Совершенно не беспокоясь, Питер остановился на жестяной, чуть менее сомнительного вида, чем другие, банке, и прямо через край отсыпав немного её содержимого в свою кружку, залил кипятком.

Что за кофейный суррогат? Откуда он тут только взялся? Не Нейтан же притащил…

- Ты вышвырнул меня из окна, – нейтралитет нейтралитетом, но распинаться в церемониальной вежливости он не собирался.

- И не дал тебе разбиться.

- Ты пришёл услышать от меня благодарность? – закончив возню с напитком, призванным хоть немного взбодрить его, Петрелли развернулся и, оперевшись на стол, обратил, наконец, внимание на гостя.

- Я пришёл тебя обрадовать. Мы не братья.

Питер непонимающе уставился на Сайлара.

Нет, это не было похоже на шутку.

Тот смотрел на него, слегка склонив голову, и спокойно принимал его визуальный напор, однако за этим спокойствием отчётливо чувствовалась осторожность и готовность к любым поворотам разговора.

Важного разговора.

Теперь – важного для обоих.

Где-то на улице взвизгнула машина, нарушая несколько неуместную патетичность момента.

Питер молчал.

И вообще, кажется, молчание становилось основным девизом этого часа.

Ожидаемого облегчения от новости не было. Вроде бы это нарушало строй страшных фактов о будущем, как вынутый из фундамента камень, но связь грядущего апокалипсиса и родства с Сайларом не спешила рваться.

Скорее в Питере шевельнулось лёгкое сожаление, что само по себе удивило его, но куда больше его удивило то, что это сожаление было направлено не только на Сайлара (вовсе не скрывающего своих стараний лишить свой статус «ещё одного сына и брата» чистой номинальности, сделать его фактическим), но и на самого себя.

Это сожаление не было ясным и оформившимся.

Это была скорее память, смутные отголоски из разных времён и реальностей, эмоции и слова.

Нервные и завораживающие – «Почему ты так долго? Разве я тебя уже не убил?» – с Кирби-Плаза.

Повседневные и улыбчивые – «Питер! Очень рад тебя видеть! Давно не пересекались. Ты бы предупредил, я бы побольше пожарил!» – из будущего.

Терпеливо отчаянные – «Я пытаюсь измениться! Кажется, я могу себя сдержать! А если смогу я, сможешь и ты!» – сквозь туман жажды, с пятого уровня Прайматек.

Нет, Сайлар не был Нейтаном и никогда бы им не стал, но почему-то только сейчас Питер осознал, что ещё один его брат мог бы быть просто другим.

Совершенно другим.

Каким именно – это было поводом уже для совсем иных размышлений, но что не взаимозаменяемым с Нейтаном, не дублирующим его – это представлялось теперь так чётко и так точно, что Питер мог только удивляться своей прошлой слепоте и – да – сожалеть о только что услышанном.

- И как же ты об этом узнал?

- Посетил мамочку, – Сайлар перехватил его угрожающий взгляд больного, но готового сражаться за свою свору пса, и не удержался от усмешки, – о, не волнуйся, мы даже не увиделись. Знаешь, потренировался как раз там на замках, пооткрывал двери и сейфы, поперебирал кое-какие документы… Для тебя важно, кто твои родители? – неожиданно резко сменил он тему, ни на каплю не изменив интонацию, – мой настоящий отец оказался тем ещё отморозком. Неудивительно, правда? Дурное семя, так говорят, – он отчеканил последние фразы, как будто заранее заучил их, – ты в это веришь?

- Во что именно? – погружённый в свои собственные вязкие мысли, Питер непривычно трудно воспринимал информационный и эмпатический посыл Сайлара, и поэтому не очень понимал, какого ответа тот от него ждёт, – что твой отец отморозок или в то, что это передаётся по наследству?

- В то, что какая-то наследственная хрень может зарубить всё, что ты тщательно в себе воспитывал.

- Ты – это ты, и всегда волен быть тем, кем хочешь. Безотносительно того, кто тебя родил.

- Ты в этом уверен?

Питер пожал плечами.

Несмотря на свою беспрецедентную нынешнюю «чёрствость», он всё же ощущал исходящее от Сайлара беспокойство, но он бы удивился, узнав, что всё, что тому нужно – это просто поговорить и выплеснуть переживания. Нет, здесь не могло не быть какой-то конкретной цели, но пока что ни в разбегающихся, перепрыгивающих с темы на тему словах Сайлара, ни в его странных вопросах Питер не мог уловить смысла. И он уже был готов попытаться понять и принять их, но интуиция не спешила ему помогать, сколько бы он не ворошил свои ощущения. К тому же у него ещё немного кружилась и ныла голова, и даже неожиданный визитёр не взбудоражил его настолько, чтобы окончательно прогнать сонную вялость и проснуться.

- А если бы ты узнал, что тебя усыновили, – снова спросил Сайлар.

Только что разговаривая прямо и напористо, на этой фразе он стал настолько тих, что Питеру пришлось к нему прислушаться.

- Я бы удивился.

- И всё?

Да куда он клонит?

В висках кольнуло, ещё больше сбивая внимание Питера от разговора

Кстати, может, стоило предложить Сайлару тоже «кофе»? Хотя тот бросил в сторону исходящего паром напитка такой подозрительный взгляд, что это предложение даже не успело родиться. Наверное, запах у этого месива ещё хуже, чем вкус.

Так о чём они? Ах да …

- Скорее всего, – Питер сделал большой глоток и поморщился. По крайней мере, раздражение само по себе обладало бодрящим эффектом, – ты ещё что-то о себе узнал?

Сайлар тяжело выдохнул.

Он не узнавал Питера. Тот был словно не целиком – как будто какая-то его часть отправилась куда-то побродить, или как будто он всё ещё спал. Призрак. Лунатик.

Хей, где же ты, герой? Где твоё интуитивное всезнание?

Ты задаёшь неправильные вопросы, Питер.

Совсем неправильные.

Между ними снова застыло молчание.

Тишина, с каждой секундой всё более плотная и нагнетающая нерв.

Пора было заканчивать со всем этим и уходить.

Но Сайлар не торопился. Раскачивался.

Хотя какой смысл был сейчас в этих паузах, если единственная цель визита сюда была вот, рядом, в паре секунд и нескольких словах? Зачем эта внутренняя борьба с настроем на продолжение?

Откуда это разочарование от недогадливости Петрелли? Тот разбаловал его своим почти ясновидением, но было глупо делать на это ставки.

Он не должен ждать искры прозрения в этом невыспавшемся взгляде напротив, он должен произнести необходимое вслух. Сам.

И, конечно, он скажет. Не развернётся и не уйдёт.

Нужно только перестроиться из-за того, что всё оказалось несколько иным, чем он себе это представлял.

Проклятье…

Каждая секунда молчания – отдых покладисто тонущего в болоте человека.

Каждое слово – борьба и облегчение.

Будто он перекладывал камни на этого сонного героя, заранее жалея того и не имея никакой гарантии, что ему самому от этого станет легче. Но ему всё-таки становилось – Сайлар почти физически ощущал это – и от этого было хорошо и совестно. И как бы всё это ни было противоречиво и мучительно, он всё равно уже не мог остановиться.

- А как же тот факт, что твой старший братец в таком случае оказался бы тебе вовсе не братом? Вы ведь так трепетно любите друг друга…

Тёмный глянец, опустившийся уже до середины кружки, закачался и едва не выплеснулся на пол. Питер с трудом удержал её во внезапно размякших руках.

Это слабость после сна. Просто именно сейчас накатило. Так бывает. И от голода тоже. Он ведь сейчас слаб и голоден, так ведь? И холод между позвонками, и замельтешившее сердце – тоже поэтому.

- Меня не усыновляли! – слишком громко после вкрадчивого голоса Сайлара. Слишком резко. Но он ведь имеет на это право? На резкость слов и на любовь к брату.

- Твоя уверенность очень трогательна, но, допустим, что это так. Ты бы захотел тогда найти своих настоящих родителей?

Облегчение вперемешку с тошнотой – безумие какое-то.

Господи…

Он просто понемногу начинает сходить с ума. Любой бы начал. Этого можно было ожидать.

Как с этим справляется Нейтан? Сердитый, важный, улетевший на другой край земли Нейтан. Как?