Мне было непросто скрывать от Маслоу истинную правду, но он должен был знать хотя бы малую её часть.

— Зараза Кендалл, — сквозь зубы процедил он и сердито ударил кулаком по столу, — ублюдок! Что он наделал, безумец, что он наделал… Я больше никогда не заговорю с ним, даже в его сторону не посмотрю. — Задержав на мне внимательный взгляд, Джеймс добавил: — Не представляю, каково это — каждый день видеть Эвелин и знать, что…

— Да, это тяжело, — оборвал его я. — Каждый раз, когда смотрю на неё, я вижу, как он имеет её в этом проклятом баре… Ничего не могу поделать, хоть застрелись!

— Логан, — серьёзно проговорил он, глядя мне прямо в глаза, — это не выход.

— Не выход, — согласился я, улыбнувшись, — знаю, что не выход. Я лучше убью Кендалла.

Лицо Маслоу приняло испуганное выражение.

— Ты это серьёзно?

— Чем дольше мы с тобой говорим, тем больше я убеждаюсь в том, что он этого вполне заслуживает. Ну да, а что такого? За ошибки нужно отвечать, тем более за такие чудовищные. Я ему никогда этого не прощу.

— Логан, если ты убьёшь его, я тебе этого никогда не прощу!

— Но ты ведь сам сказал мне, что убьёшь его, помнишь?

— Господи, да ты что, принял мои слова всерьёз? Я же просто… я же…

— Не нервничай, — спокойно сказал я, слегка качнув головой. — Пока что я здесь, сижу рядом с тобой. И я никого не убью. Не-е-ет… После убийства мне прямая дорога за решётку. А боль моя никуда не денется.

Он не сводил с меня испуганного и в то же время презрительного взгляда.

— Но я очень беспокоюсь за твоё состояние, Логан, — сказал друг. — Трудно представить, как в таком дурдоме можно не сойти с ума… А ты так спокойно говоришь об этом, так что, скажу честно, я напуган.

Я усмехнулся.

— События последних недель вытянули из меня все эмоции. Всё, что мне теперь остаётся, это спокойно улыбаться.

Джеймс поднял с пола листок и молча записал третьим в списке Карлоса.

— И да, ты прости меня за эту сцену у ПенаВега, — устало произнёс я. — Мои действия совсем неожиданно вышли из-под контроля… Примерно после третьего стакана.

— Боже, я только сейчас действительно понял, о чём ты говорил, — прижав ладонь к губам, проговорил он. — Чёрт… Не представляю, что ты чувствуешь… Так что это ты меня прости, дружище. — Немного помолчав, он горько усмехнулся и добавил: — А ведь Кендалл тоже слышал твои слова. И у него на лице ни один мускул не дрогнул!

Джеймс был прав, когда сказал, что в этом дурдоме трудно было не сойти с ума, а именно дурдомом можно было назвать мою теперешнюю жизнь. Возможно, именно мои попытки сохранить остатки собственного рассудка привели меня к не совсем здоровому пристрастию к алкоголю. Только сейчас я начал действительно понимать Маслоу: в былые времена он литрами пил бренди, чтобы раствориться в алкогольном дыму и забыть то, что резало его по самому сердцу. Как глупо выходило! Прежде я осуждал то, что любую свою проблему он заливал алкоголем, а теперь я делал то же самое. Последнее время я всё чаще брал в руку стакан, потому что желал уйти от воспоминаний о нашем с Эвелин прошлом, о признании Кендалла и от мыслей о предстоящей свадьбе. В конце концов, пьяным мне было легче смотреть своей избраннице в глаза, хотя в подобном состоянии я позволял себе творить такие вещи, которые потом ещё долго не мог себе простить.

Однажды, в один из осенних вечеров, я и Эвелин сидели в ресторане и пытались решить вопрос со свадебным банкетом. Пока моя избранница листала меню, принесённое учтивым официантом, я сидел, облокотившись на спинку стула, и наблюдал за ней, неторопливо попивая ром. К тому, что я начал выпивать, она относилась резко негативно и даже истерично, так что мы очень часто ссорились по этому поводу. Но, несмотря на все слёзы и крики, я не собирался уступать ей и почти каждый вечер выпивал хотя бы один стакан. Она ничего не могла с этим сделать: всё-таки я был намного сильнее.

— Небольшой выбор горячих блюд, — сказала Эвелин, не поднимая на меня глаз. — Зато с закусками дела обстоят лучше, чем в том ресторане, в который мы ходили на прошлой неделе. Что скажешь?

— Я полностью тебе доверяюсь, — ответил я, сделав глоток рома. — Всё будет так, как решишь ты.

Вздохнув, моя невеста закрыла меню и забрала из моих рук стакан с ромом.

— Тогда для чего ты здесь? — спросила она, проникновенно глядя мне в глаза. — Для того, чтобы пить эту гадость и действовать мне на нервы? Я думала, это наша свадьба, а не моя. С таким же успехом я могла бы определиться с меню сама, без твоей помощи.

— Да, чем ближе свадьба, тем больше нервов, — с усмешкой сказал я, опустив глаза. — Ладно, милая, давай не будем затевать ещё одну ссору: в последнее время у нас их и так было очень много. — Улыбнувшись, я подвинул свой стул ближе к ней и положил руку на её колено. — Я знаю, какой танец мы с тобой будем танцевать на нашей свадьбе.

Эвелин приподняла одну бровь и вопросительно на меня посмотрела.

— Танго, — с прежней улыбкой ответил я и взял свой стакан.

— Танго? — переспросила моя невеста, снова забрав у меня ром и поставив стакан подальше от меня. — Почему ты остановил свой выбор именно на нём?

— Ну, я подумал, что нам не выбрать более страстного танца. Только он сумеет рассказать всем о том, насколько сильно мы любим друг друга. Мы ведь любим друг друга.

Она опустила глаза и помолчала.

— Ты хотя бы представляешь, какое платье мне нужно для танго?

— Ты можешь купить любое платье, Эвелин! Я уверен, оно нисколько не испортит наш танец.

— Но… я никогда танго не танцевала.

Я засмеялся и, поцеловав любимую в щёку, спросил:

— Думаешь, я когда-то его танцевал? Не пускайся в бессмысленные переживания: впереди у нас ещё почти два месяца для того, чтобы научиться. Всё получится.

Танго — это не просто танец, не просто движения. Танго — это язык страсти и любви, на котором общаются между собой два человека, и только они способны понять его. Танго — это ещё один способ признаться любимому человеку в своих горячих и пылких чувствах.

Тот момент, когда мы с Эвелин впервые слились в этом танце воедино, стал определяющим: он перевернул всю мою жизнь вверх дном. Благодаря танго, что так сильно нас сблизил, я осознал то, насколько сильно нас друг к другу тянуло. В последнее время, может быть, с нами и случалось мало хорошего, но теперь я верил в то, что любовь была способна разбить любую преграду на нашем пути. Я верил в будущее, верил, что наша свадьба не будет бессмысленной, а Кендалл был лишь очередным препятствием, которое вскорости мы легко преодолеем. В конце концов, кто не свободен от совершения досадных ошибок, кто не свободен от опрометчивых решений и безумных поступков?

Каждый раз, когда я, отдаваясь танцу, брал Эвелин за талию, когда она элегантно подбрасывала ножку, когда наши лица были очень близки и мы чувствовали горячее дыхание друг друга, — каждый раз я убеждался, что сильнее, чем мы, любить не может никто. Я убеждался, что никто и никогда не сможет встать у нас на пути, и тогда поступок Кендалла казался мне смешным и просто жалким. Чего он добивался? Если в мыслях у него было разрушить наш союз, то у него ничего не вышло: меня и Эвелин уже давно не существовало по отдельности. Если он желал разбить мне сердце, то опять же его планы не сбылись: со временем любые раны затягиваются, и моя не исключение. В любом случае мне станет легче, а Кендаллу с этим придётся жить всю жизнь.

«У него нет ничего, а у меня есть Эвелин, — думал я. — Значит, у меня есть всё. К чему мне тратить свои нервы на эту бессмыслицу? Эвелин со мной. В конечном итоге она осталась со мной, со мной — не с ним. А всё то, что было между ними, — очень большая ошибка. Это было всего один раз и впредь не повторится, потому что она не чувствует к нему ничего, кроме, может быть, жалости. А от жалости до ненависти один шаг… Возможно, она уже его ненавидит. Да, да, всё это было ошибкой. Она так дорого стоила, но всё же так мало значила…»