Глядя на меня, она улыбалась.

— Как попросишь, — сказала она. — De quoi as-tu peur de vous, enfant? («Чего ты боишься, малыш?» (фр.) — прим. автора.)

— Сколько ей лет? — вполголоса спросил я.

— Два годика только.

— И сколько лет её жизни ты была рядом с ней?

Изабелла, глядя в пол, поджала губы, потом улыбнулась.

— Пару месяцев, — ответила «молодая женщина» и, как оказалось, молодая мать.

— А остальное время? — Я затаил дыхание, почему-то боясь услышать, что дочь Изабеллы живёт в детском доме.

— Остальное время с ней проводит папа. Слушай, ты не знаешь, где тут Джеймс прячет алкоголь? Я уверена, он где-то есть. Знаешь или нет?

Уже ничего не отвечая, я сидел молча, уставившись в одну точку не смыслящим взглядом. Эта неожиданная новость, которую я услышал минуту назад, только ухудшила моё отношение к Изабелле и усилила мою жалость к Джеймсу. Чем, чем он заслужил такой подарок судьбы? Неужели недостаточно было тех страданий, которые он вынес после первой встречи со своей ненаглядной?

Глядя на Изабеллу, изучающую полки и ящики, я думал о том, что её слова о дочери могли быть и ненастоящими. Не то чтобы она соврала — мало ли что может сказать пьяный человек? Может, это была неудачная шутка, может, Изабелла просто выясняла мою реакцию, не знаю; но теперь мне отчего-то казалось, что никакой Санни не существовало.

— Ты что, не хочешь со мной разговаривать? — спросила она, оставив тщетные поиски и снова сев на стул.

— Не хочу. Нравится моя честность?

— А почему не хочешь? — с запинками поинтересовалась Изабелла.

— Пьяный человек может сказать мало полезного. Но если ты хочешь говорить, говори. Я буду слушать молча.

— Под «слушать молча» ты подразумеваешь «пропускать мимо ушей»?

Неискренне улыбнувшись, я опустил голову и промолчал.

— Тогда будем говорить о том, что ты не сможешь пропустить мимо ушей, — сказала она. — Почему вы с Дианной расстались?

Я недовольно вздохнул и отвёл глаза в сторону. Слишком много разговоров о Дианне за одно утро…

— Дороги разошлись, — ответил я с мрачным видом. — Так бывает.

— Дороги разошлись? — пьяно нахмурилась Изабелла. — Странно. Я думала, Дианна ушла от тебя из-за того, что ты бил её.

Я возмутился той бесцеремонности, которую позволяла себе избранница Джеймса, и смерил её холодным взглядом. Мысленно я пообещал себе поговорить с Маслоу на эту тему. Неужели он не видит границы, за которые нельзя переходить в разговоре со своей девушкой? Мои отношения с Дианной — это личное, и я не считал, что Джеймс был вправе говорить об этом с Изабеллой.

В ту минуту мне пришла мысль: а может, рассказать Маслоу о Санни? Да, плевать, пусть он думает об Изабелле как угодно плохо, ведь она заслужила это вполне! Спасти счастье друга — это не главное. Главное — раскрыть ему глаза, рассказать правду. В конце концов, каким я буду другом, если скрою от Джеймса всё это?

— А как по-французски будет «Не суйся туда, куда не просят»? — спросил я дрожащим от напряжения голосом.

Изабелла засмеялась, запрокинув голову назад, и её смех внезапно прервался кашлем.

— Всё-таки из-за этого, да? — улыбнулась она.

Глубоко вздохнув, я задержал дыхание и попытался взять себя в руки. Мне не хотелось отвечать грубостью на беспардонность.

— Нет-нет, Логан, не сдерживай эмоции, это вредно. Ну? Давай. Ударишь меня?

— Хватит, — ледяным тоном выговорил я. — Чего ты добиваешься?

Ничего не ответив, она расплылась в улыбке наслаждения.

— А что тебя раздражает больше всего? — спросила «молодая женщина».

— Как много вопросов… — сквозь зубы процедил я, с раздражением закатив глаза.

— Нет, и всё-таки. Что?

— Глупые вопросы! Меня раздражают глупые вопросы!

— То есть я тебя сейчас раздражаю, верно?

Я успел тысячу раз пожалеть о том, что согласился помочь Джеймсу. Не надо было приезжать сюда, не надо было разговаривать с Изабеллой… Лучше бы я остался у Блэков, рядом с Эвелин.

— Подняв руку на женщину, навсегда лишаешься статуса мужчины, знаешь об этом?

Я сжал кулаки и до боли стиснул зубы.

— А в каком случае женщина лишается своего статуса? — спросил я, испепеляя собеседницу взглядом.

— А ты будто не знаешь? Или хочешь, чтобы я тебе наглядно показала, в каких случаях это происходит?

Не собираясь отвечать на последний вопрос, я встал и, переполненный злостью, молча пошёл к выходу. Избранница Маслоу вскочила на ноги, в одно мгновение очутилась рядом со мной и схватила меня за плечи.

— Стой, стой. — Она внимательно посмотрела в мои глаза. — Куда же ты убегаешь? Ты даже не собираешься затыкать мне рот? Но я ведь так раздражаю тебя!..

Она взяла мою руку за запястье и подняла её на уровень своего лица.

— Что за бред? — нахмурился я и вызволил свою руку из плена её пальцев. — Что это, бл…, за бредятина?

— Мне просто интересно, ударишь ты меня или нет. Ну? Ударишь?

Вместо ответа я почему-то вдался в бессмысленные размышления: а смог бы я когда-нибудь ударить Эвелин?.. Представив эту ужасающую картину, я постарался отогнать эти мысли в сторону. «Бесполезно обманывать себя, — сразу же пронеслось в голове. — Неужели ты когда-нибудь думал о том, что сможешь ударить Чарис? А теперь вспомни, где она, и вспомни, где последний год проходили ваши с ней встречи».

Услышав шум с правой стороны, мы с Изабеллой одновременно повернули головы. В дверном проёме стоял Джеймс; его левая бровь была изогнута в недоумении. Мне сейчас же пришли в голову мысли о Санни и о моём намерении рассказать Джеймсу всю правду. Теперь, посмотрев на него и оценив то, каким он становился в присутствии Изабеллы, я твёрдо для себя решил: ему о Санни знать не обязательно.

— Oh, mon mignon («Ох, мой милый». (фр.) — прим. автора.), — засияла Изабелла.

— Я убрал спальню, — сказал Маслоу ничего не выражающим тоном и перевёл взгляд на меня. — Теперь там нет того тошнотворного запаха, и там вполне можно спокойно спать.

— Спать, — повторила его избранница и, подойдя к нему, положила руку ему на плечо. — Да, спать, конечно… — И, нежно чмокнув Джеймса в шею, Изабелла ушла; складки её тёмно-зелёной велюровой юбки переливались в ярком свете солнечных лучей, пробивающихся сквозь окна.

— Что это было, твою мать? — нахмурившись, развёл руки в стороны хозяин дома.

Подняв на друга рассерженный взгляд, я медленно двинулся в сторону прихожей и вполголоса проговорил:

— Спасибо. Теперь я тоже ненавижу пьяных девушек.

— В последнее время я чувствую что-то неописуемое, — делилась со мной мыслями и чувствами Эвелин. — Я просыпаюсь по утрам с той мыслью, что зайду в её спальню, увижу её там и, как обычно, найду в ней своё утешение… Но потом родители либо моя тетрадь напоминают мне, что Уитни нет, что она уехала… И тогда моя душа наполняется очень странными чувствами. Я ощущаю, будто Уитни была моим другом в далёком-далёком прошлом, будто её уход даже не задел меня… Не знаю. Раньше я хотела ненавидеть её, я и ненавидела её за то, что она покинула всех нас. Но теперь я думаю, я думаю… Мои воспоминания о ней постепенно умирают. Мне кажется, я её забываю.

Мы сидели в её спальне, и это был один из тех драгоценных вечеров, которые я проводил в доме Блэков. На самом деле, помимо моей необходимости быть рядом с Эвелин, была ещё одна веская причина моего сегодняшнего визита в этот дом. Завтра утром я шёл на приём к неврологу, и поддержка со стороны предмета моего восхищения была мне очень нужна. Меня вдохновляло стремление Эвелин избавиться от своего недуга, и я надеялся почерпнуть силы из неиссякаемого источника её стойкости. Мне нужна была смелость, чтобы войти завтра в кабинет невролога.

— Забвение близких — это не хорошо, — сказал я, глядя на Эвелин. — Это грустно.

— А я думала, что отпускать людей и оставлять их в прошлом разумно…

— Людей, которые обманули тебя, — да. А родную сестру так просто не забудешь.