Ещё более опасный.

Стараясь не пересекать дорогу компании, осторожный, он намечал новые тропы вокруг Клер, когда на его пути попался Суреш-младший. Чудесный, охочий до ответов, не знающий, кто такой Сайлар, доктор Суреш-младший. Любящий чай с бергамотом, ищущий людей со способностями, готовый своими знаниями поделиться.

Широко смотрящий на мир.

Настолько широко, что это разбудило измученного Габриэля, недолюбленного плаксу, почуявшего в новом знакомом человека, способного его «прочесть» и понять. Почуявшего так же остро, как Сайлар чувствовал своих жертв. Габриэль так надеялся, что ему всё-таки докажут, что не все в этом мире готовы его предать; так этого ждал!

И надежды Габриэля, наверное, могли бы оправдаться, если бы только Суреш не узнал, что тот убил его отца.

Пока он сидел привязанный к стулу под воздействием наркотиков, доктор научил его причинять боль ради боли и открыл глаза на такую неожиданную для Сайлара вещь, как месть. Тот никогда раньше не думал о том, чтобы наказывать обидевших его людей. А сейчас – задумался. Одного или нескольких, или целый город, или весь мир – это было неважно. Главное, что это обещало принести утешение, ведь не зря доктор предпочёл это даже новому продвижению в своих исследованиях.

Месть.

Всем и каждому.

В этом городе не было никого, кто не предал бы его, будь такая возможность. Сайлар-Габриэль дал бы шанс только одному из них, одному из нескольких миллионов, но только если бы этот человек встретился ему несколькими предательствами ранее.

Питер Петрелли.

Совершенно не производящий никакого ощущения опасности или силы, сумевший стать из путающегося под ногами досадного препятствия главным его соперником. Единственным достойным соперником. Предметом тайного интереса и ещё более тайного восхищения, трансформируемых им в обиду и ненависть.

Умение получать способности, не убивая, не испытывая беспрестанно адский голод, не проводя жизнь в мучительной борьбе?

Предел мечтаний, залог зависти.

Они встретились, Питер разрушил его планы, Сайлар его убил.

Они встретились снова, и сценарий повторился.

В первый раз убийство Петрелли было побочным недоразумением.

Второй раз Сайлар уже знал, почему и на что идёт.

В третий раз, на Кирби-Плаза, он пренебрёг возможностью просто и без объяснений спалить этот город, отомстив сразу всем и за всё, ему нужен был именно этот наивный, перепуганный, но не сдающийся идиот, с чего-то возомнивший, что сможет противостоять ему, с чего-то решивший, что способности даны ему для спасения мира. Грёбаный герой с дрожащими руками и несгибаемым взглядом. Грёбаный герой! Сайлар желал отобрать у Питера то единственное, что, как ему казалось, имело для того значение, он желал сделать из героя злодея, сжечь город его слишком чистыми руками, довести до необратимой детонации, ткнуть лицом в грязь этого мира, обратить в изгоя – для всех и для самого себя.

Появившийся из ниоткуда маленький японец проткнул его мечом, но это уже не имело значения, всё, что нужно было сделать – уже было сделано.

Окровавленный, Сайлар лежал, смотрел сквозь смыкающиеся веки на пылающего, выжигаемого изнутри радиацией, упавшего на колени Питера и, как никогда чувствуя единение с кем-то другим, почти любил его. Они были близки тогда, как никто другой, хоть наивный герой и не знал об этом, и это был один из лучших моментов в жизни Сайлара.

Пока не появился брат Питера и не унёс того в небо.

Пронзая сердце не хуже японского меча.

Уже почти отдавшийся окутывающей его темноте, Сайлар смотрел вслед взмывающим ввысь, сливающимся в одно светящееся пятно братьям, дёргался, раздирая путы слабости, и беззвучно выл в приступе внутренней боли, корчась в луже собственной крови на слабо залитой светом фонарей площади, изжёвывая губы и отказываясь, в который раз отказываясь подыхать.

Он уполз в сторону, невидимый для людей, уставившихся в небо, цепляясь ногтями за камни мостовой, оставляя за собой красный след, сам не зная куда и зачем, и почему это было так для него больно – этот акт любви без оговорок, этой жертвы без жертвенности, свершённый так, словно для тех двоих и не было иного выбора. Отблески фонарей, отражённые от маячивших перед глазами камней, расплывались, но их становилось всё меньше и ему хотелось надеяться, что это потому, что он убрался уже достаточно далеко, а не потому, что темнота и слабость снова побеждали его.

И он уже начал думать о том, где бы ему укрыться на время зализывания ран, когда небо вспорола огненная вспышка, ослепляющая даже через отражение, а потом на его плечо, лишая последних надежд, легла тяжёлая рука.

- Куда-то собрался? – спросила темнота голосом Ноя Беннета и, упаковав в свои предательские, как и всё в этом мире, объятья, утащила Сайлара за собой.

Компания предпочла больше не рисковать и выбрала, со своей точки зрения, беспроигрышный, самый надёжный вариант обезвреживания «маньяка»: ему ввели вирус Шанти, тот самый, отнимающий способности, тщательно хранимый, который хотел распространить Адам Монро и который в одном из вариантов будущего убил почти всё население земли.

Сайлар опять зачем-то выжил, хотя и лишился всех способностей, и тогда его просто заперли. В другой стране, в глуши, в сотнях километров от более или менее значимой цивилизации, под присмотром дамочки, ласково удерживающей Сайлара в любых желанных для него грёзах.

Уж оттуда-то он не должен был захотеть вырваться.

Они просто не знали, что Сайлар-Габриэль не верил в честность ласки, а на праздные, шаблонно счастливые будни смотрел с недоумением, очень быстро переходящим в подозрение.

А ведь так просто было бы остаться там.

С ним действительно были любезны, варьируя галлюцинации, пытаясь нащупать, что ему действительно может нравиться, ублажая все органы его чувств без каких-либо комплексов и ограничений. Но самым главным, в чём он нуждался, была честность, и если чужие предательства он ещё умудрялся сносить, то предавать самого себя он не собирался. Чего бы это ему ни стоило.

Прорвавшись сквозь грёзы и убив свою услужливую надзирательницу, потратив после много, очень много дней без способностей и денег на то, чтобы выбраться из проклятой дыры, в которой по замыслу компании он должен был постепенно сдохнуть, он направился напрямую к доктору Сурешу.

О нет, не затем, чтобы отомстить, всему своё время, да и Суреш был не на первом месте в списке. Всё, что в тот момент было нужно Сайлару – это способности. Если их и можно было вернуть, то сделать это мог только доктор.

Не то чтобы тот горел желанием ему помочь, но Сайлар, разумеется, не оставил ему выбора, ведь, как и всем людям, Сурешу было за кого бояться и кого любить. То, что у самого Сайлара таких людей не было, не мешало ему использовать эту болезненную для других точку для достижения собственных целей. И ему было плевать, что формула лекарства, возвращающего способности, совершенно сырая: ослабевшая, но никуда не девшаяся жажда, подгоняемая местью, по-прежнему теребила его изнутри, и ждать ещё дольше в ожидании возвращения способностей он был уже не в состоянии.

Не всё прошло гладко, но он достиг того, чего добивался.

Шприц с лекарством, вожделенная мечта, был у него.

Он ввёл себе антидот, как последний наркоман, сидя прямо на замызганном асфальте в каком-то безлюдном и вонючем переулке, заваленном мусором и безнадёгой. Но это место было для него ничем не хуже президентского люкса гостиницы, торчащей в паре зданий за его спиной. Ему было всё равно, какая вещь, подчиняясь телекинетическому приказу, прилетит ему в руку: бутылка марочного виски или пустая банка из под консервов. Главным было то, что у него получилось.

Получилось!

Это чувство всемогущества – как давно он его не испытывал!

Ну и что, что из всех его способностей вернулись только две: его исконная – умение видеть суть вещей, и телекинез; это и так было в два раза больше того, на что он смел надеяться. И это означало, что для визита к своей следующей цели ему не требовалось отвлекаться на поиск новых доноров для обретения дополнительных даров. Со своей следующей целью он сможет справиться и так, не теряя лишнего времени.