И, когда Питер, вопреки пожирающей его пустоте, уже собирался встать и направиться в лабораторию, то скорее почувствовал, чем услышал за спиной какое-то движение. Чьё-то присутствие.

И, прежде чем успел повернуться, он уже знал, кто это был.

- Нейтан, – облегчённо воскликнул он, даже не сомневаясь в первый момент, что тот пришёл именно к нему, за ним, чтобы окончательно разобраться с Пайнхёрст и, быть может, даже после поговорить, просто поговорить, без ссор, барьеров и провокаций. Оборачиваясь с трепетом и благодарностью – судьбе-небесам-кому угодно – что тот всё-таки пришёл… и с размаху утыкаясь всё в ту же стену, ставшую ещё выше. Ту же холодную невозмутимость, ставшую ещё неприступней.

Усугублённую пониманием того, что Нейтан не пришёл за ним. Он уже был здесь. В Пайнхёрст.

Заодно с отцом.

Совсем как президент Петрелли из будущего, отстранённо подумал Питер, едва не отшатываясь.

Совсем как тот мёртвый изнутри президент.

* *

Находившиеся в лаборатории не слышали звука выстрела. Возможно потому, что тот совпал со звуком разбитого Скоттом стекла.

Нейтан понял, что что-то произошло, только когда до них донеслись звуки погромов, доносившиеся откуда-то то ли с нижних этажей, то ли из другого крыла здания.

Они как раз обсуждали в лаборатории очерёдность введения формулы оставшимся добровольцам.

Всё кончено – вдруг осознал он, даже не зная, что именно случилось. Сегодня Пайнхёрст перестанет существовать. Распространение формулы приостановится и, возможно, навсегда. И тогда вот эти сорок девять образцов на столе Суреша – вполне могут оказаться последними.

Сорок девять – немыслимое количество.

Нейтану был нужен только один, но невозможность в любое время достать новые пугала до умопомрачения.

Было несложно отправить Суреша в его отдел с разработками, лишь немного намекнув на то, что есть вероятность потерять их все.

С Трейси оказалось не так просто, и хотя именно за это он её и ценил, но сейчас её наитие и желание во что бы то ни стало не дать сенатору Петрелли испортить его карьеру, были очень некстати.

- Тебя надо отсюда увести, – сказала она, всё больше тревожась из-за приближающегося шума.

- Мне нужно найти отца, – на ходу придумывал он, без большого труда выражая озабоченность и параллельно раздумывая над тем, сколько образцов взять, прежде чем отправиться искать брата.

Откуда-то приглушённо раздался взрыв, заставляя Трейси вздрогнуть, и с новым напором кинуться увещевать странно ведущего себя, замкнувшегося на собственных мыслях, Нейтана.

- Тебя не должны связывать с этой катастрофой, – она категорически не хотела принимать ясно читаемый отказ в его бесстрастных глазах, подходя ближе, чем это было допустимо на людях, но кто бы их сейчас мог видеть? – Суреш заберёт свои записи с формулой – это всё, что нам нужно для того, чтобы начать всё заново! Новая игра! По нашим правилам!

Нейтан стоял, недоступный и, как назло, совершенно неотразимый, и, отдаляясь с каждым новым словом своей помощницы и, по совместительству, одной из самых умных и красивых женщин, смотрел на неё, как на неправильно завязанный галстук.

- Такова ситуация. Поэтому ты меня и нанял, – рискнув перейти на более интимный тон, напомнила она ему и, включив на максимум всё своё обаяние, испытывая неподдельное волнение и трепет перед не перестающим удивлять её мужчиной, скользнула ладонью по его щеке и шее, остановившись лишь у кромки воротника.

Ни в коей мере не предполагая, что именно этим подписывает окончательный приговор относительно своих будущих личных отношений с сенатором, и стремительно приближает разрыв отношений рабочих.

- Значит, я тебя уволю, – вполголоса пообещал он, аккуратно отстраняясь от её прикосновения и без подготовки переходя на предельно официальный тон, – либо вы, мисс Штраус, немедленно отправитесь в Вашингтон, подготавливать почву для сглаживаний последствий того, что тут происходит. Это понятно?

Трейси застыла под тяжёлым взглядом Нейтана, как никогда остро чувствуя его привлекательность и недосягаемость и, с сожалением опустив руку и отступив назад, так же официально ответила.

- Более чем, сенатор, – искренне надеясь, что тот не заметит приступ охватившего её сожаления о только что оборванных возможностей.

Только её способность выживать в любых, мало пригодных для эмоционального выживания условиях, позволила ей даже немного улыбнуться и, с ещё более гордым и независимым, чем обычно, видом, прошествовать к выходу.

Самым обидным было то, что на этот раз она уходила без нового доказательства того, что сказок не существует.

Ещё как существуют.

Нетипичный сенатор растопил неверие всей её жизни – и она не сказала бы, в какой именно момент: когда перехватил её на пути к чёрной холодной воде, когда не отшатнулся, узнав о её способности, или когда услышал её немой призыв и потянулся с поцелуем. Он растопил ледяную королеву, расколдовал внутри неё принцессу и убедил, что сказки очень даже бывают.

Просто оказалось, что эта конкретная сказка оказалась не про неё. И принц оказался не её, а вообще непонятно чей, надломленный и уставший.

Это было тяжелее, чем совсем не верить в чудеса. Но она, пожалуй, не готова была от этого отказаться. И, с каждым шагом в сторону от Пайнхёрст, ощущала всё меньшую боль и всё большую благодарность оставшемуся для неё непостижимым Нейтану Петрелли, и всё большее сочувствие к нему.

Тот стремительно и неуклонно превращался в ледяного короля, и она, как никто другой, могла это заметить.

* *

Ну вот и развязка.

Даже ближе, чем он предполагал.

Осталось лишь несколько несложных действий.

Дождаться ухода Трейси.

Не собираясь защищать Пайнхёрст, но надеясь отвести от беды тех, кто в этом хаосе ещё оставался людьми – сделать несколько распоряжений, в том числе, отдать приказ о срочном возвращении пехотинцев, включая Скотта, на базу.

Нарваться при одном из звонков на гогот и известие о том, что «похоже, старика прикончил собственный ублюдок» и ничего не почувствовать при этом.

Взять три инъектора с формулой. Спрятать два – во внутреннем кармане пиджака, один оставить на всякий случай в руке. Несложно.

Легко толкнуть стол с оставшимися образцами и, не мигая, смотреть, как он, сначала медленно, потом всё быстрее клонится вниз, звонко ударяясь металлическим боком о бетонный пол и вдребезги рассыпая на него лопающееся стекло с бесценным содержимым, ради которого многие готовы были отдать жизни, но которое грозило уничтожить весь мир.

Почему этот непрочный, вечно расползающийся от всего подряд мир должен был погибнуть оттого, что будущий президент умеет наделять людей способностями – Нейтан никак не мог взять толк – но, на пороге слома истории, как всегда, отдался словам матери и вере Питера.

Ему не нужно было президентство – уже дважды перед ним маячил призрак белого кабинета, и дважды это не было связано ни с чем хорошим.

Ему не нужен был погибший мир.

Да и выживший мир ему тоже был не особо нужен.

Его программа минимум заключалась в возвращении Питеру способностей.

Программа-максимум – в реабилитации фамилии и сосредоточении на сенаторских делах. И полным разрывом отношений с братом.

Нейтан даже мог произнести эту фразу про себя: «полный разрыв отношений с Питером».

Он даже мог частично представить себе, как бы это выглядело.

Вашингтон, Вашингтон, Вашингтон, мать, мальчики и Хайди, Клер. Переставленная в отцовском кабинете мебель. Новый стол. Никаких фотографий. Редкие приёмы в родительском доме, которых нельзя избежать. Обязательное присутствие на них всех членов семьи. Обязательные маски, одна прекрасней другой. Обязательный, каждый раз с новой модификацией, скафандр. Случайное обнаружение в один сжалившийся день, что тот больше не снимается. Прирос. Прилип. Передавил, замуровал, наконец, ноющие ошмётки придуманного в детстве двумя ущербными мальчишками круга. Подозрительные, но ничего не дознающиеся взгляды матери. Клер. Мальчики. Вашингтон, Вашингтон, Вашингтон.