И это был тот ещё вопрос для этих двух хищников – пересекались ли их необходимости в Питере, и если пересекались – то конфликтующе ли, или всё это месиво чувств и взаимопотребностей вполне могло сосуществовать одновременно и мирно?

- Это был первый и последний раз, когда ты появился в этой квартире, не позвонив в дверь.

- Не первый, – ухмыльнулся Сайлар, отмечая, как дёрнулась при этом щека Нейтана, – второй. Первый был тогда, когда я сообщил Питеру о том, что вы не братья, – он акцентированно задержался взглядом на двери в спальню и ухмыльнулся ещё шире, – кстати, кто бы мог подумать, что эта новость принесёт вам сколько радости.

Нейтан склонил голову, молча, одной только мимикой упреждая Сайлара об опасном приближении к закрытой зоне и превентивно опаливая взглядом «приграничную» полосу.

- Чего тебе нужно?

- От тебя? – Сайлар жизнерадостно вскинул брови, – ничего. Мы ведь с тобой даже не знакомы.

- Что никогда не мешало нам друг о друге знать.

Да уж.

И снова кольнула ревность.

Пусть не любовником, но в остальном – Сайлар желал бы быть всем тем, кем для того уже был Нейтан. Этот чёртов, вечно стоящий поперёк горла, а иногда и поперёк пути, Петрелли. Грей ревновал к нему ещё со времён Кирби-Плаза, сейчас он уже мог себе в этом признаться. Сколько бы раз он ни подступался к Питеру, утрясывая своё отношение к нему, будь то ненависть, попытки «поиграть» в друзей или семью, Нейтан, этот ублюдочный Нейтан, всегда выскакивал между ними грёбаным джокером, напоминая, кто из них третий лишний.

Почему-то Сайлар испытывал сложность в том, чтобы на одно и то же место старшего брата, или друга, или спасителя в рисуемой им модели могли претендовать сразу двое.

Кроме того, он всегда представлял себе Нейтана полным антиподом младшего брата и никогда не понимал, как Питер может быть с тем настолько близок и доверчив. Сенатор казался ему холоднее и опаснее самого себя – того, кого большинство считало маньяком.

А теперь тот стоял перед ним – конечно, холодный; конечно, опасный; закрытый и злоязыкий – но почему-то совершенно не соответствовал представляемому о нём образу.

- Я пришёл поговорить с ним.

Нейтан вопросительно развёл руками, словно спрашивая – и о чём же?

- Об отцах.

- Нашего ты убил, – не заботясь о смягчении фразы, напомнил Нейтан, с удивлением заметив при этом мелькнувшую по лицу собеседника тень,

Ещё большее удивление у него вызвало то, что Сайлар не стал напоминать, что этого желала их мать.

- Это было последнее моё убийство, – безинтонационно информировал тот, – своего я оставил живым.

- И решил, что Питер обязательно должен об этом знать?

- Да, и решил, что он должен об этом знать, – монотонно повторил за ним Сайлар, но, подняв на него неожиданно живой и твёрдый взгляд, добавил, – и я хотел узнать о том, что было после того, как я уехал, что вообще здесь сейчас происходит.

О том, что он хотел предложить свою помощь, в чём бы та ни заключалась, он предпочёл умолчать.

- После того, как ты ушёл, Питер остался сидеть с пистолетом в руках возле тела Артура, – сухо известил Петрелли.

- Ну и как, пережил он это чудовищное потрясение? – огрызнулся Сайлар, взвившись при этом больше не за себя, а за Питера. Тот мог быть слишком мягким, но кисейным не был никогда.

И Нейтан, до сих пор использовавший любую возможность подцепить противника, вдруг замолчал, сошёл с места и подошёл к окну, уставившись на шуршащую внизу жизнь. Уж он то знал: что бы ни испытал тогда оставленный рядом с бездыханным отцом Питер, главным его потрясением в тот день точно было не это.

- С каких это пор тебя беспокоит то, что остаётся позади? – спустя минуту глухо, но спокойно спросил он.

- С тех пор, как я стал желать бОльшего? Точнее, перестал бояться этого желать. Просто, знаешь, это сложно, решить, кем стать в итоге: самым большим героем или самым большим засранцем.

- Ну и как, решил? – с ума сойти, они стоят тут и мирно беседуют.

Они.

Здесь.

В квартире Питера.

Посреди ночи.

О всяком житейском.

И даже пытаются друг друга понять.

Лишь бы не разбудить брата…

- Ты что, решил стать для меня заменой Питера? – как будто «очнулся» Сайлар.

- А кто он для тебя? – повернулся Нейтан, буквально прожигая того взглядом.

Не в бровь, а в глаз.

- Тот, кем ты уж точно никогда не станешь, – после заминки ответил всё же Сайлар, и прежде, чем собеседник выплеснул в слова зародившийся в глазах и уголках губ сарказм, перешёл в контратаку, – и с чего такое волнение? Сенатор Петрелли чего-то боится?

Скрытый оскал, замаскированный под улыбку, выглядел очень провоцирующе, но произвёл на Нейтана впечатление, несколько отличное от задуманного.

Удивляясь самому себе, он со спокойствием, причём не только внешним, но и внутренним, свободно опёрся о подоконник и, сложив на груди руки, прямо сообщил:

- Мне не нравится, что ты ошиваешься вокруг него.

- А что нравится ему? – вновь поддержал это подобие нормального разговора Сайлар. Или не подобие? Он не вполне понимал Петрелли и, на всякий случай, сохранял собранность, но, как ни странно, был скорее доволен новому тону «беседы».

Осталось только дождаться предложения выпить чаю – мелькнула не совсем адекватная мысль и исчезла, спугнутая резким вскидыванием бровей хоть и «подобревшего», но ещё очень далёкого от догм гостеприимства, хозяина.

- Ему нравится многое, но, к сожалению, очень часто – вредное для здоровья.

- Ты глупее, чем я думал, если считаешь, что я хочу причинить ему вред.

- Одно только твоё присутствие уже подвергает его риску, и ты глупее, чем я думал, если этого не понимаешь.

- Моё? – выразительно и якобы огорчённо качнул головой Сайлар, и снова скатился на издёвку, – а от твоего – сплошная польза? Может, посчитаемся? Переберём в памяти последний год? Может, это мне стоит побеспокоиться за Питера и защитить его от тебя?

Один-один.

Нейтан немного откинул назад голову, как будто только для того, чтобы поглубже вдохнуть воздух для последующего ответа (который почему-то всё не находился), но прежде, чем он успел что-либо сказать, из комнаты послышалось сонное, – Нейт? – и шуршание одеяла.

Питер.

Собеседники обменялись хищными взглядами: хозяин – предупреждающим, гость – огрызающимся, и за секунду до того, как открылась дверь спальни, Сайлар стал невидимым.

Сонно щурясь, Питер протопал до брата и с хриплой претензией, – я тебя потерял, – обхватил ладонью за шею. И, потянув на себя, собственнически впился ему в губы. Властно так впился, даже жёстко, недвусмысленно демонстрируя желание и полное своё свободоволие.

И только когда из спальни донёсся слабый звук потревоженной рамы, стёк руками до плеч, влажно перехватил в непрекращающемся поцелуе только что терзаемые губы, мягко заласкивая свой порыв, и обмякнул в мгновенно окрепших объятиях.

- Ты знал, что он здесь, – утверждающе сказал Нейтан, покосившись на зардевшуюся скулу, и до боли стиснул только что полностью отданное на его волю тёплое покладистое тело.

- Мне захотелось обозначить твою неприкосновенность, – пробормотал окончательно повиснувший на нём и уткнувшийся между отворотами его халата Питер.

- И ты слышал наш разговор, – сердце нервно дёрнулось, тут же притупляя и возбуждение после поцелуя и умиление дерзостью брата. Но, боже, это глупо, бояться, что Питер узнал из этого «разговора» что-то новое, и что вот сейчас он внезапно «прозреет». Как будто он чего-то ещё не знал. Невообразимо глупо…

- Не весь. Но решил, что вы слишком уж заговорились, – Питер отлепился от его груди, зевнул, то ли искренне, то ли нарочито не замечая взвинченности и поражённого восхищения в направленном на него взгляде, и рассеянно уставился на холодильник, – он, кстати, случайно, не прихватил по пути нашу пиццу? Вот это было бы просто катастрофой.

* *

Они встретились на следующий же день.