Мистер Блэк, кажется, хотел сказать что-то, но не находил слов, молча топчась на пороге. Я взял с кресла свой пиджак, надел его и, направляясь к выходу, тихо сказал:

– Спасибо, мистер Блэк.

– Логан, я… – поспешил оправдаться Джонни. – Клянусь, я не хотел мешать…

– Я сказал спасибо без всякого сарказма или иронии. Вы… вы, вполне возможно, уберегли меня от ошибки.

Мистер Блэк настороженно посмотрел в ту сторону, куда удалилась Эвелин, и спросил:

– Что тут только что произошло?

– То, чему я никогда в жизни не дам повториться.

Когда я обувался в прихожей, ко мне подошла Эвелин. По её радостному взгляду, я понял, что разговор, только что случившийся в её спальне, безвозвратно утонул в её памяти.

– Разве ты не останешься на чай, Логан? – поинтересовалась она с ноткой грусти в голосе.

– Нет, – ответил я, стараясь не смотреть ей в глаза, – не могу, мне уже пора…

Эвелин с беспокойством коснулась моей руки и спросила, что случилось. Я с неким испугом отдёрнул руку и открыл дверь.

Меня посетила странная мысль: а может, Эвелин только притворялась, что не помнит ничего? На моих глазах убила своё воспоминание, но в своей душе оставила его в живых?.. Она ведь совершала подобный трюк с Уитни, чтобы избежать неприятного разговора. А наш с ней сегодняшний разговор был куда важнее и болезненнее, и Эвелин просто испугалась… Всё верно. Она не захотела говорить со мной, потому и сделала вид, что утратила всякое воспоминание о причине этого разговора!

Раз ты, Эвелин, сделала больно мне своей ложью, значит, я сделаю тебе больно напоминанием о Дианне. О, я ведь знаю, что Дианна не даёт тебе покоя ещё с того дня, когда ты узнала о её существовании!

– Ничего не случилось, – ответил я Эвелин, одной ногой уже стоя за порогом. – Мне просто нужно домой. К Дианне.

Пока я шагал по тёмной улице, меня одолевали навязчивые мысли. Что за подлость, что за чертовщина такая? Я был несчастлив, когда молчал о своей любви, но стал втрое несчастнее, признавшись в этой любви! И что за бессердечие, что за жестокость со стороны Эвелин? Её беспощадность ко мне убивала меня, вонзая холодный нож равнодушия в моё сердце по самую рукоять. Теперь я отчётливо понимал: Эвелин меня не любит. И не любила. Никогда.

Но как же предательски и легкомысленно она повела себя! Эвелин приняла любовь от Кендалла и от меня, но в ответ не сказала ничего такого, что могло бы утешить страдающее сердце… Как же это подло, как холодно, как оскорбительно!..

Я замедлил свои шаги и постепенно остановился. Где это я? В голове был какой-то туман, и я совершенно не помнил, как оказался в этом месте.

Прислонившись к стене какого-то здания, я поднял задумчивый взгляд на звёздное небо и вздохнул. Душа была переполнена сожалением, горечью и обессиливающей злостью. Но что же это?.. Если тебе безразличен как Кендалл, так и я, то… Кто тебе нужен, Эвелин?

========== Глава 15. “Мужчина должен быть великодушен” ==========

Улеглась моя былая рана –

Пьяный бред не гложет сердце мне.

Сергей Есенин

– Мне нужен бренди, – сказал я сразу после того, как передо мной отворилась дверь и я увидел перед собой озадаченного Джеймса.

– Бренди?.. – переспросил он, оглядывая меня изучающим взглядом. – Может, заварить тебе крепкого чая?

Моё состояние в ту минуту не поддавалось никакому описанию, и я, сердито сдвинув брови, громко ответил:

– Бренди!

Маслоу вздрогнул и, бросив короткий взгляд на потолок, тихо сказал:

– Не нужно повышать голос, Логан. – Он закрыл за мной дверь. – Наверху спит Изабелла, я не хочу, чтобы что-нибудь тревожило её сон.

Я не мог не замечать того восторга и блеска, что появлялись в глазах Джеймса, когда он говорил об Изабелле. Ещё несколько недель назад я с трудом поверил бы, что друг может думать или говорить о своём предмете воздыхания без горечи в голосе и сожаления во взгляде, но теперь… За последнее время всё так изменилось, что порой я смотрел на свою жизнь и просто не понимал, что это всё действительно происходило.

– А бренди я тебе налью, – продолжал друг всё тем же не нарушающим тишины тоном, – если ты расскажешь мне, что с тобой происходит и почему ты такой взбаламученный.

На самом деле я и сам не понимал, что со мной происходило, а потому не мог дать точного ответа на вопрос Джеймса. Я чувствовал себя абсолютно потерянным последние два дня – те два дня, что Эвелин знала о моей любви – сильной, горячей и… безответной. Во мне, казалось, угасли все чувства: я не чувствовал вкуса еды, не чувствовал дуновения ветра, не чувствовал прикосновения чужих рук; сердце сгорело, превратившись в горстку пепла. Пламя любви выжгло всю мою душу, и вместо неё теперь остались дотлевающие угли.

Эти два дня тянулись вечность: мою голову наполняли навязчивые и надоедливые мысли, мне казалось, что я никому не нужен, что миру всё равно, есть я или нет, что в моём существовании на этой планете нет ни малейшего смысла. Как бы ни тяжело мне было признавать, но я не раз позволял себе думать об уходе из этого мира, мой взгляд всё чаще обращался в сторону того комода, где под кучей одеждой был спрятан пистолет… Но, к счастью, в моей жизни были люди, которые не позволяли мне покончить с собой, тем самым освободив сердце и мысли. Одной из таких людей была Дианна.

После того как я вернулся с «вечеринки свободы» Джеймса, наши отношения с Дианной полностью восстановились, приобрели ровный и размеренный ритм, мы с ней перестали ссориться. Возможно, этому во многом способствовало и моё невозмутимое состояние, в котором я находился эти два дня: мне просто было фиолетово на всё – абсолютно на всё. Я лишь наблюдал за своей жизнью со стороны, не являясь её участником, и бесцельно плавал в беспрестанно волнующемся море событий. Мною овладело бессилие, я полностью бездействовал и позволял течению жизни нести меня туда, куда оно несло каждого участника этой жизни.

Даже после того, как я признался в любви другой девушке, даже после того, как понял, что я любил Дианну совсем не той любовью, какой молодой человек должен любить девушку, я не спешил разрывать отношения с Дианной, и это если не пугало меня, то сильно настораживало.

Проснувшись сегодня утром, я понял, что мне просто необходимо было кому-то излить душу: держать всё в себе и дальше казалось мне уже невозможным. Дианне, которая всегда готова была помочь мне, я не мог высказаться по понятным причинам. Вторым в списке предполагаемых слушателей был Джеймс: в конце концов, не он ли плакался мне в жилетку, тоскуя по Изабелле, и не я ли помогал ему пережить непростой жизненный период? Он обязан выслушать меня – таковы были мои мысли, и с этими мыслями я приехал вечером в дом Маслоу. А бренди… Бренди был мне необходим для того, чтобы заглушить мысли, только и всего.

Я и не заметил, как выпил первый бокал. Алкоголь сразу ударил в голову, и я, зажмурившись от боли, тихо проговорил:

– Ещё.

Джеймс с удивлением поднял брови и вопрошающе взглянул на меня, но, не получив никакого ответа, покорно наполнил бокал бренди.

– А ты не будешь? – спросил я друга, взглядом указывая на бутылку.

– Не буду, – с томительным вздохом отозвался Маслоу, – не буду. Хотя очень хочу.

– Совсем не узнаю тебя. В чём дело? Ты всё-таки сходил к врачу и он сказал, что у тебя серьёзные проблемы с печенью?

– Иди к чёрту, Логан! Я решил временно завязать с бренди ради… ради Изабеллы.

– Очень романтично, – заметил я, взяв в руку бокал и посмотрев на свет люстры сквозь бренди. – Ради любви человек готов на невообразимые жертвы.

Джеймс свёл брови, потом слабо улыбнулся и сказал:

– Я понял, зачем ты приехал.

Я молча поднял на друга ничего не выражающий взгляд.

– Дело в любви, – продолжал он, – или в её отсутствии. Ты хочешь поговорить по поводу Дианны, ведь так?

– Я, конечно, ценю твои глубокие познания в этой области, но ты не прав. Вернее, прав, но не совсем.