- А ты точно не против? – спросил тот, закатывая до локтя рукава рубашки.

- Да, но если бы я тогда не послушал Адама… – удручённый, Питер снова окунулся в терзания, казня себя за чуть было не ставшими фатальными заблуждения, и отворачиваясь от брата.

- А если бы я тогда не послушал Линдермана… – в тон ему повторил Нейтан, хватая за плечо и разворачивая к себе.

Как раньше… Всё – как раньше. Только вслед каждому старому знакомому жесту внутри ёкало что-то новое, чему сейчас категорически было не место, да и не только сейчас, да и бог с ним, когда вот она, надежда на то, что всё между ними как прежде. Доверие, понимание с полуслова, с полувзгляда, вообще всё…

Разрываясь между старым ощущением автоматизма и новым чувством запрета, Нейтан сжал его плечи уже обеими руками, заглядывая в глаза, заставляя смотреть в свои, привязывая к себе взглядом, убеждаясь, что Питер и не собирается сопротивляться.

Мимо сновали сосредоточенные люди с аппаратурой, суетясь и что-то то и дело настраивая, а они стояли посреди всей этой кутерьмы и не замечали её.

- Ты хотел поступить, как лучше, – авторитетно начал он, источая понимание и надёжность, – как всегда. Ты думал, что все такие же добрые, как и ты. Но если будешь считать, что поступил плохо, Пит, то хуже будет только тебе самому, – доверительно кивнул он вслед своим словам, – поверь, я знаю.

О, этот старый добрый режим старшего брата, который раньше зачастую так раздражал, а теперь почему-то вызывал такой беспощадный взрыв нежности, что Питер не знал, чего ему сейчас больше хотелось, разреветься или разулыбаться. Сдерживаясь, он сглотнул солёный комок, и позволил улыбке тронуть свои губы.

- Что? – застопорившись на них взглядом и тут же забыв о чём говорил, рассеянно заулыбался в ответ Нейтан.

Вокруг всё шумело, кричало, возилось…

Мягкость улыбки Питера вдруг резко оттенилась рвущимися наружу подавляемыми чувствами, и она почти исчезла, вытесненная внутренней болью.

- Просто я соскучился, – его было еле слышно среди окружающего гама, но Нейтан понял бы его, даже если бы ему пришлось читать по губам.

- Я тоже, – расцвёл он, и тут же, подбитый под колени неприкрытой мольбой во взгляде о чём-то большем, потянул его за затылок к себе, чтобы обнять, но, вспомнив, чем всё это закончилось в прошлый раз, как будто наткнулся на стену.

Больно стиснув плечи Пита, и вместо объятий покрепче встряхнув его, Нейтан отпрянул назад, поджимая уголки губ, и безмолвно убеждая брата, что вот этого – этого сейчас вполне для них достаточно.

- Так, я всё устроил, они готовы! – пробираясь сквозь царящую вокруг неразбериху, подошёл к ним Паркман.

Рассеянно кивнув ему, Нейтан спешно убрал руки с плеч Питера и направился к месту, подготовленному Мэттом для пресс-конференции, убедившись, что брат следует за ними и стараясь не обращать внимания на занывшую под рёбрами пустоту.

Всё хорошо – уверял он себя, подходя к месту выступления – всё хорошо. Питер рядом. Вот он, видимый краем глаза, сбоку и чуть позади. Полностью поддерживающий его намерения и никуда не собирающийся сбегать. Это ли не предел его мечтаний?

В груди кольнуло, и пустота заныла с новой силой.

Нейтан решительно шагнул через порог и засиял приветственной улыбкой.

====== 67 ======

Все ожидали только их.

Они вышли в коридор, и холодок, навязчиво преследующий Питера и то и дело отгоняемый им, превратился в ледяной шквал.

Тот же коридор, те же вспышки камер. Трибуна, флаг, мигающая лампа вдалеке.

Как будто разом провалившись в свой сон, воспроизведённый до мельчайших деталей, он в смятении уставился на брата, поудобнее устраивающегося перед трибуной, ничуть не робеющего перед грядущим выступлением. В той же рубашке с закатанными рукавами. С тем же вредным завитком на затылке. С твёрдым взглядом и всесилием на лице. С той лишь разницей, что Питер знал, что тот собирался сказать, и почему он сейчас рядом с ним.

В прострации, он встал по левую руку от брата, и, судорожно соображая, что ему делать, принялся высматривать в толпе того, кто мог бы оказаться убийцей. Только кто бы их разобрал!? Сплошь сосредоточенные – и даже не на Нейтане, а на своих камерах – телевизионщики. Никого, кто бы походил на человека, прячущего оружие со взведённым курком.

Он сам куда больше походил на такого человека, чем любой из присутствующих. Он сам был, как взведённый курок, но замерший не с намерением выстрелить, а в ожидании того самого момента, с готовностью хоть на что-то повлиять.

Но что он мог сделать?

Нельзя же взять и прервать выступление Нейтана!

Или можно?

Пока тот не начал говорить, да, вот сейчас, пока…

- Добрый день! – перекрыл возню и гомон толпы перед ними, усиленный микрофоном, голос брата.

Питер обречённо повернулся к нему.

Всё абсолютно также. Как будто это был повторный просмотр видеозаписи, и Нейтан даже также поджимал губы, вскидывал подбородок, делал многозначительные паузы и уверенно смотрел вперёд.

И говорил.

А Питеру так хотелось, чтобы тот замолчал.

Так хотелось…

- Большинство из вас меня не знает. Моё имя Нейтан Петрелли, и меня выбрали в Конгресс от штата Нью-Йорк.

Хотелось шарахнуть кулаком по микрофону, заорать на Паркмана, или любопытно поглядывающего на них из-за двери молоденького копа, или на слишком вылезшего вперёд парня с камерой, или на всех сразу, хотя никто ни в чём, конечно, не был виноват, и микрофон – тем более.

- Кажется, это было так давно. Я потерял свой пост… Потерял семью… Потерял брата… И вынужден признать, что потерял цель в жизни.

Хотелось отгородить Нейтана от толпы, встав перед ним, спиной к трибуне и к людям, укрывая эту безоглядную откровенность, эту откровенную незащищённость без того, привычного, политиканского цинизма в глазах; без ненавистного, но такого нужного сейчас скафандра; пусть невидимой, но брони; даже без пиджака! И пусть бы это не уберегло от пули – от пули он, грёбаный бодигард! укроет сам, своим телом – но от этих жадных, проникающих взглядов: бездушно-стеклянных линз и заитересовано-цепких репортёров… пусть бы это уберегло Нейтана хотя бы от них!

- Но за всё это время у меня была возможность взглянуть на мир по-новому. Увидеть, как самые обыкновенные люди каждый день стараются быть героями. И эти обыкновенные люди, такие, как вы, или я, способны творить невероятные чудеса. Вы даже не представляете, насколько невероятные. Но есть и другие люди и организации, которые не хотят, чтобы вы обо всём узнали. Я и сам хранил всё в тайне. Но в прошлом году со мной произошло нечто невероятное. И вся моя жизнь изменилась.

Хотелось, чтобы Нейтан вдруг передумал, и увёл разговор в сторону. Куда угодно! О чём угодно! Пусть переключится на политику: как они любят это делать? – перескакивать с каких-то милых личных откровений на неожиданно глобальные вещи, лепить из персональных мелочей общие выводы. Пусть наобещает с три короба! Пусть расскажет о безумии младшего брата! Любую ложь о нём. Только не то, что собирался. И не о себе!

- Поначалу я боялся, – в пику его мысленным мольбам, продолжал Нейтан, – но больше… больше не боюсь. И я хочу рассказать вам правду.

Он наконец-то смолк, собираясь с духом, и, не обращая внимания на защёлкавшие с удвоенной силой фотокамеры, повернулся к Питеру.

Всё, как тот помнил, в точности проходя тот же путь. Взяв паузу перед самым важным, чувствуя необходимость переглянуться с братом, прочесть в его глазах поддержку и уверить в своей; убедиться, пообещать.

Окончательно повергая того в пучину собственной никчёмности, бессилия что-либо изменить при наличии целой кучи сверхчеловеческих способностей и знанием о грядущем покушении.

Несколько секунд…

И времени нет даже на то, чтобы ещё раз вглядеться в толпу в поисках убийцы. Нет – потому что невозможно отвернуться, когда он смотрит на тебя так, что кажется, что вы сцепились за руки, и кто-то из вас висит над пропастью, а может быть и оба, и выжить сможете, только если удержитесь друг за друга.