— Изабелла правда купилась? — хмыкнул я. — И даже ничего не заподозрила?
— Нет, — засмеялся Джеймс, — видимо, Кэндис придумала что-то действительно стоящее, потому что Изабелла очень искренне извинялась передо мной за то, что ей нужно уехать прямо в канун её дня рождения.
— А что такое? — не понял Кендалл и прищурил один глаз, выясняя, ровно ли висит гирлянда.
— Я приглашал её на ужин, говорил, что так здорово было бы отметить её день рождения прямо в полночь, и мы оба очень ждали этот вечер.
— То есть ты её ещё и виноватой оставил, — подытожил Карлито.
— Ну, можно и так сказать. Зато представь, как она удивится, вернувшись завтра вечером! Кендалл, так ровно?
— Да ровно, ровно, — проворчал Шмидт и подошёл к испанцу, чтобы помочь ему с шариками. — Вон как дело идёт, когда за него берётся не такой рукожоп, как мы с Логаном.
Я засмеялся, а Джеймс лишь иронично ухмыльнулся в ответ.
— Не тем твой рот занят, Кендалл, — сказал хозяин дома и беглым взглядом окинул гостиную. — Так, вы двое надувайте шарики, а ты, Логан, идём со мной. Поможешь мне с едой.
— Мы ещё и готовить будем? — устало и возмущённо спросил я, взглянув на часы. — Я думал, мы закажем пиццу, или что-то в этом роде…
— Меньше надо думать, а больше — что?
— Больше делать, — без энтузиазма договорил я за друга.
— Вот именно! Так что шагом марш на кухню.
Я видел, что Джеймс очень старался, приготавливая эту вечеринку для Изабеллы. Он стремился удивить её и готов был на всё ради того, чтобы увидеть пусть не продолжительную, но искренне счастливую улыбку на её лице. Да, он готов был даже запрячь своих друзей, чтобы они также помогли ему изумить Изабеллу, до которой лично мне не было никакого дела.
Когда с приготовлением закусок было покончено и четыре жирных индюшки уже готовы были отправиться в духовку, мы с Джеймсом пришли в гостиную, к Кендаллу и Карлосу. На часах было уже три утра, поэтому все мы валились с ног от усталости и наотрез отказывались делать ещё что либо для вечеринки. Вконец измотанные Кендалл и Карлос лежали на диванах, и немец вяло завязывал только что надутый красный шарик в виде сердца.
— В моих лёгких не осталось воздуха, — еле ворочая языком, проговорил ПенаВега, — и ещё голова кружится.
— Это был последний, — тем же усталым голосом произнёс Кендалл и бросил на пол шарик. — Джеймс, Логан, кто-нибудь из вас, повесьте его к остальным. Меня уже ноги не держат.
Маслоу, который из всех нас выглядел бодрее остальных, поднял с пола шарик и привязал его к остальным таким же шарикам, красным, в виде сердца. Затем он отошёл на несколько шагов и счастливым взглядом обвёл комнату.
— Парни, вот это вы постарались, — улыбнулся Джеймс, — всё красиво, всё идеально. Изабелле понравится.
— Пусть она только попробует сказать, что ей не нравится, — отозвался с дивана Шмидт, глядя на хозяина дома полузакрытыми глазами, — я тут здоровьем рисковал ради неё.
Маслоу ещё раз огляделся и зевнул. Я, не сумев справиться с рефлексом, зевнул тоже.
— Ладно, — сказал Джеймс, взглянув на часы, — уже поздно.
— Уже рано, — рассерженно исправил я друга.
Он выключил из розетки мигающую гирлянду.
— Я вам так благодарен, правда, — проговорил ловелас в отставке, прижав руку к груди, — если б не вы, я возился бы тут до завтрашнего вечера. Спасибо, мужики, спасибо, что не отказали.
— С тебя завтрак, и ты завтра оплатишь мне такси, — сказал я в ответ на его благодарность.
— Закатай губу, Логан. Вообще-то завтра вы будете есть и пить за мой счёт.
— Вот как? — с вызовом прищурился я. — Тогда я пойду на кухню и выброшу в окно всё, что мы только что приготовили.
— Шуток, что ли, не понимаешь? — улыбнулся Джеймс. — Всё, что скажете, я у вас теперь в долгу. Ладно, будите Карлоса и идёмте спать.
Кендалл, вставая с дивана, небрежно пихнул испанца в бок, и тот тут же открыл глаза.
— Я не сплю, — быстро пробормотал ПенаВега и, увидев, что мы с парнями уже поднимаемся по лестнице, встал и тоже поплёлся за нами. — Я не сплю, но я так хочу спать…
Джеймс предоставил нам троим спальню для гостей, и, как только мы зашли туда, Шмидт бросился на кровать.
— Моя, — глухо проговорил он, уткнувшись носом в подушки.
Мы с Карлосом устало переглянулись и начали стелить себе на полу. Когда свет был потушен, мы легли, и мне на ум пришло спросить у ПенаВеги:
— Карлос, а вы с Алексой помирились?
В спальне царил полумрак, но я сумел разглядеть улыбку, расцвётшую на лице испанца.
— Да, — сказал Карлос вполголоса, — и этим я только тебе обязан.
— Мне?
— А кому же ещё? До меня дошёл смысл твоих слов, к тому же я знаю про сообщение, которое ты отправил Алексе, не скромничай. Спасибо, дружище.
Я слабо улыбнулся и похлопал друга по плечу.
— И знаешь даже, о чём я подумал? — продолжал ПенаВега, которого сонливость, кажется, вовсе покинула. — Хочу записаться к психологу, потому что в последнее время мне уже не кажется, что всё это — вполне нормальный, присущий каждому азарт.
— Правда? — почти шёпотом спросил я. Слова Карлоса почему-то меня расстроили, и я очень надеялся, что друг в полумраке не смог разглядеть моего изменившегося выражения лица. — Это так… смело. Ты молодец, Карлос. Я рад за тебя, правда.
На кровати заёрзал Кендалл, и в темноте послышался его раздражённый голос.
— Да ё… вашу мать, когда вы уже наговоритесь? — проворчал немец, и мы с ПенаВегой одновременно прыснули, — неужели вас не утомил сегодняшний день?
— Шутишь? — хмыкнул Карлос. — Я до сих пор своих губ не чувствую.
— Ну вот и заткнись, — сказал Шмидт, — и спать. Всем. Быстро.
В три часа дня я возвращался от Джеймса. Едя в такси, я мрачным взглядом смотрел в окно и, не отвечая на речи болтливого водителя, думал о своём. Сегодня воспоминания одолевали меня с новой силой, и я не мог бы объяснить, чем были вызваны эти воспоминания.
Дианна крепко обняла меня за шею и беспомощно заплакала.
— Раньше я была так уверена в себе, в нём, в нашей любви. Он дарил мне силы, заставлял меня чувствовать себя особенной, нужной. Он был таким… таким мягким, бескорыстным, понимающим… И ты так похож на него, Логан!
Дианна рассказывала мне о своём погибшем возлюбленном, и я в тот вечер всем сердцем сочувствовал её горю.
– Ваши взгляды… — говорила она, — они невероятно схожи. Ещё то, как ты заставляешь меня себя чувствовать… О Логан, ты первый, кого я сумела полюбить после его смерти… И ты спасаешь меня. Черты твоего лица… они возвращают меня к жизни.
— Ты любишь меня? — спросил я, почувствовав, как по спине пробежал холодок. — Или любишь во мне образ твоего возлюбленного?
— Не путай два разных понятия, Логан. Я люблю тебя и ничего не желаю так сильно, кроме как любить тебя до конца своих дней.
— Давно его не стало? — спросил я после паузы.
— Полтора года прошло. Мои раны были настолько свежи, что каждое утро я просыпалась только с окрепшей болью от потери любимого. Это ужасно — просыпаться и вспоминать, что его больше нет. Порой кажется, что всё это – сон. Вот я проснусь и увижу его, такого светлого, улыбающегося, верящего в меня… Но я просыпалась одна. И мирилась с этой потерей. Ничего не помогало, я до сих пор не знаю, как выжила без него…
В тот вечер Дианна открылась мне с новой стороны. Теперь я понимал, почему она была такой не уверенной в себе, почему так ревновала меня… Она увидела во мне своего покойного возлюбленного, и теперь боялась потерять меня. Она не переживёт вторую потерю… Это будет слишком больной удар.
— Но теперь со мной ты, – продолжала Дианна, в упор глядя в шкаф с одеждой, где висела одежда её бывшего возлюбленного. — И я снова чувствую себя живой, чувствую, как любовь в моём сердце вновь оживает. Нет ничего дороже этого чувства. И сейчас у меня нет никого дороже тебя.
Вспоминая этот разговор, я до боли кусал губы и с нервозностью ломал руки. Я смотрел в окно, на проплывающий за ним живой город, и не понимал, за что судьба подтолкнула Дианну мне навстречу. Нет, нет, нет, она не заслужила такого… Я не мог думать о том, что поступил с Дианной так ужасно, что посмел отпустить её после того, как она поделилась со мной чем-то сокровенным, о чём боялась говорить с другими. Пытаясь представить, что чувствовала Дианна после второй фактической потери любимого, я приходил в ужас. Она ведь сейчас совсем одна, одна переживает этот непростой период её жизни!
