И, тем более, ничего сделать.

Машина, подчиняясь неведомым силам, взлетела в воздух, перевернулась, и, упав на крышу и оставляя за собой на асфальте сноп искр, проскользила до ног спокойно ожидающего её человека.

Как просто. Как эффектно.

Сайлар не уставал восхищаться каждой новой своей способностью, в момент их использования испытывая счастье, даже большее чем то, которое накрывало его, когда он запускал руки в мозг очередного посмертного донора.

Габриэль почти исчез внутри него.

Совсем недавно он был у матери, надеясь, что, узнав о его способностях, она восхитится своим так многого добившимся сыном – как желалось Сайлару. Или хотя бы поймёт и простит – как мечталось Габриэлю.

Мать горько разочаровала и того, и другого. Единственной её эмоцией стал ужас, и, не выдержав её отречения от него, Сайлар убил её. Хотя, возможно, это был Габриэль. По крайней мере, глядя на ножницы, торчащие из кровавого пятна на её вязаной кофте, они оба испытывали потрясение. Но если Габриэля оно заставило свернуться в клубок и спрятаться на самом дне их общего сознания, то Сайлара оно лишь подтолкнуло вперёд, не только к поиску новых способностей, но к мести – всем тем, кто его когда-либо предал, и всем, кто ещё не успел этого сделать. Он был уверен, что все люди относятся либо к первым, либо ко вторым. Потому что до сих пор он не встречал других. И мать только подтвердила его выводы.

Аккуратно вскрыв черепную коробку ещё живого, закованного ФБРовцами Теда, Сайлар, предварительно тщательно изучив, забрал себе его способность. Такую замечательную и такую не нужную прежнему хозяину.

Тед должен был быть ему благодарен. Уж он то не даст пропасть тому самому ценному, что было у этого бедняги за всю его никчемную короткую жизнь.

* *

Всё шло лучше некуда. Никогда ещё Сайлар не чувствовал себя таким сильным. Новая способность была опьяняющей. Больше ничто не могло встать на пути его мести.

Или могло?…

Он был уверен в осуществлении своих намерений, они казались ему в высшей степени справедливыми, а справедливость ведь должна торжествовать. Уверен, но не на сто процентов, а отчего-то чуть меньше. Поэтому, вернувшись в пустующую квартиру Айзека, он поставил перед собой чистый холст, взял кисть, и пожелал узнать, как именно должно пройти его зажигательное выступление, почти не сомневаясь, что на этой картине будет огненный ад для всех живущих в нём предателей.

Но, придя в себя, и увидев нарисованное, он чуть не зарычал от ярости. Из всего огня там были только ладони.

Его и того неубиваемого парня.

Грёбаного Питера Петрелли.

* *

Питер стоял за ограждением, за полицейскими кордонами, смотрел на перевёрнутый грузовик и на Теда с раскроенным черепом, и не знал, что ему теперь делать.

В нём не было сейчас ни злости, ни обиды на судьбу, ни паники, только ощущение полного бессилия, вытеснившее всё остальное.

Сайлар…

Их по-прежнему было двое – людей, носящих в себе бомбу – но место Теда занял Сайлар.

И Питер понимал, что всё свелось к тому, что главный поединок должен был состояться между ними двумя, потому что никто кроме него больше не сможет остановить этого безумца. Но и он сам… неделю назад он проиграл ему, и ничто не указывало на то, что сегодня что-то может измениться.

С трудом сбросив с себя оцепенение – он должен был оставаться живым и зрячим! – Питер почувствовал, как его начинает заполнять страх. Медленно, исподволь, присоединяясь к ощущению опустошённости и одиночества.

Никто, кроме него.

И теперь только он один…

Но это ведь не мог быть конец?!

Как бы то ни было, каким бы слабым он ни чувствовал себя перед Сайларом, который был силён не только умением контролировать свои способности, но и готовностью пойти до конца, он не собирался отступать!

Он слаб тем, чем ему есть, что терять.

Но, возможно, в этом и его сила?…

Где-то там, перед тысячами людей и десятками камер, его брат, Нейтан Петрелли, говорил свою первую речь в качестве конгрессмена, с благодарностями всем голосовавшим за горячую поддержку и нынешний триумф. Сожалел, что рядом с ним нет его брата, и обещал излечить этот больной и безумный мир. Своей любовью, силой и состраданием. Ради детей. Ради лучшего будущего. Чтобы когда-нибудь кромешную тьму осветил луч надежды. А страх и одиночество остались в прошлом.

Питер не слышал этих слов.

Не видел широкой улыбки брата, сияния его начищенного скафандра, и его готовность к «совершению трудных поступков ради высшего блага».

Не отпуская от себя Клер, он бежал туда, куда гнал его личный страх и личное одиночество.

* *

Отправив Хайди с мальчиками сразу после их присутствия – ради красочной семейной картинки – на его публичном выступлении, Нейтан заперся в своём кабинете, ожидая вертолёта, который вскоре должен был прилететь, чтобы забрать его и мать. И Клер, если они смогут её найти.

Оставив здесь Питера и город, который тот должен был взорвать.

Из включенного телевизора негромко лилась его собственная, час назад записанная речь, заполняя пространство кабинета праздным и фальшивым фоном. Хотя, надо признать, он смог выдержать свою безупречность. Никто бы не заподозрил его в неверии собственным словам. Кроме брата – Нейтан очень живо представлял его насмешливый и недовольный взгляд исподлобья за свисающей на глаза чёлкой. И матери, не показывавшей это только потому, что ей это было невыгодно.

Он был угрюм и подавлен.

От показываемого на экране коробило и наполняло рот желчным привкусом. Цель, на алтарь которой он положил столько труда, нервов, лжи и страха, не принесла ничего, кроме горечи и пустоты. И ожидания. Тупого и сосущего под ложечкой ожидания взрыва. С проклятым предчувствием, что это навсегда отнимет у него Пита. Возможно, не физически, не убив его, но разведя их настолько далеко друг от друга, что найти дорогу назад они так и не смогут. Питер не простит его, если узнает о причастности к планам родителей и Линдермана. Не простит, что Нейтан даже не попытался ничего изменить. Не поверит, что изменить было невозможно.

Нарушая его угрюмое одиночество, в кабинет вошла мать. Он не счёл нужным напяливать при ней свой блистательный образ победителя, хотя знал, что она будет этим недовольна. Он устал от него сегодня, а перед матерью не обязательно было разыгрывать этот спектакль. Хотя, возможно, ему было уже просто всё равно. Кажется, на сегодня он исчерпал все свои эмоциональные ресурсы.

Настолько, что даже известие о смерти Линдермана не стало для него потрясением. Он не почувствовал ни сожаления, ни радости, ни освобождения. Лишь немного удивился и попытался сообразить, что это несёт лично ему, его целям и его близким. Но мать снова не дала ему сделать ни шага в сторону собственных выводов, подхватив под руку в его тумане и не позволяя отклониться ни на градус.

- Гибель Линдермана ничего не меняет. План был не только его. И ты это знаешь, конгрессмен.

Знает.

Должен знать.

Должен.

После взрыва он понадобится городу… ничего не изменилось… он знает… ничего…

Убедившись в благоразумии своего конгрессмена и поцеловав его напоследок в напряжённый лоб, госпожа Петрелли, удовлетворённая всем происходящим, отправилась заниматься прочими неотложными делами.

Вероятно, она была бы менее спокойна, если бы узнала о сообщении, пришедшему Нейтану от абонента, представляющего для их планов наибольшую опасность. И о том, что, послав всё благоразумие вслед безвременно усопшему Линдерману, он отправился с этим абонентом на встречу.

Сам не зная, зачем.

Свои планы он менять не собирался.

На его планы тот вряд ли сможет повлиять.

Он просто не смог отказать ему в просьбе. Возможно, последней его просьбе к нему.

Он просто хотел его увидеть. Возможно, в последний раз – так, лицом к лицу.

====== 43 ======

Клер не слишком оценила его отчаянный поступок, и хотя он и не ожидал от неё большого понимания, но всё же предполагал, что она отнесётся к этому спокойнее.