И на начальном этапе всё так удачно совпадало с предложенным матерью планом.
Нейтан подтвердил свою готовность лететь за гаитянином на другой край планеты и, коротко попрощавшись со всеми разом – не рискуя подходить ближе к Питу, всё ещё не собираясь вот так запросто прощать мать, и на этом фоне не видя необходимости как-то выделять Мэтта – отправился выполнять первую часть своего плана. Самую лёгкую часть, когда ещё можно было сделать вид, что он раздумывает над последующими шагами.
Пока ещё можно было немного пообманывать себя… Совсем немного.
Побегать от мыслей о том, что – сколько бы и чего бы он ни смог когда-либо получить от Питера – он до конца дней будет испытывать в этом потребность. Либо всё – а это исключено, у него «вспухал мозг» при малейшей мысли об этом… либо ничего – и хотя это, вероятно, было самым тяжёлым вариантом для него, но зато и самым безопасным для Пита.
А последнее было самым главным условием для любого развития событий.
* *
Питер нагнал его уже на улице, поспевая едва ли не бегом за его твёрдым размашистым шагом, когда Нейтан уже натягивал на себя куртку и поглядывал вверх, примериваясь к небу.
- Тебе опасно отправляться туда одному!
- Я заберу гаитянина и обратно, – и не подумал сбавить темп тот.
- Ты слышал, о чём говорила мама? Он ловит там одного из тех, с пятого уровня! Смотри, – Питер ткнул в него папкой, открытой на странице с делом и фотографией какого-то угрюмого темнокожего типа, – его зовут Барон, и он не просто свихнувшийся безумец, он умён и у него там целый бизнес! Поставка наркотиков, похищение, работорговля, … – он на бегу зачитывал пляшущий перед глазами перечень преступлений, в надежде обратить внимание брата на опасность всей этой затеи.
Но тот всё также мчался к удобному для взлёта месту и подчёркнуто скучающе смотрел в сторону, поправляя отвороты на рукавах.
- Говорю же, Нейтан, тебе понадобится помощь! – продолжал напирать Питер.
- Слушай, я же туда не страну поднимать лечу, – поморщившись на последнюю фразу, попытался отшутиться тот.
- Да подожди! – не выдержал Питер, коротко коснувшись его локтя, но сразу же, как только Нейтан остановился, возвращая ту дистанцию, которую они безмолвно определяли для себя сейчас, – слушай… ты не понимаешь…
- Ну так просвети, – отнюдь не облегчая ему задачу, не без издёвки предложил тот, одёргивая куртку, и напирающе глядя сверху вниз – прямо из-за всей своей кучи засовов и несчётных оболочек, которые в случае с Питером всегда были не столько реальной преградой, сколько предупреждением: «даже не смей».
И тот и не думал пытаться. Ему было достаточно желания брата отгородиться, а уж сейчас он и сам бы от себя отгородился, если бы мог. Он был даже благодарен в какой-то степени тому, что Нейтан выбрал именно этот вариант: «я занят важным делом, и мне особо некогда разбираться с твоими глупостями, но так и быть, давай, выкладывай».
Ну да. Старший брат. Во всей своей красе. Со снисхождением поглядывающий на порывы младшего, всегда готовый выслушать, но никогда не обманывающий его ложной лояльностью, если только не считал, что то, что тот лопочет – действительно важно. Сейчас, он, очевидно, так не считал, со всей старательностью демонстрируя былые навыки и знаки, чтобы показать своё отношение к неуместной настойчивости Питера, и тот испытывал странную смесь раздражения и тоски по прошлому, в которое он уже и не надеялся когда-нибудь снова окунуться.
Разрываясь между мыслями «какой же он засранец» и «боже, как же я по нему такому скучаю», Питер сосредоточился на том, что именно и как именно сказать Нейтану, чтобы донести до него то, что бурлило в нём, и не скатиться ни в какую запретную зону, которыми они с ним обросли в последнее время по всему периметру.
И не то чтобы ему особенно удалось быть одновременно спокойным и убедительным, но когда он снова посмотрел на брата, его вздёрнутый подбородок, тщательно удерживаемое волнение и серьёзный вид уже сами по себе говорили о важности того, что он собирался сказать, и намерении отстаивать это твёрдо и до конца.
Вызывая, в свою очередь, вспышку ностальгии у самого Нейтана (искренне надеющегося, что это никак не отразится на его неприступном виде) и, так не к месту, тянущую боль у него в груди.
Он ведь знал наверняка, что услышит... Он знал наверняка.
- Когда появились способности, – несмотря на сурово сдвинутые брови, голос Питер оказался очень мягким, – я понял, кем должен стать. Ясно?
Ну конечно, ясно… Именно этого Нейтан и боялся. Ведь именно это грёбаное понимание движущей силы младшего брата заставило его пять минут назад наплевать на остальную семью, Вашингтон и самого себя, и решиться на то, что, возможно, навсегда лишит его Питера, в каком бы то ни было качестве, сделав их чужими друг другу людьми!
Если бы только тот смог хоть какое-то время сидеть тихо, пригасив свои геройские, мало совместимые с жизнью, порывы.
Боль усилилась, отзываясь на эти мысли.
- А теперь… – продолжил было Питер, но Нейтан, нетерпеливо вздохнув и облизнув губы, тихо перебил его.
- Пит, то, что у тебя нет способностей, не означает, что ты бесполезен, – они стояли очень близко и Нейтан вложил в свой голос максимум убеждения и максимум доверительности, на которые был способен. И он знал, что был в этом хорош, и – что ещё важнее – он не врал ни в едином слове, и Питер должен был если не поверить, то принять его слова, его негласный посыл.
Но тот только сверкнул на него неотступающим, твёрдым взглядом и ещё тише возразил:
- Означает, если даже ты меня не берёшь.
Упрямец. Ну какой же упрямец!
Их взгляды, только что схлестывающиеся в невербальной, параллельной их словам, борьбе, вдруг растеряли всю свою агрессивность и слились в обоюдоостром – ну пойми же меня! пойми! – приправленном всеми их страхами, всеми табуированными недоговорками, всем желанием сохранить то, что каждый из них считал наиболее важным во всём этом бреде.
Младший – что старший не должен рисковать один.
Старший – что нужно исключить любые риски для младшего.
- Нейтан, – на грани слышимости умоляюще прошептал Питер.
Тот мотнул головой, то ли обрывая эту мольбу, то ли подтверждая, что услышал её, и впечатался тяжёлым взглядом в брата, чутко отслеживающего каждую его реакцию, вплоть до повторения малейших движений.
Питер намеренно держался на линии его взора, не отпуская его, и Нейтан понимал, что ему следует немедленно оборвать и визуальный контакт, и это завораживающее отзеркаливание; он почти физически ощущал, как один за другим отщёлкиваются стопоры, удерживающие его от самой большой, какую он мог бы сейчас допустить, глупости.
Он чуть не поддался мольбе брата, с очередным выдохом ослабляясь всем телом, но – прежде чем Питер успел обрадоваться этому и закрепить чем-нибудь таким, от чего без ответной обиды было бы сложно отмахнуться – будто очнувшись, резко отступил.
- То, что я тебя не беру, означает совсем иное.
- Ну да… – Питер вскинул руку, словно отгораживаясь от чего-то, но остановил её у самого лица, не зная, куда деть: коснуться губ, висков или зарыться в волосы, – конечно…
Он заморгал, опуская голову и отшатываясь назад, и, возможно, Нейтану стоило воспользоваться этим и улететь. И если бы он знал наверняка, куда потянет теперь его неуёмного брата, он бы так и сделал. Но он не знал. А оставлять его такого, побледневшего и потерявшего ближайшую цель, казалось ещё более рискованным, чем брать с собой.
- Пит…
Тот выставил вперёд ладонь, останавливая Нейтана.
- Я понимаю… ты избегаешь меня… – кажется, Питер сам был в ужасе от того, что говорил, но остановиться уже не мог, чем дальше, тем больше заливаясь краской, – боишься даже тронуть. Я понимаю, я стал тебе противен…
Его голос дрогнул на последнем слове, и Нейтан даже перестал дышать, уже не в первый раз за последние дни мечтая отмотать время хоть на минуту назад. Чтобы... сделать что угодно: взять брата с собой или увильнуть у него из-под носа. Но не дать ему произнести ничего необратимого. Как будто озвучив, они фиксировали творящееся с ними, лишая себя возможности прокрутить всё обратно.
