* *

Мэтт уже раздумывал над тем, не пойти ли куда-нибудь поискать что-нибудь более действенное в отношении железных поручней, чем собственные, несомненно сильные, но, очевидно, недостаточно, руки, когда миссис Петрелли – до сих пор то изводившая его своими едкими замечаниями, то кидающая в появившегося в этом проклятом месте Питера нещадные, полные боли и страха, предупреждения – вдруг замолчала.

- Вся семья в сборе. Тебе нравится, дорогая? Ты же об этом всегда мечтала? – услышал он новый, незнакомый голос, и, даже не оглядываясь, понял, кто это был, по всколыхнувшемуся в ответ на прибытие творца окружающему мирку. И словно весь воздух испарился вокруг; горло сдавило сухим спазмом и, даже если бы Мэтта осенило подобное странное желание, он не смог бы вымолвить ни единого слова.

- Отпусти их… – сдавленным от напряжения голосом произнесла миссис Петрелли, – хотя бы их – отпусти.

* *

- Нейтан... – память заливал белый шум, но Питер всё-таки помнил – не столько разумом, сколько эмоциями – что это уже было, что это повторение, и теперь сразу бросился к брату, минуя фазу ступора и неприятия, принимая факт нанесённых тому травм, но падая в новое заблуждение – о том, что того ещё можно спасти.

В какой-то части его сознания мерцал призрак подозрения, что всё это фантом, заблуждение, но останавливаться и думать об этом, преступно расточая драгоценное время, казалось невозможным. Если была хоть малая вероятность того, что это правда, он не собирался упускать её.

Шлёпаясь коленями в лужу крови, он обеими руками с размаху вляпался в пропитанную насквозь на груди рубашку брата, пытаясь понять, есть ли там раны, или всё это натекло сверху, из пореза на лбу. Тело Нейтана ватно вздрагивало под этими судорожными движениями, а глаза всё также остекленело смотрели в никуда.

…Нет... Нет... Нет... – рыская ладонями по мокрой ткани, стирая кровь со скул, подбородка и шеи брата, Питер отчаянно искал признаки жизни. Чтобы не только тепло, чтобы ещё хоть что-то, дрожь ресниц, тень выдоха, вибрацию сердца.

Сердце… Отрывая пуговицы, он оголил грудь Нейтана и плотно прижал к ней ладонь, но прежде чем сумел уловить хоть что-то, окружающий шум снова приобрёл ритм, и Питер обернулся, на этот раз прежде, чем тот превратился в отчётливый звук приближающихся шагов. Перед ним, смазывая знакомый светлый контур облачённого в белую рубашку торса, мелькнула рука с перстнем на безымянном пальце, и спустя мгновение Питер снова недоумённо смотрел на летящий к нему пол, пытаясь увязать воедино чавкающий звук вошедшего в его затылок острия и понимание, что это был Нейтан.

* *

- И ради них ты меня отравила? – с брезгливостью посмотрел в сторону живого сына, льнущего к мёртвому, мистер Петрелли, – он даже не понимает, что всё это не настоящее.

- Это – наши дети. А ты хотел убить их.

- О, не преувеличивай! Только Нейтана.

- Это убило бы обоих!

- Тем хуже для них. На карту было поставлено кое-что поважнее, – пожал он плечами и, переведя взгляд с жалкой картины безобразно размякшего Питера на исходящую сухой яростью жену, укоризненно добавил, – нельзя было позволять эмоциям портить то, ради чего мы так долго трудились.

- Ты называешь эмоциями нежелание убить сына?

- Мы хотели изменить весь мир! Нейтан должен был умереть, – он оценивающе, как будто проверяя собственную работу, проследил взглядом за подбирающимся к Питеру старшим сыном с топором в руках, – это было необходимо. Он всё испортил тогда, на Кирби-Плаза.

* *

- Нейтан… – очередной цикл уже не был настолько обескураживающим, и Питер, ещё не успев себя осознать в новом витке видений, сразу полетел вперёд, с размаху обрушиваясь перед братом. Уже не стараясь осторожничать, он одним движением рванул за углы воротника рубашку, стараясь не думать о том, насколько её красные липкие края похожи на разверзнутую плоть, и припал к открывшейся груди щекой и ухом – в продолжении страстного желания застать движение сердца. Он зарывался в невозможное для мёртвого тела тепло, по-щенячьи утыкаясь губами и носом в мокрую кожу; вдыхая знакомый и такой живой запах, едва не захлёбывался от его обволакивающей насыщенности, сознательно отрицая сладковатую примесь крови; продолжая раздирать руками рубашку, охватывал ладонями всё, до чего мог дотянуться, каждый дюйм, каждую возможность уловить хоть что-то. Хотя бы что-нибудь.

Лязг неподдающихся наручников, пыхтение Паркмана, чьи-то разговоры, всхлипы матери – всё было отброшено за грань восприятия. И только эхо шагов за спиной прозвучало набатом, но на этот раз Питер не стал оборачиваться, а лишь сильнее уткнулся в Нейтана, зажмурившись и обхватив под рубашкой руками его безответное тело.

* *

- Ты плохо выглядишь, дорогая, – пристально наблюдая за искажённым лицом жены, заметил мистер Петрелли.

- Чего ты хочешь этим добиться? – она не могла заставить себя не смотреть на сыновей, даже зная, что Нейтан на самом деле жив и находится далеко отсюда, а Питер умирает от его руки не всерьёз.

- Доказать, насколько он жалок.

- Он любит его, – шелестящим, лишённым малейшей эмоциональной нагрузки, голосом констатировала она, – когда-то ты тоже любил их.

- Не ты ли всегда осуждала подобные слабости? – игнорируя последнюю фразу, спросил мистер Петрелли. – Даже сейчас тебе невыносимо это, – кивнул он в сторону распластанного на брате Питера, – и Нейтан такой же, – в его голосе промелькнуло особое сожаление, – хотя он лучше поддавался твоей дрессировке, тебе удалось научить его лгать самому себе.

- Я учила их выживать.

- А может лучше было бы убить их сразу? – он прищурился, будто действительно обдумывая эту мысль, испытывая мучительное злорадство от очередного всхлипа жены, вырвавшегося против её воли.

- Ты обезумел, – не сразу дождался он сдавленного ответа, – ты не убил бы их тогда, потому что любил.

- Снова это слово, – не смог сдержать он раздражения, – с ним было удобно, но это было лишь прикрытие!

Миссис Петрелли перевела взгляд с сыновей на мужа и на какое-то время замолчала, пристально рассматривая его.

- Если бы это было так – то я была бы уже мертва, – наконец, сказала она и, с неожиданным торжеством, не совсем соответствующим ситуации, заметила, – но меня ты тоже любил. Помнишь? И в глубине своего безумия ещё любишь. Поэтому сейчас ты отпустишь меня… – уже своим обычным, не бесцветным и не торжествующим тоном безапелляционно добавила она, – я сказала отпусти меня, Артур…

* *

- Нейтан… – губы Питера в беззвучном шёпоте коснулись ключицы брата.

Кто-то оказался настолько добр, что позволил ему очнуться сразу здесь, без необходимости терять лишние секунды на преодоление расстояния и прочих препятствий, без стресса отчуждения, с припорошенным надеждой и покоем разумом. Будь его воля – он уснул бы так. Вот именно так, в колыбели родного и такого убедительного тепла и запаха, в этом мгновении, когда казалось, что пульса нет только потому, что время застыло между ударами сердца, а влага на коже – это его собственные слёзы, пусть будут, так и быть.

Он прижался как можно основательнее, представив, что Нейтан тоже спит, и только поэтому не притискивает свободной рукой поближе к себе и не зарывается пальцами в его волосы.

Прикрыв глаза, Питер слабо выдохнул и позволил головокружению утянуть себя сквозь отголоски предыдущих «…нет… нет… нет…», незаметно превратившихся в мерный фоновый ритм и постепенно складывающихся в безмолвную молитвенную надежду: если это чей-то кошмарный бред, всё так или иначе закончится, а если реальность – то пусть она забуксует именно на этом моменте безвременья, пусть не допустит больше гулких шагов и ледяного прикосновения.

Не отступление.

Единственная возможность победить.

Сохранить свой разум… Пусть спит, пусть кружится в бесконечных циклах, замерший между ледяным клинком позади и ударом сердца под щекой.

Что ни говори, это ведь не самое худшее, что с ним когда-либо случалось.