– Доверие и поддержка сейчас ему просто необходимы. – Опустив глаза, я замолчал на какое-то время. – Но неужели Паркер настолько глуп, чтобы продолжать следствие через семь лет всё с тем же подозреваемым? Джеймс был оправдан, разве можно снова взять его под стражу?

– Не знаю, Логан. Я знаю лишь то, что Паркер хочет видеть Джеймса завтра. Понятия не имею, что он будет делать… Всё это бессмысленно. Просто Эндрю хочет утолить свой неутолимый интерес и узнать, кто убил его сестру. А Джеймсу он просто хочет подпортить жизнь. Бессердечный подлец.

– И что, кроме Джеймса, подозреваемых больше нет? Какой-то тупик получается.

– То-то и оно. Я много думала обо всём этом… У меня даже предположений нет, кто мог бы так зверски обойтись с Брианной. Это ужасно. Хотя и прошло уже семь лет, я до сих пор не могу поверить, что её больше нет.

– Да… – вздохнул я. – Порой я не понимаю, что происходит в этой жизни. Нет, я вижу людские поступки, слышу чужие разговоры, понимаю события, что следуют одно за другим… Но иногда кажется, что я не участник этой жизни. Будто я, наблюдая со стороны, вижу в ней каждую ошибку и знаю, как её исправить, но не могу ничего сделать. Абсолютно. Из-за этого я и не могу понять, что происходит, откуда это пошло и как это исправить.

– Согласна. Сложно представить, что люди сами создали это дерьмо, в котором теперь живут.

– Ну, так им и надо, – с невесёлой ухмылкой пожал плечами я.

Кэтрин мило улыбнулась в ответ.

На следующий день Джеймс узнал о том, что Кэтрин посвятила меня в его тайну; чуть позже обо всём стало известно и Кендаллу с Карлосом. Они были удивлены ничуть не меньше моего, и оба в один голос твердили Джеймсу, что верят ему и в его невиновность. Но наши слова не ободрили Маслоу. Абсолютно подавленный и расстроенный, он поехал в офис шерифа Паркера, а вернувшись, сообщил, что Паркер взял с него подписку о невыезде.

– Какое право он имеет? – возмущённо спрашивал я, измеряя гостиную шагами. – Что за глупость? Прежде тебя оправдывали, с чего этот индюк решил, что ему удастся доказать твою вину теперь?

– Думает, очевидно, что сможет взглянуть на дело свежим взглядом, – предположил Кендалл. – Он в тупике, но не расследовать дело не может. Ему нужен подозреваемый, а Джеймс первый на очереди.

– Это бред, – согласился Карлос. – Семь лет – слишком большой срок. Никаких улик уже однозначно не осталось, а друзья Джеймса и Брианны ничего нового сказать не могут.

– Но Эндрю есть дело до всего этого, – устало отвечал Джеймс, бессильно расплывшийся по креслу. – Кажется, он что-то ещё наплёл Паркеру про меня…

– Да плевать, – высказался я. – Ты знаешь, что не виновен. К тому же теперь у тебя есть достаточно средств, чтобы нанять самого лучшего адвоката в городе. Он докажет твою невиновность.

– Докажет… – задумчиво повторил Маслоу. – Есть ли смысл во всём этом? Я снова попаду туда.

Под словом «туда» он подразумевал тюрьму. Я постарался представить, как с ним обходились там, и в моё сердце закралась невообразимая жалость к Джеймсу.

– Не попадёшь, – уверенно сказал Кендалл. – Твой адвокат – твой самый лучший адвокат – не позволит этого.

– Опять будет суд, – продолжал Джеймс, бессмысленным взглядом глядя перед собой, – опять будут допросы, лампа в глаза…

– Понадобится время, чтобы адвокат смог доказать твою невиновность, – вставил слово Карлос, – ты, главное, наберись терпения. Всё кончится.

– Правда, теперь нам нескоро попасть домой… – со вздохом произнёс я.

– Вы-то тут причём? – не понял хозяин дома, метнув в мою сторону мрачный взгляд. – Это я под подпиской. Не вы.

– Какое это имеет значение? – спросил Кендалл, в возмущении подняв брови. – Мы не уедем домой тогда, когда ты тут, совсем один, готовишься к суду. Мы задержимся в Нью-Йорке на столько, сколько будет тянуться следствие.

Лицо Джеймса просияло обрадованной улыбкой.

– Спасибо, мужики, – тихо сказал он. – Правда. Спасибо. Я так подавлен повторением этого ужаса, я… Я просто в растерянности. Не знаю, что ждёт впереди, и не знаю, что делать дальше.

– Искать адвоката, вот что! – посоветовал испанец. – А потом – ждать оправдания.

– Не надо слепо надеяться на моё оправдание, Карлос…

– Да? А на что же тогда надеяться?

Дианна страшно разозлилась, когда я позвонил ей и сказал, что вынужден задержаться в Нью-Йорке на какое-то время.

– На какое-то время? – переспросила она с недоверием. – Что это значит?

– Не знаю, когда смогу вернуться в Лос-Анджелес… Но здесь нет моей вины. У Джеймса кое-что случилось. Я должен остаться.

– А Джеймс – маленький ребёнок? Почему ему вечно нужно, чтобы ты был рядом с ним?

– Дианна, услышь, что ты говоришь, – с плохо скрываемым раздражением в голосе сказал я. – Я его друг.

– А ещё ты мой молодой человек! И я тоже хочу, чтобы ты был рядом! – Она часто дышала, словно готовилась расплакаться. – Пойми же, Логан… Меня не устраивает, что ты так далеко…

– Да? А на что ты шла, когда начала встречаться со мной?

Дианна молчала какое-то время.

– Дай мне знать, если ты не один, – тихо попросила она.

– Что?

– Кто там с тобой, Логан?

Меня рассердила её ревность, и я гневно крикнул в трубку:

– Ты невозможна!

– А мне кажется, что для тебя уже невозможны наши отношения!

Я сделал глубокий вдох, чтобы усмирить свою ярость, и медленно выговорил:

– Я вернусь в Лос-Анджелес, как только смогу.

А потом, не желая слышать её ответа, я бросил трубку.

Ссора осталась открытой. Я не чувствовал своей вины, а потому не собирался извиняться и оправдываться, но Дианна была абсолютно уверена в том, что я должен попросить прощения. Одно обстоятельство, однако, разрешило эту ссору, если под словом «разрешило» понимать « сделало всё только хуже». Между нами возникло новое, ни на что не похожее противостояние, победителем из которого мог выйти только кто-то один.

Вечером того же дня я получил от Дианны сообщение, оборвавшее всё внутри меня. К сообщению было прикреплено фото – то самое фото, на котором был запечатлён наш с Ольгой поцелуй. А само сообщение содержало такой текст: «Теперь понятно, почему ты решил задержаться в Нью-Йорке. Спасибо большое за честность».

Я проклял всё на свете, когда получил это от Дианны. Видимо, тот самый аноним не стал дожидаться, когда Дианна узнает обо всём от меня, и решил сам посодействовать. Я поверить не мог, что кто-то в действительности был способен на такую подлость, и всё ещё не мог думать о том, что целовал Ольгу.

Мои попытки дозвониться до Дианны были напрасны. Она упорно игнорировала мои звонки, и это приводило меня в бешеную ярость. Мне нужно было услышать её голос, нужно было столько всего сказать… Но она не желала слушать моих объяснений. И тогда я стал писать ей.

«Возьми трубку. Как бы это банально не прозвучало, но это не то, о чём ты думаешь. Просто дай мне всё объяснить».

«О боже, Дианна! Хватит молчать! Твоё молчание добивает меня!»

«Я сам не могу поверить в то, что случилось. Но это ничего не значило. Это была не заинтересованность, не симпатия и не влечение. Поверь. Пожалуйста».

«Кажется, я с ума сойду, если ты не ответишь. Дианна! Пожалуйста!»

Но она выдерживала гордое молчание, и я перестал пытаться. До этого вечера вина не столь сильно грызла моё сердце, но теперь я ощутил её в полной силе. Я был виноват перед Дианной – был. Конечно, я не должен был садиться играть в «Бутылочку», не должен был целовать Ольгу лишь потому, что на неё указало горлышко бутылки: можно было обойтись простыми объятьями, как делали это многие другие! Конечно, я не должен был позволять ей целовать меня во второй раз, и, конечно, я даже думать не должен был о том, чтобы самому крутить бутылочку. Раньше всё это казалось мне простым и безобидным, но теперь я понимал, насколько сильно облажался перед Дианной и насколько сильно был перед ней виноват. Оправдания мне не найти: я виновен, и точка.