Я, с удивлением глядя на неё, положил букет на стол и снова подошёл к окну. Эвелин смотрела на небо, а я пытался заглянуть в её глаза.

— Что с тобой? — спросил я, чувствуя, что плохое настроение любимого человека передаётся и мне. Я не мог смотреть на её страдания.

— Где ты был, Логан? — с бесконечной обидой в голосе спросила Эвелин и посмотрела на меня. — Ты же знаешь, что мне и так невыносимо одиноко, а без тебя… без тебя мне в миллионы раз хуже! Почему тебя нет рядом, когда ты нужен? Почему, Логан, почему?

Я молчал, виновато опустив глаза. Теперь я чётко осознавал, насколько эгоистичным было моё стремление забыться работой, и я стал противен самому себе. Было ужасно неприятно думать о том, что своим отсутствием я сильно обидел Эвелин.

— Прости, — прошептал я, закрыв глаза одной рукой. — Я не специально оставил тебя, Эвелин… У меня было столько дел, и я… Я просто не мог приехать.

Она молча смотрела в окно, и я не мог понять: приняла она мои извинения или нет. Сегодня она была особенно грустна, и я не знал, в чём заключалась причина этой грусти.

— У тебя бывало такое, — вдруг начала Эвелин, задумчиво сузив глаза, — что ты чувствовал ненависть по отношению к любимому человеку? Любишь его, любишь, и вдруг в один момент понимаешь, что ненавидишь.

— В таких случаях моё «ненавижу» не возвращалось обратно к «люблю», — тихо ответил я. — Но мой любимый человек сам был виноват в том, что я его возненавидел.

Эвелин бросила на меня мягкий, сочувствующий взгляд и тут же сказала:

— Нет, а если человек не виноват?

Я вспоминал, как недавно изливал душу Джеймсу, когда всё, копившееся во мне месяцами, в одно мгновение вырвалось наружу. Тогда я, покраснев от ярости, уверял Маслоу, что ненавижу Эвелин… Глядя на неё теперь, в эти родные серо-голубые глаза, я не мог понять, как можно было ненавидеть это прелестнейшее создание.

— Такое тоже было, — прошептал я, не отрывая от собеседницы взгляда. — В частности, человек был не виноват, но я был уверен в обратном… Не знаю.

— Но твоё «ненавижу» впоследствии изменилось на «люблю»?

Я улыбнулся и сказал:

— Изменилось.

— Я как раз об этом, — приподняв брови, проговорила Эвелин, и я, наблюдая за ней, продолжал улыбаться. — Очень часто случается такое, что у людей меняется отношение к любимым… И порой люди могут быть не виноваты.

— А кто виноват?

— Что-то внутри, — беспомощно пожала плечами она, — я сама не могу понять этого… Если одного и того же человека в разное время спросить, как он относится к своему близкому, его ответы могут резко отличаться друг от друга. И ни в один из разов он не солжёт.

— Неприятно, правда? — сморщил нос я, понимая, о чём говорит Эвелин.

Она покивала, молча соглашаясь со мной.

— Я об Уитни, — негромко сказала моя собеседница, будто боялась заговорить об этом вслух. — Она всю жизнь была рядом, Логан, но… Сегодня утром я ощутила что-то странное, непонятное. Я ненавижу Уитни за то, что она не здесь, что она уехала, оставив меня; но в то же время я очень люблю её и понимаю, почему она так поступила. Ненависть заглушает во мне эту любовь и понимание, и сейчас я ни за что не сказала бы ей, что люблю её, даже если она стояла бы здесь, передо мной. Я буду права, сказав, что ненавижу её, но ведь это не значит, что я её не люблю…

— Это «что-то внутри» — удивительная вещь, — сказал я, снова улыбнувшись. — Мы можем ненавидеть тех, кого любим, и любить тех, кого ненавидим, а можем вовсе ненавидеть за то, что любим… Человеческую природу словами не объяснишь.

Эвелин смотрела на меня несколько мгновений, после чего тихо, с какой-то обидой в голосе произнесла:

— Ты, наверное, не любишь меня, да?

Я испугался этой мысли и того, что такая мысль вообще могла прийти Эвелин в голову. Я с силой сжал её руку, будто пытался доказать этим, что её предположение глупо, даже невозможно.

— Как ты можешь говорить такое, Эвелин?.. — растерянно спросил я, глядя в её глаза. — Ты же знаешь, что я люблю тебя всем сердцем и… И больше всего я ненавижу те вещи, которые могут отвлекать меня от встреч с тобой…

Она глядела на меня со слабой улыбкой, точно радовалась, что я отрицательно ответил на её вопрос. Я тоже улыбнулся, хотя внутри всё дрожало от того, что я только что сказал ей.

Эвелин прижалась ко мне и прошептала:

— Я так рада, что ты приехал.

Я ничего не ответил. Какое-то время мы сидели в обнимку, затем она отстранилась от меня и, вопросительно нахмурившись, посмотрела в мои глаза.

— Может ли человек оставить того, кого любит? — спросила Эвелин.

— Может, — нехотя ответил я, понимая, к чему она клонила, и снова сжал её руку, — но он не всегда делает это по своей воле. Я снова должен оставить тебя, потому что мне нужно ехать на работу… Но я ведь страшно не хочу уезжать от тебя.

Она выдернула свою руку из моей ладони и с разочарованным видом опустила глаза. Ну вот, я снова обидел её…

— Прошу, не сердись, Эвелин, не обижайся, — с сожалением в голосе сказал я. — Я ведь приехал, и это главное, да?

— Приехал, чтобы уехать, — сердито проговорила собеседница, и я узнал в ней ту Эвелин, которая могла злиться и грубить, ту Эвелин, в которую она превратилась после начала моих отношений с Дианной. — Зачем ты вообще тогда приезжал?

Вспомнив, зачем приехал, я мысленно хлопнул себя по лбу.

— Ты помнишь моего друга Джеймса? — задал вопрос я, стараясь заглянуть в глаза Эвелин и смягчить её злость.

Она подняла взгляд, точно пыталась возродить в своей памяти образ Джеймса.

— Высокий такой, мускулистый, — решил я ей помочь, — питает слабость к алкоголю… Я познакомил вас на его рождественской вечеринке, помнишь?

— Да, — тихо ответила она ничего не выражающим тоном.

— Ну, и завтра, — продолжал я, несколько обидевшись на этот холодный тон, — день рождения у девушки Джеймса. Он пригласил меня, и я хочу позвать тебя с собой.

Эвелин взглянула на меня, и по одному её взгляду я решил, что она готова была воскликнуть: «Да, я согласна!»

— Родители… — начала она.

— Я могу отпросить тебя у твоих родителей, — нетерпеливо прервал я собеседницу, — я скажу им, что всю ночь ты будешь со мной, и я уверен, они не откажут. Ты хочешь пойти туда? Я не смею тебя заставлять, но…

Я замолчал, когда Эвелин коснулась моей руки.

— Я очень хочу уйти отсюда, — прошептала она, глядя мне в глаза, точно боялась, что мистер Блэк может услышать её слова. — Знал бы ты, как я мечтаю покинуть стены этого дома, хотя бы на минуту! Всё это так давит на меня, Логан… Такое ощущение, что я скоро не выдержу…

Я сжал её ладонь, чтобы немного успокоить. Эвелин молча смотрела на меня.

— Значит, я спускаюсь к мистеру Блэку, — уточнил я, хотя наверняка знал, что она ответит, — и завтра вечером заезжаю за тобой, да?

— Да-да-да, Логан, да, — прошептала Эвелин, ещё крепче сжав мою руку.

Я бы отдал всё на свете, чтобы никуда не уезжать и остаться с ней, но работа не заставляла меня выбирать. Поговорив напоследок с мистером Блэком, я выпросил у него разрешения забрать Эвелин завтра ночью и покинул дом, в котором остался смысл моей жизни.

Весь этот вечер я, Кендалл и Карлос проторчали у Джеймса, помогая ему приготовиться к запланированной вечеринке.

— Ну, ровнее, парни, ровнее, — умоляющим тоном говорил Маслоу, когда мы со Шмидтом стояли под потолком и вешали гирлянду, — откуда у вас руки растут?

— Залезай и сам всё вешай, — психанул немец и отпустил свой конец гирлянды, — чёртов перфекционист.

— Какой же ты немец, если в тебе нет ни капли аккуратности? — спросил Джеймс и полез на стол, чтобы занять место Кендалла. — Тогда отойди к стене и скажи, как нам лучше повесить.

— Так где, ты говоришь, Изабелла? — спросил Карлос, связывая вместе два воздушных шарика. — У подруги?

— Ага, — прокряхтел Маслоу, вытянувшись и обеими руками придерживая гирлянду, — слава богу, что как-то раз я познакомился с Кэндис, они с Изабеллой давно дружат. Пришлось рассказать Кэндис про сюрприз, который я готовлю, и попросить отвлечь Изабеллу чем-нибудь сверхважным. Остаётся надеяться, что Кэндис будет держать рот на замке.