-то сам, и это не могло меня не радовать. Эвелин пришлась по душе моим родителям и сестре, а это было самое главное. Стоит лишь сказать, что мои близкие подумали, будто я привёз Эвелин в Даллас в качестве своей новой возлюбленной и уже собрался знакомить её со своей роднёй. После того, как я представил семье Эвелин, мама даже сказала со свойственной ей насмешливой ухмылкой:

— Наконец-то и на нашу улицу пришёл праздник! Мы с отцом уж думали, что раньше выдадим замуж нашу младшенькую, чем женим старшенького.

Эвелин смущённо улыбнулась, и тогда мне пришлось выруливать сложившуюся ситуацию в другую сторону и объяснять, что мы с Эвелин вовсе не влюблены, что нас связывают искренне дружеские отношения. Затем я вспомнил стихотворения своей спутницы, её скрытые признания и подумал, что мои слова, опровергающие наши с ней платонически-любовные отношения, причинили ей боль. Но, взглянув на Эвелин, я понял, что это не так.

Ужинали мы за большим столом в большой компании, и Пресли, моя младшая сестра, и мама с папой никак не могли дать Эвелин минуту покоя. Они говорили с ней вежливо, как с собственной дочерью, и папа иногда отпускал шутки, над которыми дружно хохотал весь стол. Пресли же без устали рассказывала Эвелин про меня и про то, как она любит, когда к ним в гости приезжают мои подружки. Это была правда: Пресли просто жить не могла без периодических походов по магазинам и, когда её подруги по каким-то причинам не могли пойти шопиться вместе с ней (причин этих часто просто не существовало: Пресли лишь придумывала эти отговорки), сестра звала с собой моих подруг, и они никогда ей не отказывали. Теперь Пресли говорила с Эвелин об одежде, украшениях, всевозможных заколках, браслетах и кольцах и уже планировала их будущий поход по магазинам.

Единственное, что вывело меня из себя и почему-то заставило покраснеть, это то, что Пресли очень часто упоминала Чарис в своём разговоре. При этом сестра говорила: «бывшая девушка Логана», «предыдущая подружка моего брата», «возлюбленная из его прошлого» и всё тому подобное. Это заставило меня со злобой взглянуть на Пресли, и она, заметив мой сердитый взгляд, покраснела и больше не рассказывала Эвелин про Чарис. Я никогда не говорил своему новоиспечённому другу о бывшей возлюбленной, считал это недостойной темой для наших разговоров. К тому же, благодаря Эвелин, я начал чувствовать этот мир по-иному, по-новому, и мне не хотелось в своей новой, не похожей на прежнюю жизни ворошить прошлое и вспоминать свои ошибки. Я подумал, что эта тема смогла смутить и расстроить Эвелин, но, посмотрев на свою спутницу, не увидел никакой боли в её взгляде. Она продолжала улыбаться и вежливо отвечать на бесконечные вопросы.

В общем, за весь вечер мне не удалось сказать Эвелин ни одного слова, разве что когда я просил её передать мне соль. Зато после ужина у нас был вагон времени друг для друга, и, несмотря на всю мою любовь к семье, я с нетерпением ждал окончания этого рождественского ужина.

Когда половина приглашённых гостей разъехалась по домам, а другая половина разошлась по гостевым спальням, я привёл Эвелин в свою комнату и предложил отдохнуть, если она устала.

— Извини моих родных, — с усмешкой сказал я, расправляя постель, — они обычно ведут себя гораздо спокойнее, просто твоё появление застало их врасплох. Надеюсь, они не сильно тебя утомили?

— Нет, — с правдивой искренностью в глазах ответила Эвелин, — миссис Хендерсон очень красивая и вежливая, мне было приятно говорить с ней, а твой папа, мистер Хендерсон, понравился мне своей… жизнерадостностью. Редко встретишь человека с хорошим чувством юмора, способного пошутить и посмеяться даже над самим собой. Самоирония свойственна людям, не имеющим раздутого самолюбия, а это очень хорошее качество, Логан.

— Я передам им твои слова, если они будут спрашивать о тебе, а они будут спрашивать. — Я улыбнулся. — Ты любишь ходить по магазинам? Если нет, боюсь, Пресли этого не переживёт.

Эвелин рассмеялась, но как-то по-особенному, будто что-то у неё внутри, натянутое, как туго сплетённый канат, не позволяло ей расслабиться и посмеяться от души.

— На улице уже стемнело, — сказал я, бросив рассеянный взгляд в окно. — Скоро гости лягут спать и всё стихнет, полностью подчинившись наступлению темноты. Наверное, тебе после такого ужина просто необходимы тишина и отдых.